Я всегда знала, что этот день настанет. День, когда чаша терпения переполнится не по капле, а выплеснется сразу, словно кто-то с размаху ударил по столу. Мой тридцатый день рождения должен был стать тихим семейным ужином, но семья мужа — это отдельная экосистема, где слово «тихий» считается оскорблением, а «семейный» означает публичную порку того, кто не вписывается в их золотое сечение.
Мы сидели в гостиной свекрови, Ангелины Марковны. Комната напоминала музей, где экспонаты важнее посетителей. Тяжелые бархатные шторы, пахнущие пылью веков и дорогим парфюмом, антикварная мебель, на которую страшно дышать, и бесконечные ряды фарфоровых статуэток на каминной полке. Этот фарфоровый зверинец всегда пугал меня: пастушки с мертвыми глазами и собачки, застывшие в вечном поклоне. Сегодня я чувствовала себя одной из них.
— Ну что, именинница, — протянула Изольда, старшая сестра Паши, лениво помешивая ложечкой чай, который стоил, вероятно, как мой гардероб за месяц. — Тридцать лет — это рубеж. Теперь уже не спишешь отсутствие вкуса на молодость.
За столом повисла тишина, звенящая, как хрусталь перед ударом. Я посмотрела на мужа. Паша сидел рядом, уткнувшись в тарелку с заливным. Он всегда так делал — исчезал, растворялся в пространстве, стоило его «богемным» родственникам открыть рот. Он был их любимым проектом, их надеждой, а я — досадной ошибкой в расчетах, пятном на репутации их безупречного рода архитекторов и искусствоведов. Я была для них просто «девочкой из провинции», которая удачно выскочила замуж.
— Изольда шутит, Леночка, — мягко, но с ядом в голосе промурлыкала Ангелина Марковна. Она сидела во главе стола, прямая, как жердь, в своем неизменном шелковом тюрбане. — Хотя, согласись, это платье… Оно, скажем так, очень смелое для нашего круга. Немного… рыночное?
Она улыбнулась одними губами. Глаза оставались холодными, оценивающими. Я знала этот взгляд. Так смотрят на дешевую подделку, случайно попавшую в коллекцию Лувра.
Платье было красивым. Темно-синее, строгое, купленное на мои честно заработанные деньги. Я работала финансовым аналитиком, и моя зарплата позволяла мне многое, но для них любые деньги, заработанные «скучными цифрами», были грязными. Только искусство, только высокие материи, только фамильные деньги имели вес.
— Мне нравится это платье, Ангелина Марковна, — спокойно ответила я, отрезая кусочек утки. Руки не дрожали. Странно, но внутри меня разливался ледяной покой. — Оно удобное и элегантное.
— Удобное, — фыркнула вторая золовка, Белла, театральный критик с вечно недовольным лицом. — Удобными бывают домашние тапочки, милочка. А женщина должна нести себя как произведение искусства. Но тебе, наверное, сложно это понять. Там, откуда ты родом, главное — чтобы не марко было, верно?
Снова смешок. Легкий, переливчатый, как звон колокольчиков на шее прокаженного.
— Паша, передай мне соус, пожалуйста, — сказала я, игнорируя выпад.
Паша вздрогнул, словно очнулся от гипноза, и молча подвинул соусник. Он даже не взглянул на меня. Его пальцы нервно теребили салфетку. Я смотрела на его профиль — красивый, породистый, но такой безвольный сейчас. Я любила его. Правда, любила. За его доброту, за его талант архитектора, за то, каким он был, когда мы оставались вдвоем. Но здесь, в этом доме, он превращался в марионетку.
— Знаешь, Лена, — продолжила Изольда, явно наслаждаясь моментом. — Мы тут обсуждали подарок для тебя. Думали, может, абонемент в хорошие курсы этикета? Или сертификат к стилисту? Но решили, что это будет слишком… намекающе. Поэтому вот.
Она протянула мне конверт. Обычный белый конверт. Я взяла его, чувствуя, как взгляды всех присутствующих приклеились к моим рукам. Внутри лежал чек. На сумму, которой хватило бы на хороший ужин в ресторане, но не более. И записка: «На саморазвитие».
Это было унижение, завернутое в подарочную бумагу. Не сумма задела меня, нет. Мы с Пашей не бедствовали. Задело само отношение. Словно нищенке подали на хлеб, чтобы она умылась и не позорила господ.
— Спасибо, — сказала я, кладя конверт на стол. — Это очень… предусмотрительно.
— Мы старались, — кивнула Ангелина Марковна. — Кстати, Павел, ты слышал новость? Дядя Аркадий наконец-то договорился о реставрации того особняка на Остоженке. Грандиозный проект. И бюджет… просто сказочный. Твоя фирма, конечно, в приоритете, но Аркадий беспокоится. Говорит, ты в последнее время сам не свой. Это все влияние… быта?
Она выразительно посмотрела на меня. «Быт» — это была я. Я, которая заставляла его спускаться с небес на землю, оплачивать счета, думать о будущем, а не только о «высоком».
— Мам, я работаю над проектом, все нормально, — буркнул Паша.
— Нормально? — взвилась Белла. — Паша, ты талант! Ты гений! А тратишь время на какие-то типовые застройки ради ипотеки на эту вашу клетушку в спальном районе. Зачем? Ты мог бы жить здесь, в центре, творить! Если бы не необходимость содержать… семью.
«Девочка, знай свое место», — прошептала Изольда, наклонившись ко мне, якобы чтобы поправить салфетку. Ее духи пахли увядшими лилиями. — Ты тянешь его на дно. Отпусти его. Или мы поможем.
Это был уже не намек. Это была открытая угроза. Война, объявленная прямо за праздничным столом, под звон бокалов с коллекционным вином.
Я посмотрела на Пашу. Он слышал. Он сидел рядом с Изольдой и слышал каждое слово. Я ждала. Секунду. Две. Три. Я ждала, что он скажет: «Прекратите». Что он встанет, возьмет меня за руку и уведет отсюда. Что он, наконец, выберет меня.
Паша сделал глоток вина и опустил глаза.
В этот момент что-то внутри меня с громким щелчком встало на место. Как будто последний пазл в сложной картине наконец-то был найден. Любовь, жалость, надежда — все это выгорело за одну секунду, оставив после себя чистую, прозрачную ясность.
Я улыбнулась. Не вежливо, как раньше, а широко, искренне.
— Вы совершенно правы, — громко сказала я, перекрывая звон приборов. — Паша действительно талант. И семья не должна быть обузой.
Все замерли. Ангелина Марковна приподняла бровь, удивленная моим тоном.
— Я рада, что ты это понимаешь, деточка, — сказала она настороженно.
— Более того, — я встала, взяв свой бокал. Вино в нем было густым и темным, как кровь. — Я считаю, что в тридцать лет пора подводить итоги и сбрасывать балласт. И раз уж мы заговорили о правде и высоком искусстве… У меня тоже есть тост.
Я достала из сумочки телефон. Обычный смартфон, в котором хранилась моя жизнь: контакты, почта, банковские приложения. И одна папка, которую я собрала за последние полгода. Я назвала ее «Козырь».
— Вы всегда говорили, что я не подхожу вашему кругу, — начала я, обходя стол и вставая за спиной свекрови. — Что я слишком приземленная, слишком простая. Что я умею только считать чужие деньги. И вы были правы. Я отлично умею считать деньги. Особенно те, которые пытаются спрятать.
Паша поднял голову. В его глазах мелькнул испуг. Он знал, что я хороший аналитик. Но он не знал, насколько хороший.
— О чем ты говоришь? — резко спросила Изольда.
— О дяде Аркадии, — легко ответила я. — И о том «сказочном бюджете» на реставрацию. И о фонде поддержки искусств, которым руководит наша дорогая Ангелина Марковна. И о том, как странно, что деньги фонда уходят на счета подставных фирм, зарегистрированных на имя… — я сделала паузу, наслаждаясь эффектом, — водителя Беллы?
В комнате стало так тихо, что было слышно, как тикают старинные напольные часы в углу.
— Что за бред ты несешь? — прошипела Белла, побледнев так, что стала похожа на одну из фарфоровых кукол.
— Не бред, — я нажала кнопку на телефоне, и на большом плазменном телевизоре, который висел на стене (единственная современная вещь в этом склепе, которую они использовали для просмотра опер), появилась презентация. Первая же диаграмма заставила Ангелину Марковну схватиться за сердце. Но не от болезни, а от ужаса.
— Это схема вывода средств из государственного гранта, — пояснила я тоном лектора. — Очень грубая, кстати. Для людей с таким тонким вкусом можно было придумать что-то изящнее. Финансовые проводки, даты, суммы. Все здесь. Я, как «девочка из провинции», привыкла проверять все до копейки. И когда Паша попросил меня помочь разобраться с налогами для фирмы, я нашла ниточку. И потянула.
Я посмотрела на мужа. Он был белый как мел.
— Ты… ты лазила в моих документах? — прошептал он.
— Ты сам дал мне доступ, милый. Помнишь? «Лена, разберись, я ничего не понимаю в этой бюрократии». Я разобралась. И выяснила, что твой гениальный архитектурный талант используется как ширма для отмывания денег твоей семьей. Ты подписывал документы не глядя. А вот твоя мама и сестры очень даже глядели.
Ангелина Марковна медленно поднялась. Ее величественность испарилась, оставив лишь страх стареющей хищницы, попавшей в капкан.
— Ты не посмеешь, — прохрипела она. — У нас связи. Ты никто. Тебя раздавят.
— Уже посмела, — я нажала «Отправить» на экране телефона. — Пять минут назад этот пакет документов ушел в прокуратуру, налоговую и, самое главное, в попечительский совет фонда. А также двум журналистам, которые давно копают под ваши «культурные проекты».
Звук уведомления о доставке письма прозвучал в тишине как выстрел.
— С днем рождения меня, — сказала я, допивая вино залпом. — А теперь, пожалуй, я пойду. Такси уже ждет. Не провожайте, вам сейчас будет чем заняться.
Выход из дома свекрови был похож на декомпрессию. Свежий ночной воздух ударил в лицо, вымывая из легких запах нафталина и лицемерия. Я села в такси, назвала адрес не нашей с Пашей квартиры, а своей подруги Светки, и только тогда позволила себе выдохнуть. Руки, которые так твердо держали телефон и бокал, теперь мелко дрожали. Это был не страх, нет. Это был адреналин, смешанный с горьким привкусом освобождения.
Телефон в сумке начал вибрировать почти сразу. Сначала это были звонки от Паши. Один, второй, пятый. Потом посыпались сообщения. Я не читала, просто перевела телефон в беззвучный режим и отвернулась к окну. Мелькали огни ночного города — те самые огни, на которые так любила смотреть Ангелина Марковна свысока, из своего элитного окна. Теперь эти огни горели для меня.
Светка открыла дверь в пижаме с единорогами и с бокалом вина в руке. Она знала, что сегодня мой день рождения, и знала, куда я шла.
— Жива? — спросила она, оглядывая меня с ног до головы.
— Более чем, — я скинула туфли и прошла на кухню. — Я их уничтожила, Свет.
— В смысле? — Светка поставила передо мной бокал. — Нахамила Изольде? Облила свекровь супом?
— Лучше. Я сдала их всех. С потрохами. Налоговой и прокуратуре.
Светка села мимо стула. Ну, почти. Она плюхнулась на табуретку с таким видом, будто я только что призналась в убийстве Кеннеди.
Пока я рассказывала, телефон продолжал светиться входящими. Теперь звонила Изольда. Потом незнакомый номер — вероятно, их семейный адвокат, скользкий тип, который всегда смотрел на меня как на пустое место.
— Ты понимаешь, что они теперь тебя со свету сживут? — тихо спросила Светка, когда я закончила. — У них же связи, Лена. Тот же дядя Аркадий…
— У дяди Аркадия сейчас будут свои проблемы, — я усмехнулась, вспоминая перекошенное лицо Ангелины Марковны. — Я не просто отправила документы. Я сделала так, что замять это будет невозможно. Копии ушли журналистам, которые ненавидят этот клан. Завтра утром это будет во всех телеграм-каналах. «Богема отмывает бюджетные миллионы». Красивый заголовок, правда?
Внезапно в дверь позвонили. Настойчиво, долго. Мы со Светкой переглянулись. Она жила в обычном доме с домофоном, просто так к двери не подойти.
— Кто? — крикнула Светка, подходя к глазку.
— Лена, открой! Я знаю, что ты здесь! — голос Паши. Срывающийся, панический.
Я кивнула Светке. Она щелкнула замком.
Паша влетел в квартиру, как ураган. Растрепанный, без галстука, в расстегнутом пальто. Он выглядел жалко. Не как тот надменный архитектор, что сидел за столом час назад, а как нашкодивший мальчишка, которого поймали с сигаретой.
— Ты что натворила? — он схватил меня за плечи. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила?! Маме скорую вызывали! У Беллы истерика! Отец…
— Убери руки, — спокойно сказала я.
Он отшатнулся, словно обжегся.
— Лена, это же моя семья! — заорал он. — Да, они сложные. Да, они снобы. Но сажать их в тюрьму?! Ты разрушила мою жизнь! Мою карьеру! Мое имя теперь будет в грязи!
— Твое имя уже в грязи, Паша, — я смотрела ему прямо в глаза. — И не я его туда окунула. Ты сам позволил им использовать твою фирму как прачечную. Ты подписывал эти сметы. Ты видел завышенные в десять раз цены на материалы. Ты не идиот, ты все понимал. Но тебе было удобно. Тебе нравилось быть «гениальным творцом», пока мамочка решала финансовые вопросы грязными деньгами.
— Я… я не знал масштабов, — пробормотал он, сдуваясь. — Я думал, это просто оптимизация…
— Оптимизация? — я рассмеялась, и этот смех был злым. — Водитель Беллы владеет тремя фирмами-однодневками, через которые прогнали пятьдесят миллионов. Это оптимизация?
Паша рухнул на диван, обхватив голову руками.
— Отзови заявление, — глухо сказал он. — Лена, пожалуйста. Скажи, что это ошибка. Что ты подделала документы. Что ты была пьяна, обижена. Мы заплатим. Мы все возместим. Мама готова… она готова извиниться.
— Извиниться? — переспросила я. — После того, как она годами вытирала об меня ноги? После того, как сегодня Изольда предлагала мне деньги, чтобы я исчезла? Нет, Паша. Поезд ушел. И рельсы разобрали.
— Ты чудовище, — прошептал он, глядя на меня с ненавистью. — Они были правы насчет тебя. Ты дворняжка, которая вцепилась в горло, как только почувствовала слабину.
— Нет, Паша. Я жена, которая устала смотреть, как ее мужа превращают в бесхребетное существо, а ее саму — в коврик для ног. Я сделала это не только ради мести. Я сделала это, потому что так правильно. Вор должен сидеть в тюрьме. Даже если он пьет чай из коллекционного фарфора.
Паша встал. Его лицо исказилось.
— Ты пожалеешь. Ты останешься одна. У тебя ничего нет. Квартира куплена в браке, но на деньги моих родителей…
— Квартира в ипотеке, которую платим мы, — отрезала я. — А первоначальный взнос дали мои родители, продав дачу. Документы у меня есть. И про твои левые счета, куда мама переводила тебе «карманные деньги» с откатов, тоже все есть в папке. Хочешь, чтобы я и это добавила к делу?
Он замер в дверях.
— Уходи, — сказала я. — Иди спасать свою богему. Тебе понадобятся очень хорошие адвокаты.
Дверь захлопнулась.
Светка молча налила мне еще вина.
— Ну ты даешь, мать, — выдохнула она. — Я тобой горжусь. Но мне страшно.
— Мне тоже, — призналась я, делая глоток. — Но знаешь что? Впервые за пять лет я чувствую, что дышу своим воздухом.
Утро началось не с кофе. Утро началось со шквала звонков. Но звонили не родственники. Звонили журналисты. Первый же новостной паблик взорвал интернет заголовком: «Аристократия на откатах: как известный фонд «Наследие» разворовывал бюджет на культуру». В статье были сканы тех самых документов, которые я отправила. Имена, суммы, схемы.
Я сидела на кухне Светки, листала ленту новостей и чувствовала странное удовлетворение. «Богемная жизнь» летела в тартарары с невероятной скоростью.
Около полудня позвонила Ангелина Марковна. Я долго смотрела на экран, раздумывая, стоит ли отвечать. Потом нажала «принять».
— Ты думаешь, ты победила? — ее голос был хриплым, слабым, но яда в нем было не меньше, чем вчера. — Ты уничтожила репутацию, которую мы строили поколениями.
— Репутацию нельзя уничтожить правдой, Ангелина Марковна, — ответила я. — Если правда разрушает репутацию, значит, репутации не было. Была только ложь.
— Мы тебя уничтожим, — прошипела она. — У нас все еще есть деньги. И связи. Тебе не жить в этом городе. Тебя не возьмут на работу даже уборщицей.
— Поберегите деньги на адвокатов, — посоветовала я. — Вам они очень понадобятся. Кстати, как там дядя Аркадий? Слышала, у него сегодня обыски?
Она бросила трубку.
Вечером того же дня я вернулась в нашу квартиру. Паши не было. Он забрал часть вещей — в основном, свои дорогие костюмы и, смешно сказать, свои чертежные принадлежности. Квартира казалась пустой и чужой.
Я начала собирать свои вещи. Я не собиралась здесь оставаться. Эта квартира была пропитана их присутствием, их деньгами, их ложью.
Внезапно раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. Паша вернулся? Или полиция? Или, может быть, кто-то похуже, присланный Ангелиной Марковной?
Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке стоял мужчина. Высокий, в строгом пальто, незнакомый. Но лицо его показалось мне смутно знакомым. Что-то в развороте плеч, в манере держать голову…
— Кто там? — спросила я, не открывая.
— Елена Викторовна? — голос был глубоким, уверенным. — Меня зовут Дмитрий Волков. Я следователь по особо важным делам. И я очень хочу поблагодарить вас за вчерашнее письмо. Но нам нужно поговорить. Лично. Это касается вашей безопасности.
Я открыла дверь.
Дмитрий Волков вошел, окинул квартиру цепким взглядом профессионала и остановился на мне.
— Вы очень смелая женщина, Елена, — сказал он без тени иронии. — Но вы разворошили осиное гнездо, в котором не только ваша родня. Там замешаны люди посерьезнее дяди Аркадия.
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Игра переставала быть просто семейной драмой. Она выходила на новый уровень.
Дмитрий Волков не был похож на типичного следователя из российских сериалов — ни тебе усталого взгляда вечно пьющего опера, ни потертой кожанки. Он выглядел как человек, который знает цену информации и времени. Его присутствие в моей прихожей странным образом успокаивало, хотя новости, которые он принес, должны были вызвать панику.
— Чай, кофе? — спросила я, пытаясь скрыть дрожь в руках.
— Воды, если можно, — он прошел в гостиную, не дожидаясь приглашения, и сел на край дивана, аккуратно расстегнув пальто.
Пока я наливала воду, я пыталась вспомнить, где могла слышать его фамилию. Волков… Волков… Внезапно всплыло: пару лет назад было громкое дело о хищениях в строительстве метро. Тогда главного фигуранта посадили на десять лет, а следователем был некто Волков. Принципиальный, жесткий. «Бультерьер», как писали в газетах.
— Значит, осиное гнездо? — я поставила стакан перед ним и села в кресло напротив.
— Именно, — он сделал глоток. — Ваш «подарок» прокуратуре — это бомба, Елена. Но вы зацепили только верхушку айсберга. Фонд «Наследие» — это не просто семейная кормушка вашей свекрови. Это транзитный узел. Через него проходили деньги не только на «культуру».
Он достал из внутреннего кармана планшет и положил его на стол экраном ко мне. Там была схема. Гораздо сложнее и масштабнее той, что я показала на ужине. Мои ниточки вели к фирмам-однодневкам, а его схема показывала, куда эти деньги шли дальше. Офшоры, недвижимость в Европе, счета чиновников, чьи фамилии лучше не произносить вслух.
— Ваша свекровь и ее брат Аркадий — просто исполнители, — продолжил Дмитрий. — Среднее звено. Они брали свой процент за обслуживание схемы. Но сейчас, когда вы все вскрыли, большие люди очень недовольны.
— И что мне теперь делать? Бежать? Менять имя?
— Бежать бессмысленно. Вас найдут, если захотят. Но сейчас им не до вас. Сейчас они заняты спасением своих активов и поиском «крыс» в своих рядах. Вы для них — досадная помеха, но уже отыгранная карта. А вот ваша родня…
Дмитрий усмехнулся, но глаза оставались серьезными.
— Вашего мужа задержали час назад. Прямо в аэропорту. Он пытался вылететь в Турцию.
— Паша? — у меня перехватило дыхание. — Но он же… он просто архитектор. Он подписывал, не глядя…
— Незнание закона не освобождает от ответственности, Елена. Тем более, он подписывал документы как генеральный директор двух подставных фирм. Он, по сути, зицпредседатель. Ваша свекровь грамотно подставила сына. Сама она в учредителях не числится, только в попечительском совете, а там ответственность коллективная и размытая. А вот подписи Павла стоят на платежках.
Я закрыла лицо руками. Господи, Паша… Маменькин сынок, которого мама же и скормила волкам, чтобы спасти свою шкуру.
— Что ему грозит?
— От пяти до десяти. Мошенничество в особо крупных размерах, организованная группа. Если, конечно, он не пойдет на сделку со следствием и не сдаст реальных организаторов. Маму, дядю, сестер.
— Он не сдаст, — глухо сказала я. — Он их боится больше, чем тюрьмы. Он всю жизнь жил в страхе не оправдать их ожиданий.
— Люди меняются, когда им светят реальные нары, а не условный срок, — жестко ответил Волков. — Но я здесь не ради него. Я здесь, чтобы предложить вам защиту. В обмен на помощь.
— Какую помощь? Я отдала все, что у меня было.
— Не все. Вы финансовый аналитик. Вы видели первичную документацию. Вы знаете, где искать черную бухгалтерию. Та папка, что вы прислали — это сканы. Нам нужны оригиналы или доступ к серверам, где это хранилось. Вы знаете пароли Павла?
Я задумалась. Паша был предсказуем до зубовного скрежета. Все его пароли были вариациями даты рождения его любимой собаки или годом основания какой-нибудь архитектурной школы.
— Возможно, — медленно произнесла я.
— Отлично. Тогда собирайтесь. Поедете со мной. Здесь оставаться небезопасно. К вам могут прийти не только следователи, но и «чистильщики» от партнеров Аркадия.
Мы ехали по ночной Москве. Машина Волкова была такой же, как он сам — черная, мощная, надежная. Мы молчали. Я думала о Паше. Представляла его в камере изолятора. Испуганного, растерянного, в дорогом костюме, который теперь выглядел нелепо. Жалела ли я его? Наверное. Но жалость была смешана с брезгливостью.
Внезапно мой телефон снова ожил. Номер был скрыт.
— Алло?
— Лена? — голос Изольды был неузнаваемым. Истеричным, срывающимся на визг. — Лена, что ты наделала?! Пашу арестовали! Мама в реанимации с инфарктом! Беллу допрашивают! Ты довольна?! Ты счастлива, тварь?!
— Я предупреждала, Изольда, — спокойно ответила я. — Я просила простого уважения. Вы выбрали войну.
— Какое уважение?! Ты никто! Мы дали тебе все! А теперь… Теперь нас арестовывают счета! Нам блокируют карты! Они описали имущество! Даже картины! Даже мамины статуэтки!
— Фарфоровый зверинец? — не удержалась я. — Жаль. Они хорошо смотрелись на камине.
— Послушай меня, — голос Изольды внезапно стал заискивающим, липким. — Мы можем договориться. Паша… он же твой муж. Ты можешь сказать, что ошиблась. Что ты подделала подписи из ревности. Мы найдем лучших врачей, мы заплатим любые деньги…
— У вас больше нет денег, Изольда, — перебила я. — И мужа у меня больше нет. Есть только соучастник преступления, которого вы использовали как расходный материал.
Я нажала отбой и заблокировала номер.
— Родня? — коротко спросил Волков, не отрывая взгляда от дороги.
— Бывшая, — ответила я. — Пытаются торговаться.
Волков кивнул.
— Кстати, о торгах. Ваша свекровь не в реанимации. Это утка для прессы и для жалости. Она пытается выехать в Израиль под предлогом срочного лечения. Но ее паспорт уже в стоп-листе. Завтра утром ее задержат при попытке пересечения границы.
Я почувствовала странное опустошение. Все рушилось, как карточный домик. Великая династия, «богема», элита — все оказалось гнилым трухлявым пнем, который рассыпался от одного пинка.
Мы приехали в какое-то неприметное здание на окраине. Конспиративная квартира или служебное жилье — я не спрашивала. Там был компьютер, интернет и тишина.
— У вас есть время до утра, — сказал Волков, включая ноутбук. — Попробуйте подобрать пароли к облачному хранилищу Павла. Если мы получим доступ к серверам до того, как их почистят айтишники фонда, мы возьмем их всех. Включая тех, кто стоит за Аркадием.
Я села за клавиатуру. Пароли…
Первая попытка: Bauhaus1919. Неверно.
Вторая: Corbusier_Le. Неверно.
Третья: Angelina_best_mom. Смешно, но неверно.
Я закрыла глаза, пытаясь думать как Паша. Что для него было самым важным? Семья? Искусство? Нет. Его эго. Его нереализованные амбиции. Его тайная мечта, о которой он говорил только пьяным. Он хотел построить свой собственный «Город Солнца».
Я ввела: Campanella_Sun_City.
Система задумалась на секунду. И выдала: «Доступ разрешен».
Передо мной открылись папки. Гигабайты информации. Сканы, переписки, аудиозаписи разговоров. Паша записывал все. Видимо, на всякий случай. Или чтобы потом, когда-нибудь, шантажировать мать. Он был не так прост, мой муж.
— Бинго, — прошептала я.
Волков подошел сзади, глядя через мое плечо на экран.
— Ого, — присвистнул он. — Да тут полная стенограмма заседаний попечительского совета. Елена, вы только что заработали себе медаль. Или мишень на лбу размером с тарелку.
— Предпочитаю медаль, — нервно усмехнулась я. — А что там, в папке «Аудио»?
Я кликнула на файл с датой за неделю до моего дня рождения. Голоса были чистыми. Ангелина Марковна и дядя Аркадий.
— …эта девка начинает что-то подозревать, Ангелина. Она слишком умная для провинциалки. Лезет в счета Павла.
— Не волнуйся, Аркаша. После юбилея мы ее уберем. Развод оформим быстро, оставим ее без штанов. А если будет рыпаться… ну, ты знаешь людей, которые решают такие проблемы. Несчастный случай. ДТП. Мало ли что бывает.
— А Паша?
— Паша поплачет и успокоится. Я ему уже невесту присмотрела. Дочь замминистра. Нам нужны новые связи.
Запись оборвалась.
Я сидела, глядя в черный экран ноутбука. Руки оледенели. Они не просто хотели меня унизить. Они обсуждали мое устранение. Как досадной помехи. Как мухи.
Волков положил тяжелую руку мне на плечо.
— Теперь это не просто экономическое преступление, Елена. Это подготовка к убийству. У нас есть все основания для немедленного ареста всех фигурантов. Прямо сейчас.
Я подняла на него глаза. Внутри меня больше не было ни страха, ни жалости. Только холодная ярость.
— Берите их, Дмитрий. Всех до единого. И пусть Изольда не забудет свои мемуары. В тюрьме будет много свободного времени, чтобы их написать.
Волков достал рацию.
— Группам захвата. Код «Красный». Начинаем реализацию по всем адресам. Объекты: Ангелина Марковна, Аркадий, Изольда, Белла. Брать жестко.
За окном занимался рассвет. Мой первый рассвет в новой жизни. Жизни, где я больше не жертва. Жизни, где я — охотник.
