— Ты реально охренел или это новый уровень “семейной близости”? — Вероника резко положила ладонь на стол, так что чашка дрогнула и чай выплеснулся на блюдце. — Переписать МОЮ квартиру на тебя? Ты это на серьёзных щах сейчас мне предлагаешь?
Тимур стоял посреди кухни, не разуваясь, в уличных кроссовках, покрытых ноябрьской грязью и серой жижей. С улицы тянуло мокрым асфальтом и холодным воздухом, словно сама погода решила поддержать абсурд ситуации.
— Да не «на себя», а на нас, — устало поправил он, проводя рукой по лицу. — Мы же семья, Ника. Чего ты так взъелась сразу?
— Потому что я не люблю, когда мне в лицо суют бумаги, — отрезала она. — Особенно такие бумаги.
— Ты даже не прочитала толком… — начал он, но она уже подняла лист, глаза её скользнули по строчкам, и на губах дернулась нервная усмешка.
— Дарственная, Тимур. Тут не нужно быть юристом года, чтобы понять, чем это закончится, если что. Всё, карась, считай — собственник ты. А я кто? Гостья с тапками у двери?
— Ты драматизируешь, как всегда.
— Нет, — она медленно положила бумагу на стол, — я просто не тупая.
Он шумно выдохнул и, наконец, снял кроссовки, отставив их к стене.
— Мне надоело чувствовать себя никем в этом доме, — сказал он, глядя в пол. — Каждый раз, когда мы о чём-то говорим, каждый раз, когда речь о счетах, о решениях — всё крутится вокруг того, что это «твоя квартира». Знаешь, как это бьёт по самооценке?
— Сочувствую, — холодно ответила она. — Правда. Хочешь, я тебе психолога оплачу? Или курс «как не комплексоват в трёшке»?
— Ника, ты можешь без этого своего?
— Без чего? Без правды? Или без шуток? Извини, комплекты не меняю.
Он сел на стул, потёр виски.
— Мне мама сегодня звонила… — пробормотал он.
— А, ну теперь пазл сложился, — Вероника скрестила руки на груди. — Я-то думаю, откуда этот цирк с конями.
— Не начинай про неё.
— Да почему же? — она усмехнулась. — Очень даже начну. Она и есть главная режиссёрка этого спектакля. Что она тебе сказала, Тим? Что ты тут как бедный приживал? Что ты не мужчина, если живёшь в квартире жены?
Он промолчал. А это молчание было громче любого крика.
— Так, стоп, — Вероника подошла ближе. — Значит, она считает, что лучший выход — забрать у меня жильё? Типа «по справедливости»?
— Она считает, что семья — это общее, — тихо сказал он.
— Ага. А её дача тоже «общая»? Или автомобиль? Или банковский счёт? — она наклонилась к нему, ловя взглядом. — Что она лично готова отдать в наш «общак», а? Или у неё другое правило — «моё» это «моё», а «твоё» — это «наше»?
Он отвёл глаза.
— Ты же понимаешь, это не так.
— Нет, это именно так, — отрезала она. — И знаешь, что самое обидное? Ты, взрослый мужик, пришёл в мой дом и не смог просто поговорить. Ты принёс бумажку. Как в ультиматуме. Либо подписывай, либо ты плохая жена. Красота.
За окном начала сыпаться мелкая снежная крошка, смешиваясь с дождём. Типичный ноябрь — ни зима, ни осень, одно сплошное ощущение, что тебя обманули с рекламой.
— Я просто хочу чувствовать себя хозяином, — наконец сказал он.
— А я, значит, должна чувствовать себя идиоткой, чтобы тебе было комфортно? Классный баланс.
Он встал, подошёл к окну.
— Ты всегда всё превращаешь в поле боя.
— Нет, поле боя вы мне принесли уже упакованным, — она кивнула на дарственную. — С подписью, блин.
Между ними повисло напряжение, как натянутая струна. Когда-то в этой кухне они шутили, готовили вместе еду, включали музыку, танцевали на голом полу во время ремонта. Всё было живым, без напряга, на одном дыхании. А сейчас воздух будто стал густым, вязким, как дешёвый кисель из столовой.
— И что теперь? — спросил он.
— А теперь я не знаю, — честно ответила она. — Потому что, если честно, ты меня сегодня очень сильно удивил. И не в лучшую сторону.
Он взял папку, медленно закрыл её.
— Я не хотел тебя задеть.
— Но получилось эпично, — кивнула она. — Почти как предательство, только в бытовом стиле.
— Ты слишком остро реагируешь.
— А ты слишком много на себя берёшь.
Они замолчали. Даже холодильник перестал гудеть, будто тоже замер, чтоб не мешать этому тяжёлому моленту истины.
— Я сегодня переночую у мамы, — вдруг сказал Тимур.
Она на секунду замерла, но не подала виду.
— Как знаешь, — ответ прозвучал слишком спокойно, чтобы быть спокойным на самом деле.
Он посмотрел на неё долго, будто надеясь на что-то — на «останься», на «давай поговорим», на «я перегнула». Но Вероника смотрела в ответ жёстко и прямо.
— На всякий случай, — добавила она, — ключи на полку оставь.
Он кивнул, молча положил ключи у входа и вышел. Дверь захлопнулась с глухим звуком, от которого у неё внутри всё резко сжалось.
Она медленно села на табурет.
— Ну вот… — прошептала она в пустую кухню. — Докатились.
Телефон завибрировал уже через десять минут.
Марина Александровна:
«Я знаю, что у вас скандал. Ты хоть понимаешь, что разрушаешь семью?»
Вероника сначала хотела не отвечать. Потом передумала. Написала коротко:
Вероника:
«Я разрушаю только иллюзии. До свидания.»
Ответ пришёл почти мгновенно:
Марина Александровна:
«Ты ещё пожалеешь о своём упрямстве.»
Вероника усмехнулась.
— Да я уже жалею, — пробормотала она, набирая в заметках на телефоне одно единственное слово:
“Развод”.
Где-то за окном продолжал сыпать грязный снег, машины проезжали по мокрым дорогам, и город жил своей обычной вечерней жизнью. А у неё внутри всё переворачивалось, выворачивалось, но вместе с болью появлялось другое чувство — холодное, ясное, как ноябрьский воздух: если она сейчас прогнётся, то потом не отмоется уже никогда.
— Ты не имеешь права так со мной поступать, — голос Тимура в трубке звучал глухо, будто он говорил из подвала. — Мы муж и жена. Ты хоть понимаешь, что делаешь?
— Я как раз впервые за долгое время очень чётко понимаю, что делаю, — спокойно ответила Вероника. — А вот ты, если честно, походу вообще выпал из реальности.
— Выпал? — нервно усмехнулся он. — Это я выпал? Ты меня выставила как собаку и ещё теперь строишь из себя святую?
— Не «как», Тимур. Просто выставила. Спокойно. Без истерик. Даже почти с уважением, между прочим.
— Ты этим гордишься?
— Пока нет. Но если ты продолжишь этот цирк — начну.
Он замолчал на пару секунд, потом резко:
— Я сейчас приеду.
— Не стоит.
— Я всё равно приеду.
— Тогда возьми с собой своё самолюбие. Оно у тебя сегодня очень хрупкое, — отрезала она и сбросила звонок.
Прошло минут двадцать. Вероника сидела на подоконнике, смотрела, как грязные снежные хлопья липнут к стеклу и медленно ползут вниз, оставляя мутные следы, когда в дверь позвонили. Долго. С нажимом. Нахально.
— Если ты сломал кнопку — вычту с твоей гордости, — громко бросила она и, не глядя в глазок, открыла.
На пороге стоял Тимур. А рядом, как вишенка на этом странном торте, — Марина Александровна в чёрном пальто и с вечно недовольным лицом человека, которому весь мир должен уже лет тридцать.
— Ты серьёзно? — выдохнула Вероника, с трудом пряча усмешку. — Семейный подряд?
— Нам надо поговорить, — жёстко сказала свекровь и сделала шаг вперёд, как будто это её подъезд, её ковёр и её жизнь.
— Нет, не надо, — Вероника осталась стоять на месте, перекрывая проход. — Тимур хватает мне одного. С вами — перебор, извините.
— Я не к тебе пришла, — процедила Марина Александровна. — Я пришла спасать своего сына от твоей истерики.
— Уточню: истерика это когда я ору и кидаюсь посудой? — Вероника приподняла бровь. — Тогда нет, не по адресу. Я сегодня максимально адекватная версия себя.
Тимур раздражённо выдохнул:
— Ника, хватит. Просто выслушай нас.
— Уже интересно, — она скрестила руки. — Ладно. Две минуты. Как в рекламе. Потом выметаетесь.
Они прошли на кухню. Марина Александровна села на тот же стул, где когда-то пила чай и рассказывала, какая Вероника прекрасная хозяйка. Только тогда в её голосе была лесть, а сейчас — чистый яд без сахара.
— Ты рушишь свою же жизнь, — начала она без раскачки. — Думаешь, другая тебя не выкинет так же? Думаешь, счастье в одиночестве?
— Я не одна, — спокойно ответила Вероника. — Я без вас.
— Тимур тебя любил! — резко вмешался он сам, повысив голос. — А ты всё превращаешь в сделку, в подсчёты! Кому, что, сколько!
— Так это ты первый принёс мне бумагу с расчётом, — напомнила она. — Причём так уверенно, будто мой паспорт уже у тебя в кармане лежал.
— Я это сделал ради нас!
— Нет, — Она покачала головой. — Ты это сделал из страха. А страх — так себе фундамент для семьи.
Марина Александровна шумно втянула воздух.
— Ты неблагодарная, — процедила она. — Мы тебя в свою семью приняли, а ты…
— А я не вещь, чтобы меня принимать, — резко перебила Вероника. — Я человек. И я не подписывала контракт под названием «терпи всё, потому что замужем».
Тимур вскочил:
— Да никто не просил терпеть! Просто надо было… по-человечески…
— По-человечески — это разговор. А не папка на столе с фразой «подпиши». Ты вообще слышал себя в тот момент? Ты говорил со мной, как с нотариусом на приёме!
Он закусил губу, отвернулся, потом снова посмотрел на неё. И в этом взгляде уже не было любви. Только злость, обида и что-то ещё… жадное.
— А если я скажу, что не хочу уходить? — тихо спросил он.
— Тогда я скажу, что участковый очень любит прогуляться вечерком, — спокойно ответила она. — Не вынуждай меня делать ему приятно.
— Ты меня вышвыриваешь, как ненужную вещь…
— Нет. Я возвращаю тебя туда, откуда ты пришёл с таким гонором — к своей маме. Вот ей и принадлежит твоя лояльность. Не мне.
Марина Александровна встала, снова выпрямилась, как на параде.
— Ты ещё пожалеешь об этом, девочка.
— Всё возможно, — Вероника пожала плечами. — Но уж точно не так, как ты.
Она подошла к входной двери, широко распахнула её.
— Время вышло. Две рекламные минуты закончились.
Тимур задержался на пороге. Посмотрел последний раз на квартиру — на обои, на светильник, на знакомую кухню, которая больше не была его.
— Ты пожалеешь, — тихо повторил он уже без материных ноток.
— Знаешь, — Вероника посмотрела ему прямо в глаза, — самое страшное, что я могла бы сделать — это остаться и сделать вид, что ничего не произошло. Вот об этом бы я точно пожалела.
Он ничего не ответил. Просто вышел. За ним — Марина Александровна. Завеса спектакля закрылась.
Вероника закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Несколько секунд стояла, не двигаясь, слушая, как колотится сердце.
Потом усмехнулась.
— Ну что ж… — пробормотала она. — Перевели на свободный режим.
Телефон снова завибрировал. Сообщение от Тимура. Короткое.
«Ты всё равно пожалеешь.»
Она посмотрела на эти слова, набрала ответ и отправила, почти не думая:
«А ты — просто поживёшь с этим.»
Она положила телефон. Вернулась на кухню. Налила себе чай, наконец-то горячий. Села на отжатый вчера табурет, посмотрела в окно.
Снег продолжал падать. Медленно, спокойно, будто кто-то пытался укрыть этот город от всех чужих ошибок.
А у Вероники на душе было странно… тихо.
