Ключи от квартиры лежали на столе, словно приговор.
Марина стояла посреди кухни, глядя на связку с брелоком в виде совы, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Три года назад эти самые ключи она получила из рук нотариуса вместе с документами на квартиру, которую ей оставила бабушка. Единственная родная душа, которая любила её по-настоящему. Теперь эти ключи держала в руках свекровь.
— Ну что застыла, как истукан? — Галина Петровна усмехнулась, поправляя идеальную укладку. — Я же сказала: мы переезжаем. Костик уже договорился с грузчиками на субботу.
Марина перевела взгляд на мужа. Константин сидел за столом, уткнувшись в телефон, делая вид, что его здесь нет. Его уши горели красным, выдавая напряжение, но он упорно листал ленту новостей, словно решалась не его судьба.
— Подожди, — голос Марины дрогнул. — Какие грузчики? Какой переезд? Это моя квартира.
Свекровь рассмеялась. Этот смех Марина узнала бы из тысячи — сладкий, снисходительный, с металлическими нотками превосходства.
— Твоя? Дорогая моя, ты замужем за моим сыном. Всё, что твоё, автоматически становится нашим. Семейным. А в семье главная — я. И я решила, что нам удобнее жить здесь, в центре, а не на окраине в моей двушке. Там сыро, соседи шумные, а у тебя тут — красота. Три комнаты, евроремонт, до работы Костика пятнадцать минут пешком.
Марина почувствовала, как к горлу подступает комок. Она вспомнила руки бабушки, пахнущие ванильными булочками. Вспомнила, как старушка откладывала копейку к копейке всю жизнь, чтобы внучка ни от кого не зависела. «Квартира — это свобода, Мариночка. Никогда не отдавай её никому».
— Галина Петровна, — Марина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Я вас уважаю. Но эта квартира записана на меня. Бабушка оставила её мне по завещанию. Вы не можете просто взять и переехать сюда без моего согласия.
Свекровь подошла ближе. От неё пахло дорогими духами и властью.
— Без твоего согласия? — она приподняла бровь. — Костик, скажи ей.
Константин наконец оторвался от телефона. Его глаза бегали, не в силах остановиться на лице жены.
— Марин, ну ты пойми… Маме тяжело одной. У неё давление, ноги болят. А тут лифт, аптека рядом, поликлиника. Логично же.
— Логично? — Марина не верила своим ушам. — Ты хочешь, чтобы твоя мать переехала в квартиру, которую мне оставила моя бабушка? А меня ты спросил?
— Я тебе муж, — огрызнулся Константин, наконец посмотрев ей в глаза. — Не должен я у тебя разрешения спрашивать. Мама сказала — значит, так надо.
Галина Петровна победно улыбнулась. Она стояла посреди чужой кухни, как хозяйка, и уже мысленно расставляла свою мебель.
— Вот видишь, дорогая. Костик всё понимает. Он хороший сын. В отличие от тебя — ты даже свекрови чашку чая не предложила. Невоспитанная.
Марина молчала. Она смотрела на женщину, которая три года методично разрушала её семью. Свекровь появлялась в их доме без предупреждения, критиковала готовку, переставляла вещи, устраивала скандалы из-за неглаженных рубашек. Она звонила Константину по десять раз в день, требовала отчёта о каждом шаге, ревновала к любой минуте, проведённой с женой.
И Марина терпела. Ради мира в семье. Ради мужа, которого любила. Ради надежды, что когда-нибудь свекровь примет её.
Теперь эта надежда лопнула, как мыльный пузырь.
— Нет, — сказала Марина тихо.
Галина Петровна осеклась на полуслове.
— Что ты сказала?
— Нет. Вы не переедете в мою квартиру. Это мой дом. Моя собственность. И я решаю, кто здесь живёт.
Свекровь побагровела. Маска доброжелательности слетела мгновенно, обнажив истинное лицо — жёсткое, злое, привыкшее командовать.
— Ты забываешься, девочка. Я — мать твоего мужа. Я его вырастила, выучила, на ноги поставила. А ты — кто? Пустое место. Приблуда, которая охмурила моего сына своей квартиркой.
— Мама! — Константин вскочил.
— Сядь! — рявкнула Галина Петровна, и он послушно опустился обратно на стул. — Я ещё не закончила.
Она повернулась к Марине, сверля её взглядом.
— Значит так. Либо ты соглашаешься по-хорошему, либо… — свекровь сделала многозначительную паузу. — Либо Костик подаёт на развод. И при разводе, дорогая моя, квартира делится пополам. Ты этого хочешь?
Марина похолодела. Она знала, что свекровь способна на многое, но такой прямой шантаж…
— Это моё добрачное имущество, — голос Марины стал ледяным. — Оно не делится.
Галина Петровна усмехнулась.
— Ты уверена? Вы же делали ремонт вместе, правда? Костик деньги вкладывал. Это уже совместные улучшения. Суды сейчас такие дела решают очень интересно. У меня, знаешь ли, подруга — адвокат. Она мне всё объяснила.
Константин молчал. Его лицо превратилось в маску, он смотрел куда-то в стену, избегая взгляда жены. И Марина вдруг поняла: он знал. Он знал об этом плане заранее. Они с матерью всё обсудили у неё за спиной, как сообщники, как заговорщики.
— Костя, — она обратилась к мужу, чувствуя, как сердце сжимается от предательства. — Ты правда… ты это поддерживаешь?
Он не ответил. Только дёрнул плечом, словно отмахиваясь от надоедливой мухи.
— Мама лучше знает, — буркнул он. — Она жизнь прожила.
Галина Петровна торжествующе улыбнулась.
— Вот видишь. Решено. Я пойду померяю комнаты, надо понять, куда поставить мой шкаф. Большая спальня, разумеется, будет моей. Вы, молодые, перебьётесь в маленькой.
Она двинулась в коридор, но Марина преградила ей дорогу.
— Стойте.
— Что ещё? — свекровь смерила её презрительным взглядом. — Хочешь поплакать? Давай, я подожду. Только быстро, у меня дела.
Марина сделала глубокий вдох. В груди клокотала ярость — тёмная, горячая, живая. Та самая ярость, которую она душила в себе три года, притворяясь хорошей, удобной, покладистой невесткой.
Хватит.
— Галина Петровна, — Марина заговорила ровно, но каждое слово падало, как молот. — Вы не будете мерить комнаты. Вы не переедете сюда. И вы прямо сейчас покинете мой дом.
Свекровь опешила. Такого поворота она не ожидала.
— Ты… ты мне приказываешь?
— Я вам сообщаю факт. Эта квартира — моя. Документы — на меня. Ваше мнение меня не интересует. Если хотите судиться — пожалуйста. Мой адвокат будет рад познакомиться с вашей подругой.
Галина Петровна побелела от гнева.
— Костик! Ты слышишь, как она со мной разговаривает? Сделай что-нибудь!
Константин поднялся со стула, сжав кулаки.
— Марина, извинись перед мамой. Сейчас же.
Марина посмотрела на него. На этого мужчину, которого она когда-то любила. Который обещал ей горы и моря, а на деле не мог даже защитить от собственной матери. Который выбрал сторону — и это была не её сторона.
— Извиниться? — Марина горько усмехнулась. — За что? За то, что не дала вам украсть мою квартиру? За то, что защищаю своё?
— Это не кража! — взвился Константин. — Это семья!
— Семья? — Марина шагнула к нему. — В семье спрашивают мнение друг друга. В семье не устраивают заговоры за спиной. В семье муж защищает жену, а не сдаёт её на растерзание своей мамочке!
Галина Петровна схватила Константина за рукав.
— Сынок, видишь, какая она? Змея подколодная. Я же тебе говорила — не женись на этой. А ты не послушал. Теперь расхлёбывай.
Константин посмотрел на мать, потом на жену. Его лицо исказилось от злости.
— Выбирай! — прорычал он Марине. — Или моя мать живёт здесь, или я ухожу! Навсегда!
В комнате повисла тишина. Марина слышала, как тикают часы на стене. Бабушкины часы, с кукушкой, которые она помнила с детства.
— Ты ставишь мне ультиматум? — спросила она тихо. — Твоя мать или я?
— Да! — Константин был уверен в победе. Он думал, что жена испугается, сдастся, как сдавалась всегда.
Марина кивнула.
— Хорошо. Я выбрала.
Она прошла в прихожую. Достала из шкафа дорожную сумку Константина — ту самую, с которой он ездил в командировки. Открыла шкаф с верхней одеждой.
— Что ты делаешь? — Константин растерянно смотрел, как жена сгребает его куртки, пальто, ботинки.
— Помогаю тебе собраться, — ответила Марина спокойно. — Ты же уходишь. Навсегда. Твои слова.
Галина Петровна ахнула.
— Костик, останови её! Она спятила!
Но Марина уже не слушала. Она открыла шкаф в спальне, начала выгребать мужнины рубашки, свитера, джинсы. Она швыряла всё в сумку, не складывая, не сортируя. Три года её жизни превращались в бесформенную кучу тряпок.
Константин ворвался в спальню.
— Прекрати! — он схватил её за руку. — Ты чего творишь? Я пошутил!
— Пошутил? — Марина вырвала руку. — Развод — это шутка? Ультиматум — это шутка? Твоя мать, которая хочет отобрать мой дом — это тоже шутка?
— Мама просто… она заботится…
— Она манипулирует тобой всю жизнь! — Марина швырнула в сумку его любимый свитер. — И ты позволяешь! Ты даже не мужчина, Костя. Ты приложение к своей матери. Вечный сыночек при юбке.
Константин побледнел.
— Ты не смеешь…
— Смею! — Марина застегнула переполненную сумку. — Я три года молчала. Три года терпела унижения, придирки, контроль. Думала, любовь всё преодолеет. Но ты не любишь меня, Костя. Ты любишь только маму и свой комфорт.
Она выволокла сумку в коридор, где стояла застывшая Галина Петровна.
— Забирайте сына, — Марина открыла входную дверь. — Он весь ваш.
Свекровь опомнилась первой.
— Ты пожалеешь! — прошипела она. — Я тебя по судам затаскаю! Костик имеет право на эту квартиру!
— Имеет? — Марина достала телефон, открыла заметки. — Давайте проверим. Квартира получена мной по завещанию до вступления в законный союз. Это моё личное имущество, не подлежащее разделу. Ремонт оплачен с моего счёта — вот выписки. Ваш сын не вложил ни копейки. Он даже за коммуналку не платил последние полгода.
Константин покраснел.
— Это временные трудности…
— Временные? Ты полгода сидишь без постоянного заработка и играешь в компьютерные игры, пока я пашу на двух работах! — Марина сунула ему сумку. — Хватит. Представление окончено. Выметайтесь из моего дома.
Галина Петровна схватила сына за локоть.
— Пойдём, Костенька. Нам здесь не рады. Но ничего, ничего… Мы ещё посмотрим, кто кого.
Она потащила его к выходу, бормоча проклятия. Константин, красный как рак, волочил сумку, не в силах поверить в происходящее.
На пороге он обернулся.
— Марина… — в его голосе вдруг прорезались жалобные нотки. — Мы же можем поговорить… как взрослые люди…
— Мы уже поговорили, — Марина стояла в дверях, скрестив руки на груди. — Ты сделал выбор. Я сделала свой.
— Но… куда я пойду?
— К маме, конечно. Она же лучше всех знает, как жить. Вот пусть и научит тебя. Может, хоть готовить заставит.
Галина Петровна втащила сына в лифт.
— Ты ещё приползёшь! — крикнула она из кабины. — На коленях приползёшь! Увидишь!
Двери закрылись. Марина смотрела на металлическую поверхность ещё несколько секунд. Потом медленно закрыла дверь квартиры.
Щёлкнул замок.
Она прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Ноги не держали. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту и дрожь во всём теле.
Она сидела так, не зная сколько — минуту, десять, час. За окном темнело. В квартире стояла непривычная тишина — без телевизора, без громкого голоса свекрови, без шарканья мужниных тапок.
Марина поднялась. Прошла на кухню. Включила чайник.
Пока вода закипала, она обвела взглядом комнату. Бабушкины занавески на окнах. Бабушкина посуда в шкафу. Фотография на холодильнике — они вдвоём, Марина ещё школьница, бабушка в своём любимом платье в горошек.
«Квартира — это свобода, Мариночка».
Марина улыбнулась сквозь слёзы.
— Спасибо, бабуль. Я поняла.
Она налила себе чай. Добавила мёд — бабушкин рецепт от всех бед. Сделала глоток.
Горячая сладость разлилась по телу, согревая изнутри. Марина села за стол, обхватив чашку ладонями.
Завтра начнётся новая жизнь. Надо будет сменить замки, позвонить адвокату, предупредить подруг. Впереди — хлопоты, возможно, суды, точно — сплетни и пересуды. Свекровь не отступит просто так, она будет мстить, интриговать, строить козни.
Но сейчас, в эту минуту, Марина чувствовала только одно: облегчение.
Она свободна.
Чай остывал в чашке. За окном загорались городские огни. Где-то далеко, в старой квартире на окраине, Галина Петровна наверняка устраивала сыну выволочку. А может, утешала, называя «бедным мальчиком» и обещая всё исправить.
Марине было всё равно.
Она допила чай, вымыла чашку, убрала на место. Прошла в спальню — теперь только её спальню. Легла на кровать, раскинув руки.
Потолок был белый, ровный, спокойный. Никаких трещин, никаких следов протечек. Идеальный потолок в идеальной квартире.
Марина закрыла глаза.
Где-то на краю сознания мелькнула мысль: может, она поступила жестоко? Может, надо было попробовать ещё раз, поговорить, найти компромисс?
Нет.
Компромисс с теми, кто не уважает твои границы — это не компромисс. Это капитуляция. Она капитулировала три года. Хватит.
Телефон на тумбочке зазвонил. Марина посмотрела на экран: «Свекровь».
Отклонила вызов.
Через минуту — снова: «Муж».
Отклонила.
Ещё через минуту — сообщение от Константина: «Ты же понимаешь что это конец?? Я не вернусь!! Ты всё разрушила!!»
Марина прочитала и улыбнулась. Потом заблокировала оба номера.
Она поднялась с кровати и подошла к окну. Город сверкал миллионом огней. Где-то там шла обычная жизнь — люди спешили домой, встречались с друзьями, ужинали семьями.
У Марины теперь не было семьи. Но у неё был дом. И это было главное.
Она открыла форточку. Холодный воздух ворвался в комнату, взъерошив занавески. Марина вдохнула полной грудью.
Пахло свободой.
