— Ой, ну что ты, Верочка, возишься с этой уткой, как с писаной торбой! — голос Раисы Михайловны звенел, как надтреснутый хрусталь. — Денис же сказал: мы хотим праздника, а не кухонного рабства. Хотя, кому что на роду написано…
Вера промолчала. Привычка «не раздувать» въелась в неё за двенадцать лет брака, как запах хлорки в одежду. Она стояла у раковины, смывая жир с противня, и смотрела в темное окно. Там, на улице, люди спешили домой с яркими пакетами, а здесь, в просторной «сталинке» свекрови, воздух сгущался от напряжения, несмотря на запах мандаринов и хвои.
Денис, её муж, сидел в гостиной, вальяжно развалившись на диване. На нём была новая рубашка, купленная Верой с премии, которую она откладывала на стоматолога.
— Мам, ну перестань, — лениво протянул Денис, не отрываясь от телефона. — Верка у нас хозяйственная. Любит она это дело. Да, Вер?
— Люблю, — тихо ответила Вера, вытирая руки полотенцем. Руки были красными, сухими. В тридцать семь лет они выглядели на пятьдесят.
В прихожей хлопнула дверь. В облаке морозного воздуха и дорогих духов вплыла Инга, младшая сестра Дениса.
— Всем привет! Ой, пробки жуткие! — Инга скинула шубку, под которой блеснуло платье с пайетками. — Дениска, брат, выручай! Я там таксиста не рассчитала, переведи мне косарь, а? А то у меня на карте ноль, клиенты перед праздниками все жадные пошли…
— Без проблем, сестренка! — Денис тут же полез в приложение банка. — Лови.
Вера сжала край столешницы так, что побелели костяшки. Она знала: этот «косарь» был последним из тех, что предназначались на оплату коммуналки за январь. Денис, как всегда, играл в богатого барина, имея за душой лишь кредитку с исчерпанным лимитом.
За стол сели в десять. Степан Львович, свёкор, молча разлил шампанское, стараясь не смотреть на жену. Он был хорошим мужиком, но под каблуком Раисы Михайловны жил так давно, что, казалось, даже дышал по её расписанию.
— Ну, проводим старый год! — Раиса Михайловна подняла бокал. — Год был непростой. Особенно для нас с Ингой. Ремонт этот бесконечный… Кстати, Верочка, салат «Оливье» суховат. Майонеза пожалела? Или денег на хороший провансаль не хватило?
— Я делала с домашним соусом, Раиса Михайловна. Это полезнее, — ровно ответила Вера.
— Полезнее… — фыркнула свекровь. — Экономишь ты на всём, милая. На муже, на столе, на себе. Посмотри на Ингу — цветет и пахнет! А ты? Вся серая какая-то, как моль в обмороке. Мужчинам, знаешь ли, нужна картинка, а не посудомойка.
У Веры перехватило дыхание. В горле встал горячий ком. Она посмотрела на Дениса, ища поддержки. Муж отвел глаза и потянулся за бутербродом с икрой.
— Мам, ну зачем ты так… — вяло буркнул он.
— А я правду говорю! Кто тебе её ещё скажет? — Раиса Михайловна победоносно оглядела стол. — Ладно, время подарков. Денис, доставай!
Денис вытащил из-под ёлки пакеты. Инге досталась изящная золотая подвеска. Степану Львовичу — тёплый шарф. Самой Раисе Михайловне — сертификат в спа-салон (купленный, Вера знала, с её же, Вериной, кредитки).
— А это тебе, сношенька, — Раиса Михайловна протянула Вере увесистую коробку, небрежно завернутую в газету. — Открывай.
Вера сняла бумагу. Внутри лежал старый, потрепанный набор кастрюль. На одной из них даже была отколота эмаль. Это были те самые кастрюли, которые Раиса Михайловна собиралась выбросить еще год назад, когда делала ремонт на кухне.
За столом повисла тишина. Даже Инга перестала жевать.
— Это что? — спросил Денис, нахмурившись.
— Это, сынок, намёк, — ласково улыбнулась мать. — У Верочки вечно всё пригорает. Вот, пусть учится на старой посуде. А то купили вы ту дорогую, немецкую, а толку? Еда всё равно без души. Да и потом… — она сделала театральную паузу. — Зачем тебе, Вера, новые вещи? Ты всё равно скоро переедешь.
— Куда? — голос Веры дрогнул.
— Ну как куда? К маме своей, в деревню. Мы тут посовещались… — Раиса Михайловна кивнула на Дениса. — Денису нужно расти, развиваться. А ты его тянешь вниз. Ему нужна женщина-праздник, а не женщина-диспетчер. Да, Дениска? Квартира-то всё равно на меня записана, хоть вы и ипотеку платили. Юридически — это мой подарок сыну до брака. Так что… с Новым годом, дорогая! Это была шутка, конечно, про переезд прямо сейчас. Поживи пока праздники не кончатся. Но кастрюли забирай, пригодятся.
Внутри у Веры что-то оборвалось. Словно лопнула струна, на которой держалось всё её терпение последние двенадцать лет. Перед глазами поплыло. Она вспомнила, как работала в две смены, чтобы оплатить ремонт в этой самой квартире, которая «юридически мамина». Как отказывала себе в лекарствах, когда у Дениса были «временные трудности» (длящиеся годами). Как Инга звонила ей в слезах, прося денег «до получки», и Вера переводила, скрывая от мужа.
Слёзы предательски покатились по щекам. Не от обиды — от жалости к самой себе. К той дуре, которая верила, любила и тащила на себе этот воз эгоизма.
— Что, правда глаза колет? — ухмыльнулась Раиса Михайловна. — Ну поплачь, поплачь. Меньше в туалет бегать будешь.
В этот момент в дверь позвонили. Громко, настойчиво.
Степан Львович, обрадовавшись поводу выйти, поспешил открыть. В коридоре послышался басистый голос:
— Вечер добрый! Соседи, у вас соли не найдется? А то моя забыла купить, магазины закрыты, а какой стол без соли?
В комнату заглянул Марк, сосед с площадки. Крупный мужчина с цепким взглядом, бывший следователь, а ныне майор полиции на пенсии, но все еще при связях. Он увидел заплаканную Веру, перекошенные лица родственников и старую кастрюлю на столе.
— Ого, веселье у вас, — Марк перестал улыбаться. Его взгляд скользнул по Вере. — Вера Николаевна, обижает кто?
— Шутим мы, Марк Юрьевич, шутим! — засуетилась Раиса Михайловна. Она побаивалась соседа. — Вот, невестку воспитываю.
Вера вытерла слезы. Вдруг стало необычайно тихо и ясно в голове. Она встала.
— Марк Юрьевич, — голос её звучал твердо, хоть и тихо. — Вы ведь юрист? Подскажите, пожалуйста. Если в квартире, которая принадлежит свекрови, был сделан капитальный ремонт на средства невестки, и есть все чеки, выписки и договоры с подрядчиками на моё имя… Это считается неотделимыми улучшениями?
Марк прищурился, мгновенно оценив ситуацию. Он прошел в комнату, не спрашивая разрешения.
— Статья 37 Семейного кодекса РФ, — спокойно произнес он, глядя прямо в глаза Раисе Михайловне. — Имущество каждого из супругов может быть признано их совместной собственностью, если будет установлено, что в период брака за счет общего имущества супругов или имущества каждого из супругов либо труда одного из супругов были произведены вложения, значительно увеличивающие стоимость этого имущества. Капитальный ремонт — это именно оно.
— Что… что вы несете? — Раиса Михайловна побледнела. — Квартира моя!
— А ремонт, судя по вопросу Веры, её, — Марк усмехнулся. — Если есть чеки и доказательства переводов, Вера Николаевна может через суд потребовать выдела доли в натуре или компенсации стоимости улучшений. С учетом инфляции, Раиса Михайловна, это будет стоить вам… ну, навскидку, половины квартиры. А учитывая, что Денис официально почти не работает, доказать, что вложения были её личными, будет проще простого.
Инга поперхнулась шампанским. Денис вжался в диван, став вдруг маленьким и жалким.
— Да какие чеки… — просипел Денис. — Верка, ты чего?
— Такие, Денис, — Вера достала телефон. — Я логист, милый. Я храню архивы. У меня каждая копейка записана. И за ремонт маминой квартиры. И за машину Инги, которую мы якобы «подарили», а кредит платила я со своей зарплатной карты. Кстати, Марк Юрьевич, если кредит оформлен на меня, а машиной пользуется третье лицо, которое не вписано в страховку и не платит ни копейки…
— Это можно квалифицировать как неосновательное обогащение со стороны сестры, — с удовольствием подхватил Марк. — Гражданский кодекс, статья 1102. Придётся вернуть всё, плюс проценты за пользование чужими денежными средствами.
В комнате стало слышно, как тикают настенные часы. Раиса Михайловна схватилась за сердце, но на этот раз театральности в жесте не было. Инга испуганно смотрела на свои золотые часы, словно они сейчас начнут жечь ей руку.
— Верочка… — пролепетал Степан Львович. — Дочка, ну зачем же суд? Мы же семья…
Вера посмотрела на них. На мужа-трутня, на завистливую золовку, на жестокую свекровь. Гнев ушел. Осталась только брезгливость и невероятная легкость.
— Семья? — переспросила она. — Нет, Степан Львович. Семья — это когда берегут, а не когда используют.
Она подошла к ёлке, взяла коробку со старыми кастрюлями и аккуратно поставила её перед Раисой Михайловной.
— Спасибо за подарок, мама. Он мне очень помог. Я поняла, что в моей новой жизни мне не нужен старый хлам. Ни в виде посуды, ни в виде отношений.
Вера повернулась к мужу.
— Денис, вещи я соберу завтра, когда тебя не будет. Ключи оставлю консьержке. На развод подам через Госуслуги 9 января. И да, по поводу раздела имущества… Я готова забыть про долю в квартире, если ты возьмешь на себя остаток кредита за машину Инги. Нотариальное соглашение подпишем вместе с разводом. Думай. У тебя время до утра.
— Вера! — взвизгнула Раиса Михайловна. — Ты не посмеешь! Это шантаж!
— Это переговоры, — улыбнулась Вера. Той самой улыбкой, которой она обычно успокаивала истеричных водителей фур. — Марк Юрьевич, у вас соль-то нашлась? А то я ухожу, могу угостить.
— Пойдемте, Вера Николаевна, — Марк галантно распахнул перед ней дверь. — У меня и соль есть, и торт супруга испекла. Негоже хорошему человеку в Новый год среди… битой посуды сидеть.
Вера вышла в подъезд, не оглядываясь. За спиной остался душный запах чужой злобы и фальшивого благополучия. Впереди была холодная лестничная клетка, но Вере казалось, что она вышла на залитую солнцем поляну.
Она сделала глубокий вдох. Впервые за много лет она дышала своим воздухом.
— Спасибо вам, Марк, — сказала она тихо, пока они ждали лифт.
— Да бросьте, — махнул рукой сосед. — Я давно ждал, когда у тебя терпение лопнет. Кстати, про статью 37 я не шутил. Если они дернутся — звони. У меня адвокат знакомый — зверь, таких «мамочек» на завтрак ест.
Вера рассмеялась. Сквозь слёзы, которые еще не высохли, но теперь это были слёзы очищения. Новый год действительно начинался. И это был её год.
