Стук его дорогих итальянских туфель по паркету звучал как приговор. Константин ходил по гостиной, заложив руки за спину, и даже не смотрел на меня. Я сидела на краю дивана, сжимая в руках ручки старой сумки, с которой приехала в этот город три года назад.
— Лена, пойми, дело не в том, как ты выглядишь, — его голос был ровным, стерильным, как и вся эта квартира. — Дело в… сути. Ты можешь надеть шелк, можешь выучить французский, но стоит тебе открыть рот или просто войти в комнату — и всё становится ясно.
Он наконец остановился и повернулся ко мне. В его глазах не было злости, только брезгливая усталость. Он поморщился, словно уловил неприятный запах.
— От тебя деревней за километр пахнет, — бросил он фразу, которая навсегда выжгла во мне любовь к нему. — Это неистребимо. Этот запах парного молока, навоза и дешевого стирального порошка. Я устал стесняться тебя перед партнерами. Устала моя мама. Мы из разных миров. Возвращайся в свой… колхоз.
Я не плакала. Слёзы высохли еще месяц назад, когда я впервые поняла, что стала для него обузой. Я молча встала. В прихожей, глядя на своё отражение в огромном зеркале, я увидела не забитую провинциалку, а женщину, у которой только что развязали руки.
— Ключи на тумбочке, — сказала я тихо.
— Я вызову такси до вокзала, — великодушно предложил Константин, уже доставая телефон.
— Не нужно. Я люблю ходить пешком. В деревне привыкли.
Дверь захлопнулась, отсекая запах его дорогого, холодного парфюма. Я вдохнула загазованный воздух мегаполиса, но в голове уже зрел план. Если мир так боится моего «деревенского запаха», я заставлю этот мир платить за него большие деньги.
Мой «колхоз», как выражался Костя, на самом деле был старинным селом Заречье. Там, среди вековых лип и заросших садов, стоял дом моей бабушки. Не просто изба, а остатки старой купеческой усадьбы, которую чудом не растащили на кирпичи в девяностые. Бабушка умерла полгода назад, оставив мне этот дом и счет в банке. Сумма была не баснословной, по меркам Константина — смешной, но для старта её хватило.
Первые полгода я работала как проклятая. Я сдирала обои, таскала мешки с цементом, ругалась с прорабами, которые пытались обмануть «городскую дурочку», и засыпала с ноющей спиной. Костя был прав в одном: я действительно пахла деревней. Теперь от меня пахло сырой штукатуркой, свежеспиленной сосной и землей.
Моя идея была проста и безумна одновременно. Городские жители, задушенные смогом и стрессом, жаждали тишины. Но они не хотели ехать к бабушке на дачу с удобствами на улице. Они хотели «аутентичности», но с подогревом полов и ортопедическими матрасами.
Я назвала свой первый проект «Усадьба». Никакого пластика, только дерево, камень и лён. Я сохранила старый яблоневый сад. Осенью, когда мы готовились к открытию, весь отель пропитался запахом антоновки. Тем самым запахом, который так презирал мой бывший муж.
Успех пришел не сразу, но лавинообразно. Сначала приехали блогеры, привлеченные красивыми фотографиями в соцсетях. Им понравились мои завтраки: сырники из домашнего творога, мёд с местной пасеки и травяной чай. Потом потянулись уставшие бизнесмены.
Через два года «Усадьба» была забронирована на шесть месяцев вперед. Я выплатила кредиты и купила соседний участок. Еще через год я открыла второй отель, уже в горах, придерживаясь той же концепции: безупречный сервис и абсолютная, звенящая натуральность.
Я научилась носить деловые костюмы, но теперь они были из натурального льна и стоили дороже, чем весь гардероб Константина. Я научилась управлять людьми жестко, но справедливо. Моё «деревенское происхождение» стало моим брендом, моей визитной карточкой. «Хозяйка, которая знает каждый куст в своем саду» — писали обо мне в глянцевых журналах.
Прошло пять лет.
Черный внедорожник мягко затормозил у главного входа в отель «Империал». Это было моё последнее приобретение — старая советская гостиница в центре областного города, которую я выкупила полгода назад. Мы провели полный ребрендинг, вычистили «совок», обучили персонал и превратили это место в бизнес-отель уровня четыре звезды плюс.
Водитель открыл мне дверь. Я вышла на влажный асфальт, поправила лацкан пиджака и взглянула на фасад. Вывеска «RURAL Luxury Hotel» горела мягким золотистым светом.
Сегодня я приехала без предупреждения. Внеплановая проверка — мой любимый метод держать тонус. Управляющий, Олег Петрович, наверняка сейчас поперхнется утренним кофе, когда увидит меня на ресепшене.
Я вошла в холл. Здесь пахло сандалом и свежими цветами — фирменный аромат нашей сети. Охрана на входе вытянулась в струнку. Я кивнула им, не останавливаясь, и направилась к стойке регистрации. Девушки-администраторы, узнав меня, засуетились, изображая бурную деятельность.
— Доброе утро, Елена Сергеевна! — прощебетала старший администратор, бледнея. — Мы не ждали… Олег Петрович сейчас спустится!
— Не нужно его торопить, — улыбнулась я, но улыбка была дежурной. — Я просто хочу проверить журнал безопасности и пройтись по этажам. Были жалобы на шум в конференц-зале.
В этот момент боковым зрением я уловила движение у служебного входа, где обычно стояли охранники, проверяющие пропуска персонала и поставщиков. Что-то в силуэте человека в форме показалось мне до боли знакомым. Осанка. То, как он слегка склонял голову набок, когда скучал.
Я замерла, не донеся руку до стойки.
— Кто сегодня дежурит на служебном входе? — спросила я, не сводя глаз с фигуры за матовым стеклом.
Администратор замялась, листая график.
— Новенький, Елена Сергеевна. Устроился месяц назад. Тихий такой, исполнительный. Вроде бы из бывших… ну, этих, бизнесменов. Жизнь потрепала.
— Имя, — потребовала я, чувствуя, как сердце начинает биться где-то в горле. Не от страха. От предвкушения.
— Воронцов. Константин Воронцов.
Мир на секунду качнулся. Это было невозможно, но это было правдой. Моя фамилия в девичестве была другой, и сеть отелей была зарегистрирована на холдинг, название которого ничего не говорило обывателю. Он не знал. Он просто устроился на работу.
Я медленно сняла солнечные очки.
— Пусть он подойдет сюда, — сказала я тихо, но так, что администратор вздрогнула. — Скажите, что владелица хочет лично проверить его знание инструкций.
— Сейчас, сию минуту!
Я повернулась к огромному зеркалу в холле. Из него на меня смотрела уверенная, ухоженная женщина тридцати двух лет. Никакой «деревни». Только сила, деньги и власть. Я вспомнила его слова: «Ты можешь надеть шелк, но стоит тебе войти в комнату — всё станет ясно».
О да, Костя. Сейчас всё станет предельно ясно.
Дверь служебного входа открылась. Послышались шаги — тяжелые, шаркающие, совсем не похожие на тот звонкий стук итальянских туфель. Я медленно, наслаждаясь каждой секундой, начала поворачиваться.
Он шел ко мне через весь холл, и с каждым его шагом время словно замедлялось, растягиваясь в тягучую, звенящую субстанцию. Пять лет. За это время клетки человеческого организма обновляются почти полностью. Передо мной шел биологически, может быть, тот же человек, но визуально — его бледная копия.
Форма охранника сидела на нем мешковато. Дешевая синтетика, брюки, слегка коротковатые, открывали вид на носки и грубые ботинки, которые явно жали. Куда делись итальянские лоферы? Куда исчез тот лоск, которым он так гордился? Лицо Константина осунулось, под глазами залегли темные круги, а в уголках губ застыла скорбная складка человека, который считает, что жизнь обошлась с ним несправедливо.
Он еще не видел моего лица. Я стояла спиной к свету, падающему из панорамных окон, и для него была лишь силуэтом — высокой фигурой в безупречном костюме.
— Звали? — его голос звучал хрипло и устало. Никаких «добрый день», никакого служебного этикета. Просто раздражение маленького человека, которого оторвали от сканворда или перекура.
— Звала, — ответила я, не меняя интонации.
Константин вздрогнул. Этот голос он знал слишком хорошо. Он знал его шепот, его крик, его мольбы. Он замер в трех шагах от меня, щурясь, словно пытаясь настроить резкость.
— Лена? — выдохнул он. В этом звуке смешалось всё: недоверие, испуг и какая-то глупая, неуместная надежда.
Я шагнула вперед, выходя из тени. Свет упал на мое лицо, на бриллиантовые пуссеты в ушах, на лацканы пиджака из тончайшей шерсти. Я видела, как его взгляд жадно сканирует меня, цепляясь за детали, оценивая стоимость моего образа. Я знала этот взгляд — взгляд оценщика в ломбарде.
— Елена Сергеевна, — поправила я его холодно. — Для вас, Константин, я — Елена Сергеевна.
Он моргнул, его лицо пошло красными пятнами. Старый, знакомый гнев начал проступать сквозь маску усталости.
— Ты что здесь делаешь? — зашипел он, понизив голос и оглядываясь на администраторов, которые с ужасом наблюдали за этой сценой. — Решила поиграть в богачку? Нашла себе папика, который оплачивает люксы? Лена, не смеши меня. Ты хоть знаешь, сколько здесь стоит ночь? Тебе всей твоей деревней год копить придется.
Он пытался укусить, но у него больше не было зубов. Его слова, когда-то ранившие как бритва, теперь отскакивали от меня, не оставляя и царапины.
— Я не снимаю здесь номер, Константин, — спокойно произнесла я. — Я проверяю работу персонала. И, судя по вашему внешнему виду и манере общения, проверку вы не прошли. Галстук сбит, верхняя пуговица расстегнута, запах табака. Это недопустимо для сотрудника «RURAL Luxury».
Он усмехнулся, криво и зло.
— Персонала? Ты? Проверяешь? — он сделал шаг ко мне, нарушая личное пространство. — Слушай, Лена, не знаю, кем ты себя возомнила, может, ты теперь любовница главного менеджера, но не надо строить из себя начальницу передо мной. Я тебя знаю. Я знаю, откуда ты вылезла. И я знаю, что ты…
— Константин Дмитриевич! — звонкий голос администратора Алины разрезал воздух как хлыст. Девушка подбежала к нам, встав между мной и бывшим мужем. Ее глаза были круглыми от страха. — Вы что себе позволяете?! Отойдите немедленно! Вы понимаете, с кем разговариваете?
— С кем? — рявкнул Костя, не глядя на нее. — С бывшей женой я разговариваю. Которая возомнила о себе…
— Вы разговариваете с владелицей сети! — почти взвизгнула Алина. — Это Елена Сергеевна, собственница отеля!
Тишина, которая повисла в холле, была абсолютной. Было слышно, как гудит кофемашина в лобби-баре в тридцати метрах от нас.
Константин замер. Его рот был приоткрыт, фраза оборвалась на полуслове. Он посмотрел на Алину, ища признаков розыгрыша, потом медленно перевел взгляд на меня.
Я видела, как в его мозгу проворачиваются шестеренки, пытаясь сопоставить факты. Моя одежда. Отношение персонала. Моя уверенность. И название сети… «RURAL». Сельский. Деревенский.
Кровь отлила от его лица. Он побелел так стремительно, что я испугалась, не упадет ли он в обморок прямо здесь, на мой дорогой мраморный пол. Его губы задрожали.
— Владелица? — прошептал он одними губами. — Ты?
— Я, — просто ответила я. — Та самая «провинциалка». Тот самый «колхоз». Я создала эту империю, Константин. Каждый кирпич, каждая ваза, каждый стандарт сервиса, который ты должен был выучить, но поленился — это всё я.
Он пошатнулся. В его глазах рушился мир. В том мире он был королем, а я — грязью на его ботинках. В этом мире, реальном, он стоял в дешевой униформе перед женщиной, которая могла купить его жизнь вместе со всеми его долгами, не проверяя баланс карты.
— Но как… — пробормотал он. — Откуда… У тебя же ничего не было. Только бабкина халупа.
— У меня была воля. И желание доказать, что запах антоновки стоит дороже, чем твой снобизм, — я посмотрела на часы. — У меня мало времени. Алина, передайте Олегу Петровичу, чтобы подготовил приказ об увольнении господина Воронцова за грубое нарушение субординации и несоответствие стандартам внешнего вида.
Слова об увольнении подействовали на него как удар током. Он вдруг как-то обмяк, сжался. Вся его спесь слетела, как шелуха. Я увидела перед собой не бывшего тирана, а испуганного мужчину, которому нечем платить за квартиру.
— Лена… Елена Сергеевна, — он сделал судорожное движение рукой, словно хотел схватить меня за рукав, но не посмел. — Постой. Не надо. Пожалуйста. Мне… мне очень нужна эта работа. У меня долги. Кредиторы… они не будут ждать. Я не знал. Я правда не знал. Я исправлюсь. Я буду стоять смирно, я выучу всё… Не выгоняй меня.
Это был момент моего триумфа. Момент, ради которого, возможно, подсознательно я и работала все эти годы. Я могла бы раздавить его сейчас. Вышвырнуть на улицу, как щенка. Насладиться его унижением.
Я смотрела на него и чувствовала странную смесь жалости и брезгливости. Ненависти не было. Ненависть — это чувство к равному. А к нему я чувствовала то же, что чувствуешь к моли, которая побила старую шубу.
— Долги? — переспросила я.
— Да. Бизнес прогорел два года назад. Партнеры кинули. Я всё потерял, Лена. Квартиру, машину. Мама болеет… — он начал тараторить, унижаясь все больше с каждым словом.
Я подняла руку, останавливая поток его жалоб.
— Хорошо, — сказала я.
Алина удивленно посмотрела на меня. Костя замер, не веря своим ушам.
— Вы не уволены, Константин, — продолжила я ледяным тоном. — Но вы переводитесь. Охрана на главном входе — это лицо отеля. Ваше лицо сейчас не соответствует нашему имиджу «счастья и благополучия». Вы переводитесь на хозяйственный двор. Будете следить за разгрузкой мусорных контейнеров и приемом грязного белья из прачечной.
Его лицо перекосило.
— На помойку? — тихо спросил он.
— На хозяйственный двор, — поправила я. — Там как раз нужен человек. Зарплата та же. График тот же. Но если я услышу хоть одно слово жалобы или увижу, что вы курите в неположенном месте — вылетите с «волчьим билетом» во всей области. Я позабочусь.
Я подошла к нему вплотную. Сейчас я чувствовала тонкий запах, исходящий от него. Запах страха и давно не стиранной одежды.
— Ты говорил, что от меня пахнет деревней, Костя? — я улыбнулась уголком губ. — Теперь ты будешь пахнуть отходами моего успеха. Каждый день.
Я развернулась на каблуках, чувствуя, как по спине бегут мурашки от адреналина.
— Алина, проводите сотрудника на новое рабочее место. И принесите мне кофе в кабинет. Двойной эспрессо.
Я шла к лифту, слыша за спиной тяжелое дыхание бывшего мужа, но не обернулась. Двери лифта закрылись, отсекая меня от прошлого. Я осталась одна в зеркальной кабине. Только сейчас я позволила себе выдохнуть. Руки слегка дрожали. Я посмотрела на свое отражение.
Я не выгнала его не из жалости. Я оставила его, потому что это было лучшим наказанием. Пусть смотрит. Пусть видит каждый день, как к отелю подъезжают «Майбахи». Пусть видит меня в новостях. Пусть гниет в своей зависти на заднем дворе моего королевства.
Лифт звякнул, открываясь на этаже пентхауса. Но я еще не знала, что Константин Воронцов — не тот человек, который так просто смирится с ролью мусорщика. Загнанная в угол крыса способна прыгнуть очень высоко.
Месть — это блюдо, которое подают холодным. Но я не учла одного: если долго держать его на столе, оно начинает гнить и отравлять воздух вокруг.
Прошел месяц. Константин работал на заднем дворе. Я знала об этом, потому что каждое утро начинала с просмотра записей с камер видеонаблюдения. Это стало моей наркотической зависимостью. Я пила кофе и смотрела, как мой бывший муж, когда-то брезгливо морщивший нос от «запаха деревни», теперь тащит черные пластиковые мешки к мусорным бакам. Я смотрела, как он кутается в дешевый бушлат на ветру, как спорит с грузчиками.
Я думала, это принесет мне удовлетворение. Но вместо триумфа внутри росла липкая, тягучая тревога. Я стала хуже спать. Мне казалось, что запах того самого «хозяйственного двора» просачивается через вентиляцию в мой люкс, оседает на моих шелковых блузках. Держа его рядом, я словно привязала себя к прошлому гнилой веревкой.
Развязка наступила в канун Нового года.
Отель «Империал» гудел. Мы принимали губернаторский прием. Дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах, живая музыка, ледяные скульптуры в холле. Это был пик моей карьеры. Я должна была выйти к гостям с речью в полночь, под звон курантов.
Около одиннадцати вечера я поднялась в свой кабинет на последнем этаже, чтобы поправить макияж и выдохнуть. Охрана осталась внизу, контролируя периметр зала. Здесь, наверху, была тишина и полумрак.
Я открыла дверь своим ключом-картой и сразу поняла: я не одна.
Запах. В кабинете пахло не моим парфюмом, а перегаром и чем-то кислым.
В кресле за моим столом, развернувшись к панорамному окну, сидел человек. На фоне огней ночного города его силуэт казался черной дырой.
— Красиво, — произнес Константин, не оборачиваясь. — Отсюда город кажется таким маленьким. Как твоя деревня.
Он медленно повернулся. В руке он держал початую бутылку виски из моего мини-бара — коллекционный «Макаллан», который я берегла для особого случая. Константин был в своей униформе, но расстегнутой до пупа. Лицо его было серым, глаза лихорадочно блестели.
— Как ты сюда попал? — я не чувствовала страха, только ледяное спокойствие. Рука сама потянулась к тревожной кнопке под панелью выключателя, но Костя заметил движение.
— Не надо, Лена, — он покачал головой и положил на стол что-то тяжелое. Это был пистолет. Старый, может быть, газовый или травматический, но в полумраке он выглядел как настоящий. — Я украл мастер-карту у горничной. Старая добрая Зинаида Петровна… Она так верит людям. Особенно таким несчастным, как я.
— Чего ты хочешь, Костя? Денег? — я осталась стоять у двери.
Он рассмеялся, запрокинув голову. Звук был каркающим, неприятным.
— Денег? Конечно. Но не только. Знаешь, о чем я думал, пока перебирал объедки твоих гостей? Я думал о справедливости. Ты ведь украла у меня жизнь, Лена.
— Я? — искренне удивилась я. — Я дала тебе работу, когда ты был никем. Я не выгнала тебя, когда узнала.
— Ты меня унизила! — взревел он, ударив кулаком по столу. Бутылка подпрыгнула. — Ты заставила меня ползать в грязи! А ведь это я… я сделал тебя! Если бы не моя критика, если бы я не пинал тебя, ты бы так и осталась колхозницей с грядками! Ты должна мне! Половину всего этого!
Его логика была настолько извращенной, настолько жалкой, что мне вдруг стало смешно. Этот человек всерьез верил, что его пренебрежение было «инвестицией» в мой успех.
— Ты считаешь, что я должна быть благодарна тебе за то, что ты вытирал об меня ноги? — тихо спросила я, делая шаг вперед.
— Стой! — он схватил пистолет, но рука его дрожала. — Переводи деньги. Сейчас. На оффшор. Я знаю, у тебя есть счета. Иначе я выйду к твоим гостям. Или нет… я просто устрою здесь фейерверк. Терять мне нечего.
Я смотрела на него и видела не монстра, не тирана, а просто глубоко больного, сломанного человека. И внезапно я поняла: я свободна. Пока я хотела ему что-то доказать, пока я держала его на заднем дворе, наслаждаясь его падением — я была зависима. Я всё еще была той девочкой, которая ждет его одобрения или хотя бы реакции.
Теперь же передо мной был просто пьяный неудачник с украденным пропуском.
— Стреляй, — сказала я спокойно.
Константин моргнул.
— Что?
— Стреляй, Костя. Или выходи к гостям. Делай что хочешь. Мне всё равно.
Я подошла к столу, игнорируя направленный на меня ствол. Взяла свой телефон.
— Ты блефуешь, — прошептал он, и в его глазах появился настоящий страх. Страх человека, которого перестали бояться.
— Нет. Просто ты мне больше не интересен. Ты не враг, не бывший муж, не проект для мести. Ты — пустое место. Пыль. А пыль просто смахивают тряпкой.
Я нажала кнопку громкой связи на стационарном телефоне.
— Охрана. В моем кабинете посторонний. Вооружен. Код красный.
— Ты сука! — взвизгнул он, вскакивая. Пистолет выпал из его потных рук и глухо стукнул о ковролин. Это была зажигалка в форме пистолета. Дешевая игрушка.
Он бросился ко мне, наверное, чтобы ударить, но я даже не шелохнулась. В его глазах были слезы.
— Почему ты просто не дала мне денег? — заскулил он, хватая меня за лацканы пиджака. — Тебе же ничего не стоит! У тебя их миллионы!
Дверь распахнулась. Влетели двое крепких ребят из службы безопасности. Константина скрутили мгновенно, лицом в ковролин. Он выл, выкрикивал проклятия, называл меня деревенщиной, воровкой, ведьмой.
Я смотрела на это сверху вниз.
— Уберите его, — сказала я начальнику охраны. — Сдайте в полицию за проникновение, кражу и угрозы. И проследите, чтобы о этом инциденте не узнали гости.
— Понял, Елена Сергеевна. Увезти через черный ход?
— Да. И еще… — я посмотрела на бутылку «Макаллана», которую он осквернил своим прикосновением. — Выкиньте это кресло. И поменяйте ковролин. Здесь плохо пахнет.
Когда его уволокли, я подошла к окну и открыла фрамугу. В лицо ударил морозный воздух, смешанный с запахом фейерверков, которые уже начали запускать где-то на окраине.
Внизу, в банкетном зале, играла музыка. Моя империя жила своей жизнью.
Я достала из сумочки маленький флакончик. Это было масло антоновки, которое мы использовали для ароматизации в «Усадьбе». Я капнула пару капель на запястье.
Запах свежих яблок перебил вонь перегара и страха.
Я поправила прическу, взглянула на себя в зеркало и улыбнулась. На этот раз улыбка была настоящей. Не для прессы, не для злорадства. Для себя.
Я вышла из кабинета, оставив дверь открытой, чтобы сквозняк выдул остатки прошлого. Внизу меня ждали аплодисменты, шампанское и новая жизнь. Жизнь, в которой Константину Воронцову не было места даже на помойке.
Я спустилась к гостям, и никто не заметил, что мои руки слегка пахнут яблоками и порохом, а в глазах светится абсолютная, безжалостная свобода.
