– Оля, ну ты чего гремишь? Дай людям поспать, голова раскалывается, будто по ней трамвай проехал, – недовольный голос Кости донесся из глубины гостиной, где на разложенном диване, в ворохе одеял и подушек, покоилось его тело.
Ольга замерла с мусорным мешком в руках. Она не гремела. Она всего лишь попыталась поднять с пола пустую бутылку из-под шампанского, которая предательски покатилась по ламинату, ударившись о ножку стола. На часах было одиннадцать утра первого января. За окном в морозной дымке лежал тихий, сонный город, редко где проезжала одинокая машина такси. А в квартире Ольги царил хаос, сравнимый разве что с последствиями небольшого урагана.
Она окинула взглядом поле битвы. Праздничный стол, который она накрывала вчера четыре часа, сейчас представлял собой печальное зрелище. Заветренные салаты в хрустальных салатницах, пятна от красного вина на белой скатерти (любимой, подаренной мамой), горы мандариновых корок, скомканные салфетки и, конечно же, посуда. Грязная посуда была везде. Тарелки с присохшими остатками холодца громоздились на столе, бокалы с мутным осадком стояли на подоконнике, на полу, даже на телевизоре.
– Пить хочется, – снова подал голос муж. – Принеси водички, а? Холодной, с лимончиком.
Ольга молча прошла на кухню. Здесь масштаб бедствия был еще страшнее. Раковина была забита до отказа. Жирные сковородки, в которых вчера запекалось мясо по-французски, противни, кастрюля из-под картошки, салатники, вилки, ложки… Гора посуды возвышалась над смесителем, угрожая рухнуть при любом неловком движении. На столешнице не было живого места – все было заставлено грязными тарелками, которые гости вчера великодушно сносили сюда, но, разумеется, никто и не подумал ополоснуть их.
Ольга налила стакан воды из фильтра, бросила туда дольку лимона и вернулась в гостиную.
– Держи.
Костя, не открывая глаз, нашарил стакан рукой, жадно припал к нему и осушил залпом.
– Ох, хорошо… – выдохнул он и наконец приоткрыл один глаз. – А ребята еще спят?
– Спят, – сухо ответила Ольга, кивнув в сторону второй комнаты, где на надувном матрасе ночевали друзья мужа – Вадим и Света, а на маленьком диванчике прикорнул их общий приятель Дима.
Вчерашний вечер начинался прекрасно. Костя уверял, что это будет «тихий семейный праздник с самыми близкими». Ольга, уставшая после годового отчета на работе, согласилась. Она надеялась, что гости поедят, посмотрят «Голубой огонек» и разойдутся часа в два ночи. Но «тихий вечер» превратился в бурный банкет. Вадим притащил гитару, Света требовала танцев, Дима без конца произносил тосты. Ели они так, словно год голодали, и Ольга только и успевала менять тарелки и подкладывать горячее.
– Ну, пусть спят, – благодушно разрешил Костя, переворачиваясь на другой бок. – Ты это, Оль… Давай там потихоньку прибирайся. А то встанут, позавтракать захотят, а у нас срач такой. Неудобно перед людьми.
Ольга почувстввала, как внутри нее что-то щелкнуло. Тонкая, натянутая струна терпения, которая вибрировала весь декабрь, вдруг лопнула с оглушительным звоном, слышным только ей одной.
– Прибирайся? – переспросила она неестественно спокойным голосом.
– Ну да. Посуду там помой, со стола убери. Я обещал пацанам, что утром соляночку сварганим. У нас же остались копчености? Вот, организуй.
Он зевнул, натягивая одеяло на ухо, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.
Ольга вернулась на кухню. Она встала перед раковиной и посмотрела на свое отражение в темном окне. Уставшее лицо, круги под глазами, растрепанные волосы. Вчера она легла в четыре утра, потому что Света изливала ей душу на кухне, пока мужики курили на балконе. А встала в девять, потому что привычка «быть хорошей хозяйкой» не давала спать, когда в доме гости.
В этот момент в дверях кухни появилась Света. В пижаме с мишками, лохматая, с потекшей тушью под глазами.
– Ой, Оленька, доброе утро! – прохрипела она. – А есть у нас рассольчик? Или минералочка? Умираю просто.
Она плюхнулась на стул, отодвинув локтем грязную тарелку с засохшим куском торта.
– Вода в фильтре, – Ольга кивнула на кран.
– Ой, а налей, пожалуйста, а то руки трясутся, – капризно протянула Света. – И слушай, там в ванной полотенца закончились чистые. Ты бы повесила свеженькие. А то Вадик сейчас пойдет в душ, он любит, чтобы мягкое было.
Ольга медленно повернула голову к гостье. Света была ее ровесницей, но вела себя так, будто Ольга была нанятой прислугой в отеле «все включено».
– Света, – произнесла Ольга, и в голосе ее зазвенел металл. – Полотенца в шкафу в коридоре. Возьми и повесь. Сама.
Света округлила глаза, явно не ожидая такого отпора. Обычно мягкая и покладистая Ольга всегда бежала выполнять любые просьбы.
– Ты чего такая нервная? – обиженно надула губы гостья. – Праздник же. Не выспалась, что ли?
В кухню ввалился Вадим, почесывая волосатую грудь под расстегнутой рубашкой.
– О, девчонки, привет! С Новым годом! Хозяюшка, а чего у нас так тихо? Где музыка, где опохмел? – он загоготал, довольный своей шуткой. – Костян спит еще? Буди его, труба зовет! Есть охота, сил нет. Что там у нас осталось? Оливьешка живая?
Он бесцеремонно полез в холодильник, достал салатницу и, не найдя чистой вилки, взял грязную со стола.
– М-да, подсох маленько, – скривился он. – Оль, а горяченького нет ничего? Костян про солянку говорил. Ты давай, начинай колдовать, а мы пока перекурим.
Вадим и Света, переглянувшись, направились к балкону.
– И пепельницу вытряхни, там гора уже! – бросил Вадим через плечо.
Ольга осталась одна. Она смотрела на гору грязной посуды в раковине. На жир, застывший на противне. На прилипший к тарелке кусок селедки под шубой. В ее голове проносились картины последних двух дней. Тридцатого декабря: она с сумками несется с работы, потом до ночи варит овощи, маринует мясо. Тридцать первого: нарезка, уборка, глажка скатерти, сервировка, встреча гостей, улыбки, беготня с тарелками. Первое января: «Оля, помой», «Оля, принеси», «Оля, свари солянку».
Она представила, как сейчас наденет резиновые перчатки. Как будет отскребать жир. Как потом будет чистить овощи на суп, пока они будут сидеть в гостиной, ржать и смотреть телевизор. Как потом снова будет мыть посуду уже после обеда.
– Нет, – сказала она вслух.
Слово упало в тишину кухни тяжело и весомо.
Ольга развернулась и вышла в коридор. Костя все еще спал. Дима храпел на диванчике, свесив ногу в дырявом носке. С балкона тянуло табачным дымом.
Ольга открыла шкаф-купе. Достала свои теплые зимние брюки, шерстяной свитер, длинный пуховик. Одевалась она быстро, словно солдат по тревоге. Шапка, шарф, теплые варежки.
– Оль, ты куда? – из гостиной донесся голос проснувшегося Кости. Видимо, шум сборов его разбудил.
Он вышел в коридор, щурясь от света, в одних трусах и майке.
– В магазин? Хлеба купить? Так рано еще, закрыто все поди.
Ольга застегнула молнию на сапогах, выпрямилась и посмотрела на мужа.
– Я гулять, – ответила она.
– Гулять? – Костя глупо моргнул. – В смысле? А завтрак? А ребята?
– А ребята пусть едят то, что в холодильнике. Или заказывают пиццу. Или идут домой. Мне все равно.
– Ты чего, Оль? – муж окончательно проснулся, на лице появилось выражение испуга смешанного с раздражением. – Какое гулять? Там посуды гора! Кто мыть будет? Я что ли?
– Можешь ты. Может Вадим. Может Света. У кого руки есть, тот пусть и моет. А я устала. Я увольняюсь с должности посудомойки. У меня выходной.
– Ты с ума сошла? – зашипел Костя, оглядываясь на дверь, за которой курили друзья. – Не позорь меня! Люди в гости пришли, а ты фортели выкидываешь! Это женская обязанность – уют создавать, за столом следить!
– Женская обязанность? – Ольга усмехнулась. – А мужская тогда какая? Жрать и спать? В общем так, Костя. Я приду вечером. Если к моему приходу кухня не будет блестеть, а твоих друзей здесь не будет, я уеду ночевать к маме. И подумаю, возвращаться ли мне вообще.
Она взяла сумочку, проверила наличие карты и телефона, и решительно открыла входную дверь.
– Стой! Ты не можешь вот так уйти! – крикнул ей вслед Костя.
– Могу, – ответила она и захлопнула дверь.
На улице было морозно. Снег скрипел под ногами, воздух был чистым и вкусным, совсем не таким, как в прокуренной квартире. Ольга глубоко вдохнула, чувствуя, как холод заполняет легкие, вытесняя обиду и раздражение.
Она пошла прочь от дома, не имея никакой конкретной цели. Просто шла по заснеженным улицам. Город был удивительно красив. Деревья стояли в серебряном инее, витрины магазинов мигали разноцветными гирляндами. Навстречу ей попадались редкие прохожие – в основном собачники или такие же одинокие гуляющие. Все улыбались, поздравляли с Новым годом.
Ольга зашла в парк. Там было много семей с детьми. Малыши катались с горки, визжали от восторга, папы тащили санки. Ольга смотрела на них и думала: «Почему я решила, что должна обслуживать взрослых дееспособных людей? Почему я позволила превратить себя в прислугу?»
Вспомнилась мама. Мама всегда говорила: «Олечка, женщина должна быть мудрой, должна сглаживать углы, терпеть». Мама терпела папины пьянки, его друзей, его грубость. И что в итоге? Ранний инсульт и жизнь, положенная на алтарь чужого комфорта. «Я так не хочу», – четко осознала Ольга.
Она замерзла через час и зашла в кофейню в центре. Там было тепло, пахло корицей и ванилью. Народу было немного. Ольга заказала себе самый большой капучино и кусок морковного торта.
– С праздником вас! – улыбнулась ей молоденькая бариста с блестками на щеках.
– И вас, – ответила Ольга, и впервые за два дня улыбка получилась искренней.
Она сидела у окна, пила горячий кофе, ела вкуснейший торт и наблюдала за жизнью города. Телефон в сумке разрывался от звонков и сообщений. Звонил Костя. Потом начал звонить Вадим. Потом пришло сообщение от Светы: «Оль, ну ты чего обиделась? Мы же как лучше хотели. Вернись, солянки хочется».
Ольга достала телефон и просто выключила его. Это действие принесло ей почти физическое наслаждение. Она была недоступна. Для всех.
После кофейни она решила пойти в кино. Купила билет на какую-то добрую новогоднюю комедию. В зале было всего пять человек. Ольга смеялась, плакала на трогательных моментах и хрустела попкорном. Ей было хорошо. Впервые за много лет первое января принадлежало ей, а не плите и раковине.
Когда фильм закончился, на улице уже стемнело. Зажглись фонари, город превратился в сказку. Ольга поняла, что проголодалась. Домой идти не хотелось. Она зашла в ресторанчик грузинской кухни, заказала хинкали и бокал вина.
Сидя за столиком, она думала о том, что ждет ее дома. Скорее всего, скандал. Скорее всего, гора посуды так и лежит. Костя наверняка сейчас злой, голодный и накрученный друзьями. Но страха не было. Было спокойное равнодушие. Она перешла Рубикон.
Ольга вернулась домой около девяти вечера. Поднимаясь в лифте, она готовила себя к битве.
Ключ повернулся в замке. Она вошла в прихожей было темно и тихо. Никакой музыки, никаких пьяных голосов. Чужих курток на вешалке тоже не было.
Ольга прошла на кухню.
Свет горел. За столом сидел Костя. Перед ним стояла пустая кружка и пачка пельменей. Вид у него был несчастный и покинутый.
Ольга перевела взгляд на раковину. Посуда была вымыта. Плохо, с разводами, кое-где остались пятна жира, но горы не было. Стол был пуст, крошки сметены (правда, прямо на пол, но это уже мелочи).
Костя поднял на нее глаза. В них не было злости, только растерянность и какая-то детская обида.
– Ты пришла, – констатировал он.
– Пришла, – Ольга сняла шапку и встряхнула волосами. – А где гости?
– Ушли, – буркнул муж. – Часа в три ушли. Сказали, что я подкаблучник, а ты истеричка. Вадик обиделся, сказал, больше ноги его здесь не будет.
– Какая потеря, – Ольга не смогла сдержать сарказма. – И кто же совершил подвиг? Кто помыл посуду?
– Я, – Костя продемонстрировал свои руки, кожа на которых покраснела от воды и моющего средства. – Два часа мыл. Чуть спина не отвалилась.
– Бедненький, – без тени сочувствия сказала Ольга. – А я это делаю каждый день. И спина у меня тоже есть.
Костя помолчал, ковыряя вилкой скатерть.
– Оль, ну нельзя же так. Первое января, праздник, а ты устроила… Мы же семья.
– Вот именно, Костя. Семья. А не рабовладельческий строй, где один господин, а другой – раб. Семья – это когда берегут друг друга. Ты меня сегодня берег? Когда будил ради воды? Когда требовал солянку, видя, что я с ног валюсь? Когда позволил Свете мне указывать?
Костя опустил голову. Ему было стыдно, но признать это вслух мешала мужская гордость.
– Ну, я думал, тебе несложно… Ты же всегда…
– Вот в этом и проблема. Я «всегда». И вы привыкли. Но «всегда» закончилось. Теперь будет по-другому.
Она подошла к холодильнику, достала пакет кефира, налила себе стакан.
– Ты голодный? – спросила она уже мягче.
– Угу, – кивнул Костя. – Пельмени слиплись, гадость.
– Солянки нет и не будет. Но я могу разогреть мясо по-французски. Если ты достанешь чистую тарелку и вилку. Сам.
Костя встрепенулся.
– Достану! Конечно достану!
Он вскочил, загремел дверцами шкафа.
– Оль, а они правда ушли? Друзья эти? – спросила она, наблюдая, как муж неумело пытается включить микроволновку.
– Ушли. Я их сам выгнал, по сути. Когда ты ушла, Света начала тебя грязью поливать. Мол, плохая хозяйка, мужика не уважаешь. А я слушал, слушал… И вдруг подумал: а ведь ты права. Ты вчера весь вечер на ногах, а мы только жрали. И стало мне так противно. Я им и сказал: «Валите, ребята. Праздник окончен». Они и обиделись.
Ольга подошла к мужу и обняла его со спины, прижавшись щекой к его плечу.
– Спасибо, – тихо сказала она.
Костя развернулся и неуклюже обнял ее в ответ. От него пахло средством для мытья посуды «Лимонная свежесть». Для Ольги сейчас это был лучший запах на свете.
– Прости меня, Оль. Я дурак был. Привык, что само все делается. Больше не буду. Честно.
– Будешь, – вздохнула она. – Но я напомню. Теперь у меня есть метод.
– Какой?
– Я просто уйду гулять.
Они сели ужинать вчерашним мясом, которое показалось им самым вкусным блюдом на свете. В квартире было тихо. Не было пьяных воплей, не было дыма, не было чужих людей. Был только мягкий свет абажура, вкусная еда и двое людей, которые начали заново учиться уважать друг друга.
На следующий день, второго января, Костя сам пропылесосил квартиру. Без напоминаний. А когда позвонила мама Кости и сказала, что они с папой хотят заехать в гости «доедать салатики», Костя твердо ответил в трубку:
– Мам, не сегодня. Мы с Олей идем в кино. А потом в ресторан. У нас выходные. Давайте через недельку.
Ольга, услышав это из спальни, улыбнулась. Она поняла, что ее маленькая революция победила. Гора немытой посуды стала той самой вершиной, с которой открылся вид на новую жизнь. И этот вид ей определенно нравился.
