Тот субботний день был почти идеальным. Солнечные зайчики плясали на полу моей чистой, наконец-то прибранной квартиры. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе и полной свободы. Никаких дедлайнов, никаких срочных звонков. Только я, моя книга и тихое удовольствие от того, что никто не нарушает мой покой. Я растянулась на диване, закинув ноги на мягкий подлокотник, и с наслаждением выдохнула. Вот он, мой законный отдых, выстраданный за месяцы тяжелой работы.
И тут зазвонил телефон. На экране весело подпрыгивало имя «Света-золовка». Мое настроение мгновенно упало. Светлана редко звонила просто так, обычно её звонки сулили какие-то просьбы или проблемы, которые она с легкостью перекладывала на других.
Я все же взяла трубку.
— Привет, Маринок! — её голос был нарочито бодрым и сладким. — Чем занимаешься?
— Да так, отдыхаю, — осторожно ответила я.
— Прекрасно! Значит, ты свободна! — заключила она, будто это была железная логика. — Слушай, мы к тебе. Детям в этой душной деревне уже невмоготу, скучают. Решила, пусть у тёти погостят, в городе развлекутся.
Меня будто током ударило.
— К тебе? — переспросила я, не веря своим ушам. — Света, ты о чем? Я не была готова, у меня… планы.
— Какие еще планы? — засмеялась она, и в её смехе слышалось пренебрежение. — Книжки читать? Ты же одна, тебе только радость — компания будет! Я их на недельку-другую оставлю, сама кое-куда съездить надо.
— Подожди, какая неделя? — занервничала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Я не няня, Света, и не соглашалась на это. У меня работа, мне нужна тишина.
— Ну, не драматизируй! — отрезала она, и слащавые нотки исчезли из её голоса. — Дети — это радость. К тому же, я уже всё решила. Мы подъехали, сейчас в подъезд заходим. Иди, открой дверь.
Сердце упало куда-то в пятки. Это был не звонок, чтобы спросить. Это был ультиматум.
— Ты где? — прошептала я, подходя к глазку.
— Говорю же, в твоем подъезде. На пятом этаже. Жарко же, не заставляй нас тут томиться.
Щелчок замка в домофоне прозвучал как выстрел. Я медленно, будто в кошмарном сне, отступила от двери. Через мгновение в квартире раздался резкий, требовательный звонок.
Я открыла. На пороге стояла сияющая Светлана, с огромной спортивной сумкой в руке. Из-за её спины выглядывали двое детей — Ксюша и Артем. Они испытующе оглядывали мою прихожую.
— Ну вот и мы! — весело провозгласила Светлана, без приглашения переступая порог и ставя сумку на мой только что протертый паркет. — Проходите, дети, не стесняйтесь, здесь теперь ваш дом на какое-то время.
Дети рванули внутрь, скидывая на ходу кроссовки. Артем тут же направился в гостиную, его взгляд упал на коллекцию хрустальных фигурок на полке.
— Осторожно, Тёма! — крикнула я, но было поздно.
Он уже схватил одну из них.
— Отстань, — буркнул он, не глядя на меня.
Светлана тем временем прошла на кухню, будто так и положено.
— Уф, еле доехали. Марин, а у тебя есть что-нибудь холодненькое попить? В машине кондиционер барахлит.
Я стояла посреди прихожей, глядя на раскрытую настежь дверь, на разбросанную у порога обувь, на спину золовки, исчезнувшей на моей кухне. У меня сосало под ложечкой. Это то самое чувство, когда твою жизнь, твой идеальный день, твое личное пространство без спроса переворачивают с ног на голову, а ты еще даже не успела понять, как это возмутиться.
Светлана вернулась из кухни с моей же банкой колы в руках.
— Так, я побегу, — сказала она, сделав большой глоток. — Вы тут устраивайтесь. Ксюша, Артем, слушайтесь тётю Марину! Она вам всё покажет. Я тебе потом сброшу денег на еду, не переживай.
Она направилась к выходу, на ходу натягивая сумку на плечо.
— Света, стой! — наконец вырвалось у меня. — Ты не можешь их просто так оставить!
— Марина, хватит истерики, — она обернулась, и в её глазах я прочитала лишь раздражение. — Ты же семья. Право слово, будто я тебя на каторгу посылаю. Расслабься, всё будет хорошо. Через недельку-другую заеду.
И она выскользнула в подъезд. Дверь захлопнулась. Я слышала, как её быстрые шаги затихли внизу.
В квартире воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь хрустом чипсов из гостиной, где Ксюша уже устроилась перед телевизором, и стуком хрустальной фигурки о пол, которую Артем катал как машинку.
Я медленно прислонилась к стене, глядя на этот внезапно ставший чужим дом. Лето только началось, а ощущение было, что я уже попала в ад.
Тишина после ухода Светланы оказалась обманчивой. Она длилась ровно до того момента, пока Ксюша не обернулась с дивана.
— Тетя Марина, а почему у вас тут всего три канала? Где YouTube?
Ее голос был требовательным и капризным, точно у заезжей примадонны. Я все еще стояла в прихожей, не в силах сдвинуться с места.
— У меня обычный телевизор, без Smart TV, — ответила я, пытаясь собраться с мыслями.
— Неее, это скучно! — протянула она и, швырнув пульт на диван, достала из кармана навороченный смартфон.
Тем временем Артем, наконец, бросил хрустальную лошадку на полку, к счастью, не разбив ее, и подошел ко мне вплотную.
— А есть что поесть? Мы голодные.
Я повела детей на кухню. Мое умиротворенное утро с кофе и книгой казалось сейчас сном. Я открыла холодильник, предлагая на выбор сырники, омлет, йогурты.
— Фу, — скривился Артем. — Это невкусная еда. Я хочу чипсов и колу. Как у мамы.
— Сейчас у меня нет чипсов, — сказала я, чувствуя, как во мне закипает раздражение. — Есть сырники с вареньем.
— Не буду! — уперся он и, развернувшись, ушел в гостиную.
Ксюша, не отрываясь от телефона, лишь пожала плечами.
— Он не будет есть эту вашу домашнюю еду. Дайте ему сок, хотя бы.
Я молча налила сок, поставила стакан перед Артемом и вернулась на кухню. Мне нужно было пространство, чтобы прийти в себя. Я села на стул, закрыла лицо ладонями. «Неделя, — сказала я себе. — Всего неделя. Прорвусь».
Но вечер показал, что неделя будет вечностью.
Они отказались от ужина — отварной курицы с гречкой. Потребовали пиццу. Денег, обещанных Светланой, на моем счету не было. Пришлось заказывать за свой счет. Пока еда ехала, дети носились по квартире, их дикие крики и топот сотрясали стены. Мои тихие комнаты превратились в филиал игровой площадки.
— Ребята, тише, пожалуйста, — попыталась я их урезонить. — Соседи снизу пожалуются.
— А что такого? — искренне удивилась Ксюша. — Мы же играем.
После ужина, вернее, после того как они покрошили пол пиццы и выпили по литру газировки, началась битва за сон. Они объявили, что ложиться в десять — это для малышей, и требовали включить им телевизор.
— Вы будете спать в этой комнате, — показала я им на застеленную гостевую.
— А где телевизор? — возмутился Артем.
— Здесь его нет. Пора спать.
— Я не могу спать без мультиков! — закатил истерику он.
В итоге, с горем пополам, к полуночи мне удалось уложить их. Артем уснул, уткнувшись в свой телефон, Ксюша — в наушниках. В квартире наступила хрупкая, выстраданная тишина. Я, совершенно разбитая, прибрала на кухне, собрала разбросанные по всей квартире крошки и фантики и поплелась в душ.
Вода смывала с меня усталость и липкое чувство чужого присутствия. Я уже начала засыпать стоя, когда сквозь шум воды мне послышались странные звуки. Приглушенные шаги, шепот, сдавленный смех.
Я быстро вытерлась, накинула халат и вышла в коридор. В квартире горел свет. Из гостиной доносился тот самый смех.
Я вошла и застыла на пороге.
Дети, босые и в пижамах, играли в догонялки. Они носились вокруг дивана, визжа от восторга. И в этот самый момент Артем, убегая от сестры, резко дернулся в сторону журнального столика.
Его плечо задело ту самую хрустальную вазу. Та самая ваза, которую мне подарила мама, собственноручно привезя ее с Урала, за несколько месяцев до того, как ее не стало. Ваза была тяжелой, граненой, и в ней всегда играл свет.
Она покачнулась, медленно, почти невесомо, сделала последний танец в воздухе и разбилась о паркетный пол с сухим, окончательным треском. Тысячи хрустальных осколков, словнее слезы, разлетелись по всей комнате.
Все замерло.
Я не кричала. Не плакала. Я просто смотрела на эти осколки, и в них дробилось отражение моей потухшей надежды на спокойное лето. Вместе с вазой разбивалось что-то во мне.
— Это не я! — тут же запищал Артем, отскакивая от места преступления. — Она сама упала! Я ее даже не трогал!
Ксюша смотрела на меня с вызовом, будто ожидая, что я сейчас наброшусь с криками.
Я медленно подошла, встала на колени и протянула руку к самому большому осколку, на котором уцелел крошечный граненый цветок — мамин любимый узор. Я взяла его. Осколок был холодным и острым.
— Ложитесь спать, — сказала я тихим, ровным голосом, в котором не было ни капли эмоций. — Сейчас же.
И странно, но они послушались, молча и быстро выскользнув из гостиной.
Я сидела на полу среди хрустальных слез моей мамы и понимала, что неделя — это не просто срок. Это приговор. И Светлана даже не потрудилась его зачитать. Она его просто привезла и бросила на мой порог.
На следующее утро я проснулась от громкого крика. Сердце бешено заколотилось, прежде чем сознание окончательно вернулось ко мне. Я вскочила с кровати и выбежала в коридор. Крики доносились из гостиной.
— Отдай, дура!
—Сама дура! Это мой телефон!
Ксюша и Артем, уже одетые, сражались за зарядное устройство, торчавшее из розетки. Они тянули его каждый на себя, словно перетягивали канат. Казалось, вот-вот треснет сам телефон или вылетит розетка из стены.
— Прекратите немедленно! — крикнула я, и в моем голосе прозвучала такая хриплая усталость, что они на секунду замерли. — Что происходит?
— Он забрал мой зарядник! У меня два процента! — взвизгнула Ксюша.
—Она все время заряжает, а мне тоже надо! — огрызнулся Артем.
Я молча достала из ящика в прихожей еще один блок и кабель, протянула его мальчику. Они, фыркнув друг на друга, уселись на диване, уткнувшись в экраны. В квартире снова воцарился гулкий, наэлектризованный тишиной покой. Но это был не отдых. Это была передышка между взрывами.
Так начался мой первый полный день в новом статусе — бесплатной няни, горничной и повара. Я попыталась сесть за ноутбук, чтобы ответить на скопившиеся рабочие письма. Но сосредоточиться было невозможно. То один, то другой подходили с требованием:
—А когда завтрак?
—А что сегодня на обед? Я не буду есть суп.
—А можно включить мультики громче? Тут плохо слышно.
Я готовила завтрак, а они в это время раскидывали по только что прибранной гостиной подушки и крошки от вчерашнего печенья. Я мыла посуду, а они уже несли за собой следы из липких рук и разлитого сока. Мой дом, всегда бывший моей крепостью, превратился в поле боя, где я безнадежно пыталась навести порядок, зная, что через пять минут он будет снова разрушен.
К обеду мои нервы были натянуты как струна. Я позвонила Светлане. Трубка была занята. Я отправила сообщение в мессенджер: «Света, дети устроили беспорядок, не слушаются. Когда ты их заберешь?»
Ответа не было.
День тянулся мучительно медленно. Я чувствовала себя узником в собственной квартире. Даже в ванной нельзя было укрыться — через пять минут в дверь начинался стук.
—Тетя Марина, что ты там делаешь? Открой, мне надо!
—Тетя Марина, Ксюша меня бьет!
Вечером, когда они наконец уснули, я села на кухне с чашкой чая и снова попыталась дозвониться. На этот раз Светлана ответила. В трубке звучали чужие голоса, музыка, смех.
— Алло, Мариш! — крикнула она весело. — Что случилось?
— Света, когда ты их заберешь? — спросила я, стараясь говорить ровно. — У меня срываются все рабочие дедлайны, я не могу сосредоточиться. Они меня не слушаются, тут постоянный хаос.
— Мариш, не кипишуй ты так! — парировала она, и в ее голосе сквозило легкое раздражение. — Ты же тетя, почти мать. Что значит «не слушаются»? С ними просто надо пожестче! Потерпи немного. Я тебе потом отблагодарю, честно!
Фраза «потом отблагодарю» прозвучала как издевательство.
— «Потом» — это когда? Ты говорила, неделя. Прошло уже несколько дней, а ты даже не звонишь узнать, как они.
— Да знаю я, что у тебя все хорошо! Квартира большая, детям есть где развернуться. Не усложняй. У меня тут дела, некогда болтать.
— Света, я не могу так больше. Это не мои дети, и я не давала согласия их воспитывать!
— Ну вот, началось! — вспылила она. — Родственники, а ты ведешь себя как чужая. Ладно, мне пора. Не доставай меня больше по пустякам.
Она бросила трубку.
Я сидела, глядя на экран телефона, который погас. В ушах звенела тишина, нарушаемая лишь храпом Артема из соседней комнаты. «Не доставай по пустякам». Моя разрушенная жизнь, мой сорванный рабочий график, мое растоптанное личное пространство — все это было для нее пустяками.
Я поняла, что осталась одна. Совершенно одна. С двумя чужими детьми, которые считали меня не более чем прислугой, и с родственницей, для которой я была удобным и бесплатным решением ее проблем.
Я медленно поднялась и пошла мыть посуду, оставшуюся после ужина. Гора тарелок казалась бесконечной. И так же бесконечным казалось это лето. Оно растянулось передо мной не в виде солнечных дней и отдыха, а в виде бесконечной череды этих тарелок, разбросанных вещей, требовательных детских голосов и этой давящей, удушающей ответственности, которую на меня взвалили без моего согласия.
Мой дом больше не пах кофе и свободой. Он пах чужими крошками, стрессом и предательством.
После того безразличного свиста в трубке от Светланы, в голове у меня засела одна навязчивая мысль: Максим. Мой родной брат. Пусть он и находится под каблуком у жены, но он же не может не видеть, что творится. Он должен понять. Должен помочь.
Я дождалась вечера следующего дня. Дети, набегавшись и накричавшись, затихли перед телевизором, поглощая очередную порцию мультфильмов. Я закрылась в спальне, села на кровать и, сделав глубокий вдох, набрала его номер.
Он ответил не сразу. В трубке послышались привычные бытовые звуки — телевизор, звон посуды. У них дома был уют и порядок. В отличие от моего нового быта.
— Марина? Привет, — голос Максима звучал спокойно, даже лениво.
— Макс, привет, — я слышала, как мой собственный голос дрожит от накопленной усталости. — Я звоню по поводу твоих детей.
— А что с ними? — в его тоне появилась легкая настороженность. — У Светы все хорошо?
«У Светы». Всегда «у Светы». Даже сейчас.
— У Светы, наверное, прекрасно, раз она укатила отдыхать, а мне подбросила Ксюшу и Артема, как котят, и исчезла, — попыталась я сдержать гнев, но он просочился в слова.
— Ну, подбросила… Не надо так драматизировать, — засопел он. — Она просто решила, что детям будет лучше в городе. А у тебя место есть.
— Максим, они меня не слушаются! — голос мой снова предательски задрожал. — Я не справляюсь! Они разбили мамину вазу, постоянно кричат, не дают работать, устраивают беспорядок. Я уже не могу находиться в своей собственной квартире! Света не отвечает, денег на их еду не скинула, обещала неделю, а прошло уже несколько дней, и конца этому не видно!
Я выпалила все это почти без пауз, задыхаясь. На другом конце провода наступила тишина. Я надеялась, что он услышит мое отчаяние.
Но когда он заговорил, в его голосе не было ни капли поддержки. Только укоренившееся желание избежать конфликта.
— Марина, не усложняй, — сказал он мягко, но твердо. — Помоги родне. Что в этом такого? Детям хорошо, у тебя большая квартира. Просто расслабься, не командуй ими слишком much.
— Я не командую! Я пытаюсь установить элементарные правила! — взорвалась я. — Ты понимаешь, что я не могу даже в туалет сходить без того, чтобы они не начали ломиться в дверь? Это не жизнь, а ад какой-то!
— Ну, они же дети, — его фраза прозвучала как самое беспомощное и самое раздражающее оправдание в мире. — Что ты хочешь? Чтобы они сидели тихо, как мыши? Света права в одном — тебе не хватает тепла семейного очага. Вот и привыкай.
В его словах не было злобы. Было спокойное, непробиваемое убеждение в своей правоте и в том, что я должна соответствовать их представлениям о «семейной помощи».
— Какому очагу? — прошептала я, глядя на стену, за которой слышался громкий смех из телевизора. — Я превратилась в прислугу для твоих детей, которых бросила твоя жена. И ты не видишь в этом проблемы?
— Проблему ты сама себе придумываешь, — вздохнул Максим. — Посиди с ними, развейся. Какая разница, чьи там игрушки по полу валяются? Убери, и все дела. Ладно, мне надо, ужинаем.
Он собирался повесить трубку. Так и не поняв. Так и не приняв мою сторону.
— Макс, подожди…
—Марин, всё будет хорошо. Не накручивай себя. Пока.
Щелчок. Тишина.
Я опустила телефон и медленно, очень медленно обхватила голову руками. В горле стоял ком. В этот момент я поняла всё с пугающей ясностью. Я поняла, что я для них не семья. Не сестра. Я — бесплатная услуга. Удобное решение их проблем. Место, куда можно сдать детей, как сдают багаж в камеру хранения, не задумываясь о том, что там происходит внутри.
Они были сплоченным кланом, единым фронтом — Максим, Светлана, их дети. А я — посторонняя. Та, у которой «большая квартира» и которой «не хватает тепла». И мое тепло, мой покой, мои личные границы их волновали меньше, чем вечерний ужин, который ждал Максима.
Я сидела в тишине своей спальни и слушала, как в гостиной смеются чужие дети. И этот смех больше не был просто шумом. Он был звуком моего одиночества и звуком предательства самого близкого человека. Брат выбрал сторону. И это была не моя сторона.
Прошло десять дней. Десять дней, которые слились в одно сплошное, изматывающее пятно. Моя квартира напоминала последствия урагана. На полу вечно валялись крошки, подушки вечно были сбиты в кучу, а на всех горизонтальных поверхностях лежали чужие вещи: фломастеры, детали конструктора, обертки от конфет.
Я существовала в режиме постоянного аврала. Работать удаленно стало невозможно. Я пыталась усадить детей за стол, чтобы они хоть что-то нарисовали, пока я отвечаю на письма. Но это длилось ровно пять минут. Потом они начинали ссориться, бегать или требовать еду. Мои дедлайны трещали по швам, а чувство вины перед работой и собственной беспомощности съедало меня изнутри.
В тот роковой день я, кажется, достигла дна. С утра Ксюша устроила истерику из-за того, что я постирала ее любимые джинсы, Артем разлил какао на только что протертый пол. Я чувствовала себя загнанной зверем в клетке, стены которой медленно, но верно сдвигались.
Обедая, они снова устроили войну из-за телефона. Я, пытаясь хоть что-то сделать, взяла свой ноутбук и ушла с ним в спальню, надеясь, что за закрытой дверью меня оставят в покое хоть на полчаса. Это был мой рабочий инструмент, мой источник дохода, моя отдушина. В нем были все мои проекты, чертежи, переписка с заказчиками. Я приоткрыла крышку, и знакомый мягкий свет экрана успокоил меня.
Вдруг дверь с треском распахнулась. На пороге стоял Артем с банкой апельсинового сока в руках.
— Тетя Марина, Ксюша меня бьет! — завопил он.
— Артем, я сейчас занята, — сказала я, стараясь сохранить спокойствие. — Выйди, пожалуйста, и закрой дверь. Разберитесь сами.
Но он не уходил. Он подошел ко мне, тыча пальцем в сторону гостиной, и в этот момент его рука с банкой дернулась. Липкая, сладкая оранжевая жидкость фонтаном хлынула на клавиатуру моего ноутбука.
Раздалось короткое замыкающее шипение. Экран погас. Окончательно и бесповоротно.
Я застыла, глядя на темный прямоугольник, с которого стекали капли сока. Во мне что-то оборвалось. Это была не просто вещь. Это была моя независимость, моя профессия, мои сбережения, вложенные в этот мощный аппарат. Все, что позволяло мне быть собой, а не бесплатной прислугой.
Артем отскочил к двери.
—Это не я! Она сама… — начал он заученную фразу.
Я медленно подняла голову и посмотрела на него. Я не кричала. Во мне не было даже гнева. Только ледяная, кристальная ясность.
— Выйди, — тихо сказала я.
Он испуганно выскочил и захлопнул дверь.
Я взяла убитый ноутбук в руки. Он был мокрым, липким и мертвым. Все попытки включить его ни к чему не привели. Это была последняя капля. Та самая красная черта, за которой уже не могло быть терпения, уговоров или надежд на совесть Светланы.
Я достала телефон. Мои пальцы не дрожали. Я открыла наш чат со Светланой и начала печатать. Я не просила, не умоляла, не кричала виртуально. Я констатировала.
«Ваши дети только что убили мой ноутбук, залили его соком. Он не включается. В нем вся моя работа. Я больше не няня, не сиделка и не ваша бесплатная гостиница. Вы забираете своих детей завтра. Если к вечеру их здесь не будет, я не несу ответственности за то, что сделаю дальше. И да, готовьтесь компенсировать ущерб. Это не просьба, это уведомление».
Я нажала «Отправить». Сообщение ушло.
Ответ пришел почти мгновенно. Не текстом, а голосовым сообщением. Я нажала play.
Голос Светланы был хриплым от злости, она явно была на вечеринке, на фоне играла громкая музыка.
— Что ты несешь?! Убила ноутбук! Ребенок есть ребенок, он не виноват! Ты что, детей из-за техники ругаешь? Материалистка жадина! У тебя денег куры не клюют, купишь себе новый! Хватит истерить и угрожать! Сиди там и выполняй свой долг перед семьей!
Я переслушала сообщение еще раз. И еще. Каждое ее слово вбивало в меня последний гвоздь. «Жадина». «Долг перед семьей». «Купишь себе новый».
Вот оно. Финал. Точка кипения пройдена. Теперь начиналась совершенно другая история. Я посмотрела на убитый ноутбук, потом на свой телефон. Гнев ушел, сменившись странным, холодным спокойствием. Все мосты были сожжены. Оставалось только действовать.
Тот вечер после гибели ноутбука прошел в звенящей, неестественной тишине. Дети, напуганные моим ледяным спокойствием и отсутствием привычных упреков, затихли. Они сидели в гостиной, перешептывались и украдкой поглядывали на меня. Я не готовила ужин, не убирала разбросанные вещи. Я сидела на кухне с чашкой холодного чая и обдумывала каждый свой следующий шаг. Эмоции окончательно отступили, уступив место холодному, расчетливому плану.
На следующее утро я проснулась раньше всех. Привела себя в порядок, надела строгую одежду. Я выглядела собранной и деловой, и этот внешний вид придавал мне уверенности.
Первым делом я позвонила в службу опеки и попечительства. Голос у меня был ровным и четким.
— Здравствуйте. Я хочу сообщить о факте оставления детей без попечения. В моей квартире находятся несовершеннолетние Ксюша и Артем, которых их мать, Светлана, оставила у меня десять дней назад под предлогом кратковременной просьбы посидеть, после чего перестала выходить на связь, отказалась их забирать и не предоставляет средств на их содержание. Я не являюсь их законным представителем и не давала согласия на их длительное проживание и присмотр.
Меня выслушали, задали уточняющие вопросы — адрес, имена, возраст детей, данные матери, и сообщили, что направят информацию по инстанции.
Следующий звонок был в дежурную часть районного отдела полиции. Я повторила ту же историю, добавив ключевую фразу.
— Я считаю, что дети брошены матерью и находятся в опасной ситуации, так как я не могу обеспечить им должный присмотр в силу своей работы и отсутствия родительских полномочий.
Через два часа раздался звонок в домофон. Я подошла и увидела на экране мужчину в форме.
— Это участковый уполномоченный, старший лейтенант Орлов. По вашему обращению.
Я впустила его. Из гостиной выскочили дети. Увидев полицейского, они замерли, глаза у них стали круглыми от страха.
— Тетя Марина, а это зачем? — испуганно прошептала Ксюша.
Участковый, мужчина лет сорока с серьезным, невозмутимым лицом, кивком ответил на мое молчаливое приглашение пройти на кухню.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала я. — Дети, идите в свою комнату.
На этот раз они послушались беспрекословно и быстро ретировались.
Я кратко изложила ситуацию участковому. Показала переписку в мессенджере, где Светлана отказывалась забирать детей, игнорировала просьбы, а в последнем голосовом сообщении открыто хамила. Показала разбитую вазу и, самое главное, мертвый ноутбук, на клавиатуре которого все еще виднелись липкие разводы.
— Вы уверены в своих показаниях? — спросил Орлов, внимательно изучая экран моего телефона. — Это серьезное заявление. Вы понимаете, что это может подпадать под статью 125 УК РФ «Оставление в опасности»?
Его слова не испугали меня. Наоборот, они подтвердили, что я на правильном пути.
— Абсолютно уверена, — ответила я твердо. — Я не их мать, не родная тетя по крови, а тетя по браку. Я не давала согласия на их проживание и длительное присмотрение. Их мать неизвестно где, не выходит на связь в адекватном режиме, игнорирует свои обязанности и отказывается забрать детей. Я более не могу и не хочу нести за них ответственность. Они брошены здесь фактически.
Участковый что-то записал в блокнот, затем составил протокол опроса. Я его подписала. Он осмотрел квартиру, пообщался с детьми, которые, перебивая друг друга, подтвердили, что мама «уехала отдыхать» и «скоро вернется», но когда — не знают.
— Ситуация ясна, — заключил Орлов. — Мы свяжемся с вашей золовкой для дачи объяснений. Детей, в случае ее неявки, мы будем вынуждены поместить в больницу как оставленных, до решения вопроса органами опеки.
После его ухода я снова осталась одна. Но на этот раз тишина в квартире была другой. Она была напряженной, полной ожидания. Дети не выходили из комнаты, вели себя тихо.
Я подошла к их двери.
— Вам есть чем заняться? — спросила я ровным голосом.
— Да, — тихо ответила Ксюша.
Я вернулась на кухню. Руки у меня больше не дрожали. Я впервые за долгие дни чувствовала, что контролирую ситуацию. Закон был на моей стороне. И это знание было крепче любой семейной связи, которую они так бесцеремонно разорвали. Игра начиналась по моим правилам.
Прошло два дня. Два дня неестественной, вымученной тишины. Дети словно переродились. Они не кричали, не бегали, а тихо сидели в комнате, перешептываясь. Иногда Ксюша украдкой смотрела на меня — в ее взгляде был уже не прежний наглый вызов, а непонятная смесь страха и любопытства. Они понимали, что случилось что-то серьезное, что-то взрослое и опасное, чему они не могли противостоять.
Я жила в режиме ожидания. Каждый звонок в домофон заставлял вздрагивать. Но на третий день, ближе к вечеру, раздался не звонок, а яростный, непрерывный стук в дверь. Такой, будто в нее ломились с целью вышибить.
Я подошла к глазку. За дверью стояла Светлана. Ее лицо было искажено гримасой бешенства, волосы растрепаны. Рядом топтался Максим, бледный и растерянный.
Я медленно открыла дверь.
Светлана ворвалась в прихожую, словно ураган, отбрасывая в сторону сумку.
— Ты! Ты что себе позволила?! — закричала она, срываясь на визг. Ее палец был направлен прямо в мое лицо. — Полиция! Опека! Ты моих детей в полицию сдала! Ты совсем охренела? Я тебя посажу! Это клевета!
Из гостиной выбежали дети и бросились к матери, обнимая ее за ноги.
— Мама! Приехала!
— Она полицейского вызвала! — запищал Артем, показывая на меня пальцем.
Светлана прижала их к себе, разыгрывая сцену материнской заботы.
— Не бойтесь, я с вами! Никто вас не тронет! — затем она снова перевела на меня взгляд, полный ненависти. — Ты не человек! Ты тварь! Родную кровь предала!
Максим стоял в нерешительности, глядя то на меня, то на жену.
— Марина, ну как ты могла? — тихо и укоризненно произнес он. — До чего дошло…
Я не шевельнулась. Я стояла и смотрела на эту истерику с холодным, почти отстраненным любопытством. Когда Светлана выдохлась, переведя дух, я заговорила. Мой голос был тихим, ровным и стальным.
— Закончила? — спросила я. — Теперь послушай меня. Ты бросила здесь своих детей на десять дней. Ты не звонила, не интересовалась их состоянием. Ты не предоставила им денег на еду. Ты отказалась забирать их после моих неоднократных требований. Твое последнее сообщение — это оскорбление и отказ от помощи. Твои дети убили мой рабочий ноутбук, что подтверждается актом осмотра участкового. Все это есть в протоколе.
Я сделала паузу, давая ей осознать.
— Или ты сейчас же забираешь их, пишешь мне расписку, что претензий ко мне не имеешь и обязуешься компенсировать стоимость ноутбука по оценке, или я завтра утром иду в полицию и пишу заявление по статье 125 УК «Оставление в опасности». А потом подаю иск в суд о возмещении материального ущерба. Выбор за тобой.
Светлана смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Она, кажется, впервые увидела перед собой не безропотную родственницу, а человека, которого довели до края. Ее уверенность начала давать трещину.
— Ты… ты не посмеешь… — прошипела она, но в ее голосе уже не было прежней мощи.
— Посмотрю я, как ты будешь воспитывать детей из следственного изолятора, — холодно парировала я. — Или как будешь объясняться с опекой. Уверена, им будет очень интересно твое отношение к родительским обязанностям.
Максим наконец нашел в себе силы вмешаться.
— Света, может, хватит? — тихо сказал он. — Забери детей, и поедем. Довольно позора.
Светлана молчала несколько секунд, ее взгляд бегал по моему лицу, ища слабость, но не находя ее. Она проиграла, и она это понимала.
— Ладно, — выдохнула она, сломленная. — Где твоя расписка?
Я протянула ей заранее подготовленный лист бумаги и ручку. Она с ненавистью вырвала их у меня из рук и, бормоча проклятия, начала что-то писать.
— Читай вслух, — потребовала я.
Она сжала губы, но прочла:
— Я, Светлана, не имею претензий к Марине по поводу присмотра за моими детьми Ксюшей и Артемом в период с… по… Обязуюсь компенсировать стоимость поврежденного ноутбука после проведения экспертизы. Забираю детей под свою ответственность.
Она с силой нацарапала подпись.
— Довольна? — бросила она мне листок.
— Вполне, — я подняла расписку. — Теперь собирайте свои вещи. У вас пятнадцать минут.
Пока они в мрачном молчании сгребали разбросанные по комнате детские вещи, я стояла и смотрела на них. Никакого торжества я не чувствовала. Была лишь усталость и горькое осознание того, до чего могут довести родные люди.
Наконец, они вывалились в подъезд. Светлана, не прощаясь, потащила детей к лифту. Максим на секунду задержался.
— Прости, — пробормотал он, не глядя на меня.
Я не ответила. Я просто закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как точка. Всё было кончено.
