В домах с высокими потолками и богатыми библиотеками унижают иначе. Здесь не орут матом и не бьют тарелки. Здесь убивают вежливой улыбкой, цитатой из Бродского и поднятой бровью. Марина три года пыталась стать «своей» в семье потомственных петербургских интеллигентов, оплачивая их прихоти и реставрируя их родовое гнездо. Но на юбилей свекрови ей подарили не благодарность, а урок, который она запомнила на всю жизнь. И ответила так, что у всей «богемы» перехватило дыхание.
***
— Марина, деточка, ну кто же режет огурцы кубиками в греческий салат? Это же моветон! — голос Инги Петровны звенел, как треснутый хрусталь. — Ты бы еще майонезом все залила, как у вас там… в провинции принято.
Я замерла с ножом в руке. На кухне фамильной дачи в Комарово пахло дорогим парфюмом свекрови и моей усталостью.
— Инга Петровна, я режу так, как удобно есть. И это не кубики, а крупные ломтики, — я старалась говорить ровно, хотя внутри уже начинала закипать лава.
— Вадик! — театрально воскликнула свекровь, не глядя на меня. — Иди сюда немедленно! Посмотри, что твоя жена делает с продуктами. Это же катастрофа гастрономического масштаба!
Вадим, мой муж, лениво вплыл на кухню. В мягком кашемировом свитере (моем подарке на прошлый Новый год) и с бокалом вина, он выглядел как усталый аристократ в изгнании. На деле же он был младшим научным сотрудником с амбициями академика и зарплатой лаборанта.
— Мам, ну чего ты шумишь? — он поморщился, отпивая вино. — Марин, ну нарежь ты как мама просит. Тебе сложно, что ли?
— Мне не сложно, Вадим. Мне сложно то, что я с шести утра на ногах. Я привезла продукты, я оплатила кейтеринг для горячего, я вымыла весь первый этаж, потому что ваша домработница «внезапно» заболела. А теперь я еще и огурцы не так режу?
— Ой, начинается! — Инга Петровна закатила глаза так сильно, что я испугалась, не застрянут ли они там навсегда. — Вадик, ты слышишь? «Я оплатила». Вечно эти купеческие замашки. Деньги, деньги… Духовности в тебе, Марочка, ни на грош.
— Инга Петровна, духовностью сыт не будешь, — огрызнулась я. — Особенно когда счет за электричество на этой даче приходит такой, что можно купить подержанные «Жигули».
— Фи, как грубо, — свекровь брезгливо поджала губы. — Вадик, уведи меня в сад. У меня от этой базарной риторики мигрень начинается.
Они ушли. Мать под ручку с сыном, два высших существа. А я осталась один на один с горой овощей, тридцатью грязными тарелками (фамильный фарфор, мыть в посудомойке нельзя!) и четким ощущением, что сегодня случится что-то непоправимое.
***
Наш брак с Вадимом был классическим мезальянсом, только наоборот. Обычно принц берет золушку. У нас же «Золушкой» с деньгами была я.
Я — ведущий архитектор в крупном девелоперском бюро. Жесткая, хваткая, привыкшая работать по 12 часов. Вадим — «подающий надежды» историк искусств, который в свои 34 года всё еще писал диссертацию о влиянии позднего барокко на раннюю депрессию.
Мы познакомились на выставке. Он красиво говорил о живописи, у него были длинные пальцы и грустные глаза. Я влюбилась в этот образ. Мне казалось, что я покупаю билет в высшее общество, в мир высоких материй.
Семья Вадима — клан Берг-Вольских — приняла меня настороженно. Сначала они морщили носы от моего происхождения (обычная семья инженеров из Самары). Но когда выяснилось, что я могу оплатить ремонт их протекающей крыши на Васильевском острове, риторика сменилась.
— Марочка — наш спонсор, — шутил отец Вадима, Борис Львович, пока был жив. Это казалось милым.
Но после его смерти Инга Петровна сбросила маски. Я стала для них чем-то вроде полезной функции. Кошелек на ножках, который еще и умеет готовить.
Особенно остро это проявилось с дачей. Старый дом в Комарово разваливался. Гнилые полы, текущая крыша, плесень по углам.
— Это родовое гнездо! Здесь бывала Ахматова! — заламывала руки Инга Петровна. — Мы не можем дать ему погибнуть! Но денег нет…
И я впряглась. Я вложила в этот дом стоимость хорошей двушки в центре. Я сама делала проект реставрации, ругалась с прорабами, выбирала материалы, чтобы сохранить «дух эпохи».
Дом засиял. И сегодня, на 60-летие Инги Петровны, он должен был стать главной декорацией её триумфа.
— Марин, ты переодеваться собираешься? — на кухню заглянула Зоя, старшая сестра Вадима. Она приехала час назад и даже не подумала предложить помощь. — Гости через двадцать минут. А ты в джинсах.
— Я еще утку не глазировала, Зоя. Может, поможешь?
— Я? — Зоя посмотрела на свои руки с безупречным маникюром. — Я, милая, вообще-то пианистка. Мне руки беречь надо. И потом, это твоя инициатива была — делать утку. Мама хотела просто легкие закуски.
Ложь. Мама хотела «пир горой», но чтобы он материализовался сам собой, силой мысли и интеллигентного духа.
***
Гости съезжались к пяти. Публика была соответствующая: заслуженные артисты, профессора, поэтессы в шалях и с мундштуками.
Я успела переодеться в черное платье, поправить макияж и вынести закуски.
— Ах, Инга! Какой дом! Какая веранда! — восторженно кудахтала полная дама в шляпе с пером. — Ты просто волшебница! Сохранить такой стиль, такую атмосферу!
Инга Петровна сидела в плетеном кресле, как королева в изгнании, и благосклонно кивала.
— Да, это было непросто, Изольда. Пришлось потратить столько сил, столько нервов… Я лично контролировала каждый гвоздь. Рабочие нынче такие бестолковые, нужен глаз да глаз.
Я стояла с подносом шампанского в двух метрах от нее.
«Ты лично?» — хотелось заорать мне. — «Ты появлялась здесь два раза за полгода, чтобы понюхать пионы и сказать, что цвет стен недостаточно „палевый“!»
Но я молчала. Вадим стоял рядом с матерью, держал ее за руку и сиял отраженным светом.
— Да, мама у нас герой, — поддакнул он. — Этот дом — её душа.
Меня словно не существовало. Я была официанткой.
— Девушка, можно еще брют? — обратился ко мне какой-то седовласый старичок, приняв меня за наемный персонал.
— Я не девушка, я жена Вадима, — процедила я, наливая ему бокал.
— О! — старичок смутился, но быстро нашелся. — Прекрасно, прекрасно. Вадику повезло. Такая… хозяйственная.
«Хозяйственная». В их словаре это слово было синонимом «простой», «примитивной».
Зоя тем временем села за рояль. Начался импровизированный концерт. Все слушали, затаив дыхание. Вадим смотрел на сестру с обожанием.
Я же смотрела на часы. Утка в духовке доходила. Моё терпение тоже.
***
Настало время дарить подарки. Это был особый ритуал. Все садились в полукруг, именинница распаковывала коробки, а гости ахали.
Дарили в основном «духовное»: редкие книги, виниловые пластинки, билеты в театр.
Зоя подарила маме старинную брошь.
— Это прабабушкина, я ее выкупила у антиквара, — соврала она (я знала, что брошь валялась у Зои в шкатулке лет десять).
— Ах, Зоенька! Какая память! — Инга Петровна прослезилась.
Вадим преподнес маме папку.
— Здесь черновик моей первой главы, посвященный тебе, мама. Ты — моя муза.
Овации. Инга Петровна прижала папку к груди, как святыню.
Настала моя очередь. Я вышла в центр. В руках у меня был конверт.
— Инга Петровна, — начала я. — Я знаю, как вы мечтали увидеть Италию. Здесь полностью оплаченный тур: Флоренция, Рим, Венеция. Отели пять звезд, индивидуальные гиды.
В комнате повисла тишина. Это был дорогой подарок. Очень дорогой. Неприлично дорогой для их круга, где деньги считались чем-то грязным.
Инга Петровна взяла конверт двумя пальцами, как будто он был заразным.
— Ох, Марина… — она вздохнула с такой вселенской скорбью. — Ну зачем же так… материально? Италию нужно чувствовать душой, а не пятизвездочными отелями. Но спасибо. Надеюсь, вернуть это нельзя?
— Нет, нельзя, — сухо ответила я.
— Ну что ж, придется ехать, — она небрежно бросила конверт на столик, где уже лежала гора книг. — А теперь, дорогие мои, у меня тоже есть подарок! Для нашей труженицы!
Она поманила меня пальцем.
— Марина, подойди.
Я подошла. Сердце стучало где-то в горле. Свекровь достала из-под кресла сверток, перевязанный бечевкой.
— Мы тут посоветовались с Вадиком и Зоей… Ты у нас всё время в хлопотах, всё время на кухне. Мы решили облегчить твой труд и подчеркнуть твое истинное призвание.
Она развернула сверток.
Внутри лежал фартук. Не просто фартук, а грубый, стилизованный под деревенский, с надписью: «Лучшая посудомойка страны». И рядом — набор профессиональных тряпок из микрофибры.
— Это дизайнерская вещь! — захихикала Зоя. — Прикол такой!
Гости заулыбались. Кто-то прыснул в кулак. Вадим стоял и улыбался той самой гадкой улыбкой, когда хочется смеяться, но страшно.
— Ну, примерь! — настаивала Инга Петровна. — Тебе пойдет. Ты же у нас мастер чистоты. Архитектура — это так, хобби, а вот грязь находить ты умеешь виртуозно.
***
Мир вокруг меня сузился до размеров этого идиотского фартука. Я слышала смех. Смех людей, которые пили моё вино, ели мою утку и сидели в доме, который я спасла от разрушения.
Я посмотрела на Вадима.
— Тебе смешно? — тихо спросила я.
— Марин, ну это же шутка, — он попытался обнять меня за плечи. — У мамы специфический юмор. Не будь букой. Надень, посмеемся.
— Посмеемся, — повторила я.
Я взяла фартук. Медленно свернула его. И швырнула прямо в лицо Инге Петровне.
Аханье пронеслось по веранде, как порыв ветра. Свекровь замерла, тряпка сползла по её лицу на колени.
— Ты… ты что себе позволяешь?! — взвизгнула Зоя. — Хамка!
— Молчать! — мой голос был тихим, но таким ледяным, что Зоя захлопнулась.
Я вышла на середину комнаты.
— А теперь послушайте меня, «интеллигенция». Смешно вам? Весело? А хотите еще веселее?
Я достала из сумочки папку с документами.
— Инга Петровна, вы говорили, что лично контролировали каждый гвоздь? Прекрасно. Тогда вы, наверное, знаете, что этот дом по документам больше не принадлежит вам?
— Что за бред? — свекровь побледнела. — Это родовое гнездо!
— Было родовым гнездом, пока вы не заложили его три года назад, чтобы покрыть карточные долги покойного мужа, — я видела, как расширяются глаза гостей. — Вы забыли? А я нет. Потому что именно я выкупила закладную.
Я бросила бумаги на стол.
— И ремонт этот, стоимостью в пять миллионов рублей, оплатила я. И ваши, Зоя, «уроки музыки» в Париже оплачивала я. И твою диссертацию, Вадик, пишет нанятый мной аспирант, потому что ты сам двух слов связать не можешь.
— Марина, прекрати! — Вадим бросился ко мне, хватая за руки. — Ты пьяна! Не позорь нас!
Я стряхнула его руку, как грязь.
— Я не пьяна, дорогой. Я просто прозрела. Я думала, что покупаю семью. А купила паразитов.
***
— Вон, — сказала я.
— Что? — Инга Петровна схватилась за сердце. — Вадим, вызови скорую! Она сошла с ума!
— Вон из моего дома, — я говорила четко, разделяя слова. — Все. Юбилей окончен. У вас есть 30 минут, чтобы собрать личные вещи. Мебель, картины, антиквариат — всё остается. Это входит в счет погашения вашего долга передо мной.
— Ты не посмеешь! — закричала Зоя. — Это рейдерский захват!
— Это восстановление справедливости, — я усмехнулась. — Кстати, Вадик, ключи от «Вольво» положи на стол. Машина оформлена на мою фирму. Ты же не забыл?
Гости начали поспешно рассасываться. Интеллигенция не любит скандалов, особенно финансовых. Через пять минут на веранде остались только мы.
— Сынок, сделай же что-нибудь! — выла Инга Петровна.
Вадим стоял, бледный, с трясущимися губами. Он переводил взгляд с меня на мать.
— Марин, давай поговорим дома… Зачем ты так? Ну, пошутили неудачно…
— Ты выбрал, Вадик. Ты смеялся вместе с ними. Ты позволил им вытирать об меня ноги три года. Я для тебя — ресурс. Удобная, «Хозяйственная».
Я подошла к нему вплотную.
— Ты мужчина или приложение к маминой юбке?
Он опустил глаза.
— Мама старый человек… Ей нельзя волноваться…
— Понятно. Ключи на стол. И уматывайте. Такси до города я вам, так и быть, вызову. Эконом-класс.
Сборы были жалким зрелищем. Инга Петровна пыталась украдкой сунуть в сумку серебряные ложки. Зоя рыдала. Вадим молча кидал свои шарфики в чемодан.
Я стояла на крыльце и курила, глядя, как они грузятся в желтое такси.
— Мы подадим в суд! — крикнула Зоя из окна.
— Удачи, — махнула я рукой. — Мои юристы вас сожрут.
***
Когда такси скрылось за поворотом, наступила тишина. Настоящая, звенящая тишина соснового леса.
Я вернулась в дом. На столе стояла недопитая бутылка «Шато Марго», валялся тот самый фартук и папка с документами на дом.
Я взяла фартук, вышла во двор, бросила его в мангал, где тлели угли, и плеснула сверху жидкостью для розжига. Пламя взметнулось вверх, пожирая «лучшую посудомойку».
Телефон разрывался от звонков Вадима. Я заблокировала номер. Потом заблокировала Зою. Потом Ингу Петровну.
Я налила себе вина, села в плетеное кресло на веранде и впервые за три года почувствовала вкус еды, вкус воздуха, вкус жизни.
Я — Марина. Я архитектор. У меня есть прекрасный дом в Комарово, любимая работа и, самое главное, у меня есть я.
Через месяц мы развелись. Вадим пытался что-то отсудить, но брачный контракт (спасибо моему папе, который настоял на нем) был железным. Он вернулся жить к маме, в их старую квартиру с текущими кранами. Говорят, они теперь ищут новую невестку — «простую, без амбиций, но с деньгами».
А я? Я сделала перепланировку на даче. Снесла стену между кухней и гостиной, которую так оберегала Инга Петровна. Теперь здесь много света. И никакого запаха нафталина.
Иногда, нарезая салат (кубиками, черт возьми, крупными кубиками!), я вспоминаю тот вечер. И улыбаюсь. Это был самый дорогой юбилей в их жизни. И самый лучший подарок в моей.
Выставили бы такую «родню» за дверь после первого же косого взгляда?
