За окном медленно сгущались ранние зимние сумерки, окрашивая небо над Москвой в густой сиреневый цвет. В высокой новостройке на окраине города, на двенадцатом этаже, горел теплый желтый свет. В этой квартире пахло мандаринами и свежесваренным кофе, а на столе в гостиной лежали обрывки оберточной бумаги и разноцветные ленточки — шла неспешная подготовка к Новому году.
Алиса завязывала бант на последнем подарке — дорогом кашемировом свитере для Максима — и улыбалась. Ее жизнь за последний год напоминала красивый роман. Они с Максимом встречались уже три года, а полгода назад он сделал предложение, и сейчас они вовсю готовились к свадьбе, запланированной на начало февраля. Эта квартира стала их общим гнездышком, символом начала новой жизни. Они выбирали ее вместе, долго спорили о планировке, и вместе радовались, когда нашли именно тот вариант, о котором мечтали.
Дверь заскрипела, послышался знакомый стук каблуков о паркет. Максим вернулся с работы. Он сбросил пальто и, подойдя сзади, обнял Алису, прижавшись щекой к ее волосам.
— Хорошо тут у вас, — прошептал он, и от его дыхания у нее по коже побежали мурашки.
— У нас, — поправила она его, поворачиваясь для поцелуя. — И мандарины самые душистые купила, и елку на выходных будем наряжать. Ты только гирлянды не забудь, как в прошлый раз.
— Не забуду, клянусь! — он рассмеялся и опустился на диван, потянувшись к пульту от телевизора. — Какой день тяжелый. С утра совещания, потом отчеты… Скорей бы уже праздники.
Алиса села рядом, поджав под себя ноги.
— А ты представь, через год у нас будет своя елка, и, кто знает, может, к ней добавится еще один маленький подарочек под ней, — она хитро подмигнула, глядя на его реакцию.
Максим улыбнулся, но в его глазах мелькнула какая-то тень, будто он на секунду задумался о чем-то другом.
— Конечно, все будет. Только вот сначала со свадьбой разберемся, потом уже о детях.
— Я знаю, я просто мечтаю вслух, — Алиса встала и направилась на кухню. — Будешь ужинать? Я приготовила ту пасту, которую ты любишь, с морепродуктами.
— Да, спасибо. Ты у меня просто золото.
Они ужинали, смеясь над забавными историями из его офиса, строя планы на медовый месяц. Алиса показывала на телефоне фотографии свадебных платьев, которые присмотрела, а Максим кивал и говорил, что в любом из них она будет выглядеть потрясающе. В этой квартире было пропитано таким ощущением безопасности, любви и общности, что мысль о чем-то плохом казалась кощунственной.
Позже, когда они мыли посуду вместе, как всегда, — он тер, она ополаскивала, — Максим вдруг стал серьезным.
— Кстати, насчет праздников… К нам хотят приехать родственники.
— Ну и отлично! — обрадовалась Алиса. — Мама с папой? Давно они у нас не были. Будет весело.
— Не совсем… — Максим отложил тарелку и вытер руки. — Приезжает моя мама, сестра Ирина с мужем и их ребенок. На две недели.
Алиса на мгновение замерла. Людмила Петровна, мама Максима, была женщиной с характером, и их отношения складывались непросто. Сестра Ирина всегда смотрела на Алину свысока. Мысль о том, что вся эта компания поселится у них на две недели, вызывала легкую панику, но она взяла себя в руки.
— Ну… что ж, — сказала она осторожно. — Места всем хватит. Диван в гостиной раскладной, а ребенок может с Ириной спать. Будет тесно, но справимся.
Максим посмотрел на нее прямым, твердым взглядом, и в этом взгляде не было ни капли сомнения или неловкости.
— Алиса, ты не поняла. Им нужно комфортно разместиться. Поэтому тебе надо освободить квартиру.
Слова повисли в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Алиса не сразу их осознала. Она смотрела на лицо Максима, ожидая увидеть там усмешку, шутку, хоть каплю неловкости. Но его черты были неподвижны и холодны. В ушах зазвенела тишина, сквозь которую доносилось лишь мерное тиканье часов на кухне.
— Что… что ты сказал? — ее собственный голос прозвучал глухо и отдаленно.
— Ты слышала меня. Мама с Ириной приезжают завтра. Им нужно пространство. Ты поживешь у Кати, это же не проблема, — его тон был ровным, деловым, будто он обсуждал не выселение невесты из собственного дома, а план закупки продуктов.
Алиса медленно отступила на шаг, оперлась спиной о кухонный гарнитур. Прохлада столешницы через тонкую блузку заставила ее вздрогнуть.
— Максим, ты в своем уме? Какой Кати? Как «освободить квартиру»? Это мой дом! Наш дом!
— Временно, Алиса! Я же говорю, на две недели. Ты что, не можешь потерпеть ради моей семьи? — он раздраженно провел рукой по волосам. — Они родственники, они не могут в гостинице. Это неудобно.
— А меня выставить из дома — это удобно? — голос Алисы дрогнул, предательски выдавая нарастающую панику. — А где ты будешь?
— Я тут останусь, конечно. Кто же их будет размещать? Мама не молодая, Ирина с ребенком, им нужна помощь.
В голове у Алисы все кружилось. Она пыталась найти логику в его словах, но находила лишь чудовищный, вопиющий эгоизм.
— То есть… ты остаешься в нашей теплой, уютной квартире, праздновать Новый год со своей семьей. А я, твоя невеста, та, с которой ты через месяц должен идти под венец, должна в панике собирать чемодан и ночевать на чужом раскладном диване? Я правильно понимаю?
— Не драматизируй! — резко оборвал он. — Речь не о Новом годе, а о помощи родным. Ты себя ведешь, как избалованная эгоистка. Неужели нельзя пойти навстречу?
— Навстречу?! — Алиса засмеялась, и этот смех прозвучал горько и истерично. — Максим, да послушай себя! Ты выгоняешь меня из моего дома! Ты даже не спросил, хочу я этого, удобно ли мне! Ты просто ставишь перед фактом!
— Я тебя никуда не выгоняю! Я тебя прошу ненадолго потесниться! — он повысил голос, его лицо покраснело. — И кстати, насчет «нашего» дома… Кто вкладывался в первоначальный взнос? Кто платит по ипотеке? Я! Так что не надо тут ля-ля про «мой дом»!
От этой фразы у Алисы перехватило дыхание. Она вспомнила, как ее родители, желая помочь молодым, отдали свои сбережения на первый взнос. Оформлено же все было на нее, по совету риелтора, чтобы упростить процесс. Максим тогда лишь отмахнулся: «Какая разница, мы же одна семья». Теперь же он использовал это как козырь.
— И что? Ты сейчас считаешь, кто сколько вложил? — прошептала она. — Мы создавали это место вместе! Каждую полочку, каждый занавес! Это наше общее гнездышко, ты сам так его называл!
— Гнездышко, гнездышко… — передразнил он ее. — Взрослей, Алиса. Иногда приходится принимать непростые решения. Моя семья приезжает завтра. Ты либо принимаешь правила игры, либо… — он не договорил, но угроза повисла в воздухе.
— Либо что? — Алиса выпрямилась, сжимая кулаки, чтобы они не дрожали. — Мы отменяем свадьбу?
— Не доводи до крайностей, — он хмуро посмотрел на нее. — Я уже дал им ключи. Они завтра к обеду будут. Так что советую тебе собрать свои самые необходимые вещи. Чтобы не мешать им размещаться.
Он развернулся и вышел из кухни, оставив ее одну в остывающем запахе пасты и мандаринов. Алиса медленно сползла по шкафу на пол, обхватив колени руками. Холодный кафель проникал сквозь ткань брюк. Она слышала, как в гостиной щелкнул телевизор, зазвучали позывные новостей. Он просто пошел смотреть телевизор. Как ни в чем не бывало.
Слезы текли по ее лицу беззвучно, оставляя соленые дорожки на губах. Это был не просто шок от несправедливости. Это было чувство полного крушения мира. Человек, которого она любила, с которым планировала будущее, только что показал ей свое истинное лицо. И это лицо было безразличным и жестоким. Он уже отдал ключи. Значит, этот разговор был просто формальностью. Ее мнение ничего не значило. Ее присутствие здесь было нежелательным.
Она сидела на холодном полу и смотрела на их общую кухню, на ту самую пасту, которую готовила для него с любовью, на недоеденные мандарины. Все это вдруг стало чужим, враждебным. А за окном, как ни в чем не бывало, зажигались огни большого города, в котором у нее больше не было дома.
Следующий день выдался серым и бесцветным, точно вылинявшим от внутреннего напряжения Алисы. Она почти не спала, ворочаясь на краю их некогда общей кровати, в то время как Максим храпел на спине, будто не произошло ровным счетом ничего. Утро прошло в гнетущем молчании. Он собрался на работу, бросив на прощание короткое «Договорились?», на что она не удостоила его ответом. Дверь закрылась, и Алиса осталась одна в звенящей тишине, чувствуя себя не хозяйкой, а сторожем на вымирающем объекте.
Она механически мыла чашку после его завтрака, когда в прихожей раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Сердце у Алисы ушло в пятки. Она медленно, будто на эшафот, вышла из кухни.
Открыв дверь, она увидела их. Во главе группы, как броненосец, стояла Людмила Петровна, мать Максима. В ее пронзительных глазах читалось не ожидание, а требование немедленно впустить. За ней, с перекошенным от натуги лицом, толкала коляску ее дочь Ирина, а сбоку небрежно опирался на косяк муж Ирины, Сергей, с наушниками на шее.
— Ну, наконец-то! — произнесла Людмила Петровна, без единого слова приветствия проходя внутрь и оставляя на паркете мокрые следы от сапог. — Мы тут на улице ждем, а у вас, вижу, тепло, как в банке. Максим где?
— На работе, — автоматически ответила Алиса, отступая под натиском входящих.
Ирина с хмурым видом вкатила коляску в прихожую, задев ручкой за тумбу.
— Сереж, не стой, как столб, разувайся и заноси сумки, — бросила она мужу, не глядя на Алису.
Сергей тяжко вздохнул, снял наушники и потянулся к чемоданам.
Людмила Петровна, тем временем, совершала обход территории. Она прошла в гостиную, оценивающим взглядом окинула интерьер.
— Обои, конечно, кричащие, — громко, ни к кому не обращаясь, заявила она. — Надо будет Максиму сказать, переклеить после праздников. Более спокойные, пастельные.
Алиса стояла посередине прихожей, чувствуя себя невидимкой. Ее не спросили, не предложили помочь, с ней не поздоровались. Она была просто частью обстановки, которую предстояло терпеть или менять.
Ирина, расстегнув комбинезон ребенка, выпустила в квартиру маленького мальчика лет четырех. Мальчик, которого звали Артемкой, сразу с визгом рванул вглубь квартиры.
— Тема, осторожно! — крикнула ему вдогонку Ирина без особой горячности и, повернувшись к Алисе, спросила: — А где у вас тут можно разогреть смесь? Он у нас кушает в это время.
— На кухне, — тихо сказала Алиса и повела ее, чувствуя, как нарастает ком бессильной ярости у нее в груди.
Пока Ирина возилась у микроволновки, Людмила Петровна заглянула в спальню.
— Кровать большая, хорошая, — прокомментировала она. — Я тут с Артемкой лягу. Ирина с Сергеем на раскладушке в гостиной. А вы как думали?
Алиса уже не удивлялась. Она просто смотрела, как эти люди хозяйничают в ее доме, деля пространство, как будто его настоящая владелица — призрак.
В это время Артемка, пробегая из спальни в гостиную, заскочил в ее маленький кабинет, уголок, где стоял ее письменный стол, книжные полки и архив с дипломной работой. Защита была назначена на середину января, и последние недели она только и делала, что шлифовала текст и готовила презентацию.
— Тема, что ты там делаешь? — лениво окликнула его Ирина из кухни.
Послышался шорох бумаги. Алису будто током ударило. Она рванулась в кабинет.
Артемка сидел на полу, увлеченно рвав на полосы листы с графиками и распечатанным текстом. Это была ее дипломная работа. Тот самый распечатанный и сброшюрованный экземпляр, который она бережно подписала и сложила в прозрачную папку.
— Нет! — вскрикнула Алиса, вырывая из его рук изодранные в клочья листы. — Отдай!
Мальчик захныкал.
Ирина подошла к дверям кабинета, хмуро глядя на сцену.
— Что это вы на ребенка кричите? Он же ребенок, он не понимает. Бумажки какие-то. Распечатаете себе новые.
Алиса смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Она держала в руках результат месяцев труда, превращенный в мусор. Эти «бумажки» были ее будущим, ее образованием, ее усилиями.
— Это мой диплом, — прошипела она, и голос ее срывался от ярости и обиды. — Его защищать через две недели!
Ирина пожала плечами, подходя к сыну и отряхивая его.
— Ну, надо было убирать подальше, если это так ценно. Ребенок не виноват, что у вас все в свободном доступе валяется. Тема, пошли, мама тебе сок купит.
Она увела сына, оставив Алису одну посреди разгромленного кабинета, сжимающую в дрожащих пальцах клочья испорченной работы. В ушах стоял оглушительный звон. Она смотрела на графики, на строчки текста, на все, во что она вкладывала душу, и что было уничтожено за несколько секунд безразличия и наглости.
В этот момент она поняла окончательно и бесповоротно: это не недопонимание и не временные неудобства. Это война. И в этой войне ей объявили, что она не имеет никаких прав. Ни на свой дом, ни на свое пространство, ни на свою жизнь.
Она медленно опустилась на колени и начала собирать обрывки, словно осколки своей прежней, наивной жизни. Каждый клочок бумаги был напоминанием о том, что доверчивость и любовь оказались ее самым большим заблуждением.
Тишина в квартире была обманчивой. За закрытой дверью спальни, куда Алиса заперлась, будто в последнем убежище, стоял гул от приглушенных голосов. Она сидела на краю кровати, уставившись в одну точку. Разорванная дипломная работа лежала на столе аккуратной, но безнадежной стопкой — могильник ее усилий. Каждый шорох за дверью, каждый взрыв смеха отзывался в ней новой волной унижения.
Она не могла плакать. Слезы высохли, оставив после себя лишь холодную, твердую пустоту. Вместо них внутри клокотала ярость — медленная, вязкая и беспомощная. Она слышала, как хлопает дверца холодильника, как звякает посуда. Ее посуда. На ее кухне.
Позже, когда за стеной стало тише, ее выманил наружу естественный позыв. Алиса неслышно вышла в коридор и направилась в туалет. Проходя мимо кухни, она замерла. Дверь была приоткрыта, и оттуда доносились голоса — негромкие, но отчетливые в ночной тишине.
— Хороший коньяк, — раздался голос Сергея. — Дорогой, чувствуется.
— Максим не мелочится, — с гордостью ответила Людмила Петровна. — Приучил его с детства к качеству. Не то что некоторые, — она сделала многозначительную паузу, и Алиса поняла, что речь о ней.
— Ну, а что вы хотели, мам? — вступила Ирина. — Он один, зарабатывает, квартиру тянул. А она тут пристроилась, невеста. Теперь придется нам помочь ему навести порядок в его жизни.
Алиса прилипла к стене, затаив дыхание. «Пристроилась». «Навести порядок».
— Абсолютно верно, — поддержала зятя Людмила Петровна. — Он слишком мягкий с ней. Надо, чтобы она тут не засиживалась. Квартира хорошая, лишней не будет. Ему в новом браке пригодится.
Слово «новом» прозвучало для Алисы как пощечина. У нее потемнело в глазах. Она инстинктивно схватилась за косяк, чтобы не упасть. Они не просто гости. Они — оккупационная администрация, которая уже планирует ее свержение и дележ имущества.
— Она вроде и диплом свой тут порвала, — с усмешкой заметила Ирина. — Истеричка. Нервная. Максу такая не нужна.
— Пусть съездит к родителям, остынет, — философски изрек Сергей. — А мы тут поможем Максиму все обдумать без лишних эмоций.
Алиса больше не могла слушать. Она, стараясь не скрипеть половицами, вернулась в спальню и снова закрылась на ключ. Ее трясло. Руки дрожали так, что она с трудом нашла в сумочке телефон. Взгляд упал на время — половина первого ночи. Но она уже не могла терпеть.
Она пролистала контакты и нажала на имя «Катя». Подруга отвечала на звонки в любое время суток, но сейчас Алиса боялась, что та спит.
Трубка была поднята почти мгновенно.
— Алло? Алиска? Что случилось? — голос Кати был немедленно настороженным. Она знала, что поздно ночью просто так не звонят.
— Кать… — голос Алисы сорвался в шепот, предательски дрожа. — Они… они здесь.
— Кто они? Родственники Макса? Ты говорила, что они должны приехать.
— Они выгнали меня из моей же спальни. Они сидят на кухне, пьют наш коньяк и решают, что Максиму пора заводить новую жену, а эту квартиру… эту квартиру надо освободить.
— Что?! — на другом конце провода послышался шум, будто Катя резко села на кровати. — Ты в своем уме? Они что, совсем охренели?
— Они порвали мой диплом, Кать. Артемка. А Ирина сказала, что я сама виновата. — Алиса сглотнула ком в горле, пытаясь взять себя в руки. — Они говорят, что я тут «пристроилась». Что Максим один все тянул.
— Да он вообще ничего не тянул! — взорвалась Катя. — Первоначальный взнос твои родители дали! Это же они нам на свадьбу собирались, а ты уговорила их на квартиру! Помнишь?
Алиса помнила. Она закрыла глаза, и в памяти всплыли те напряженные разговоры с родителями, ее уговоры, что это будет лучшим вкладом в их будущее. И тихая радость отца, когда сделка состоялась.
— Помню, — прошептала она. — Кать, а квартира… она ведь оформлена на меня. Только на меня. Максим тогда махнул рукой, сказал, что мы скоро поженимся и разницы нет.
В трубке наступила тишина, а потом Катя произнесла медленно, с расстановкой, и в ее голосе зазвучали совсем другие, твердые ноты.
— Алиса, стоп. Ты сейчас внимательно меня слушаешь. Перестань шептать. Сядь и дыши.
Алиса машинально последовала приказу, опустившись на кровать.
— Я слушаю.
— Квартира куплена до брака. Она оформлена на тебя. Юридически это твоя личная собственность. Твоя и только твоя. Расписка от твоих родителей о переводе денег на первоначальный взнос у тебя есть?
— Да, — Алиса кивнула, словно подруга могла ее видеть. — У меня в папке с документами.
— Ипотека тоже формально на тебе?
— Да… но мы платили с нашего общего счета, куда Максим переводил свою зарплату, а я — свою.
— Это уже детали, Алис! — голос Кати снова зазвучал энергично. — Главный факт — собственник ты. Все остальное — это споры о совместно нажитом, но до брака! И знаешь, что это значит?
Алиса молчала, вслушиваясь в собственное учащенное сердцебиение.
— Это значит, — продолжила Катя, и в ее голосе прозвучало холодное, почти профессиональное торжество, — что они все — твой бесценный жених, его мама, сестра и зять — являются никем иным как незаконными жильцами в твоей частной собственности. Понимаешь? Они не просто наглецы. Они нарушители. И закон на твоей стороне.
Слова подруги повисли в тишине комнаты, словно заряженные электричеством. «Незаконные жильцы». Алиса повторяла эту фразу про себя, и с каждым разом она звучала все громче и весомее, оттесняя прежний страх и ощущение бесправия.
— Подожди, — переспросила она, крепче сжимая телефон. — То есть, то, что они здесь находятся против моей воли… это уже не просто хамство, а правонарушение?
— Абсолютно верно, — голос Кати стал четким и деловым, она перешла в свой «рабочий» режим. Катя уже три года работала помощником адвоката в сфере недвижимости и знала, о чем говорила. — Давай по порядку, чтобы ты все поняла и успокоилась. Квартира была куплена в период ваших отношений, но до официальной регистрации брака. Да?
— Да, — подтвердила Алиса. — Мы подали заявление в ЗАГС только через месяц после новоселья.
— Отлично. Свидетельство о праве собственности оформлено исключительно на тебя.
— Да, оно лежит в той же синей папке, с левой стороны.
— Прекрасно. Теперь про деньги. Первоначальный взнос. Твои родители перечислили крупную сумму со своего счета прямо на счет застройщика. У тебя есть расписка, где они указывают, что эти деньги являются безвозмездной помощью именно тебе на приобретение жилья. Это ключевой момент.
Алиса мысленно представила ту самую расписку, написанную отцом ее подругой рукой. Он тогда настоял на этом, сказав: «Дочка, в жизни всякое бывается. Пусть будет».
— Да, расписка есть. Но Максим… он ведь тоже вкладывался. Он платил по ипотеке с нашей общей карты. И на ремонт деньги давал.
— Слушай внимательно, — Катя сделала паузу для важности. — Да, он может попытаться претендовать на часть имущества, если докажет, что вкладывал значительные личные средства именно в приобретение или улучшение квартиры. Но, во-первых, это будут не первоначальные 50%, а лишь доля, пропорциональная его вложениям. А во-вторых, и это главное — ему придется это ДОКАЗЫВАТЬ в суде. Платежки с его карты, чеки на стройматериалы, расписки. У него это все есть, аккуратно собрано?
Алиса задумалась. Максим был не из тех, кто хранит каждую квитанцию. Деньги текли общим потоком, она чаще занималась бытом и оплатой счетов.
— Вряд ли, — медленно проговорила она. — Чеки за стройматериалы в основном у меня. А общую карту он пополнял со своей зарплаты, но это были просто переводы, без каких-либо пометок «на ипотеку».
— Идеально, — в голосе Кати послышалось удовлетворение. — Значит, его шансы оспорить твое единоличное право собственности стремятся к нулю. Особенно на фоне твоей расписки от родителей. Суд встанет на твою сторону. А теперь самое вкусное. Ты, как единоличный собственник, имеешь полное право распоряжаться своим жильем. Ты можешь прописывать и выписывать кого угодно, сдавать его или, внимание, требовать выселения любых лиц, которые находятся там без твоего согласия.
— Даже если я их впустила? Пусть и под давлением?
— Ты не давала им официального разрешения на проживание, не прописывала их. Факт твоего морального давления и выселения из собственной спальни лишь усилит твою позицию. Они — гости, которые злоупотребили твоим гостеприимством. А гости, напомню, не имеют права жить в квартире против воли хозяина. Особенно когда этот хозяин — ты.
Алиса встала и подошла к окну. За стеклом горели огни ночного города, но теперь она смотрела на них не с тоской, а с новым, острым чувством власти. Она была не жертвой, а хозяйкой. Закон говорил ее голосом.
— То есть, я могу просто… попросить их уйти. На законных основаниях.
— Не просто попросить, Алиска. Ты можешь потребовать. И если они откажутся, ты имеешь полное право вызвать наряд полиции. По статье о нарушении права собственности или даже по статье о самоуправстве. Полиция, увидев твои документы, будет обязана на них воздействовать. Они не смогут проигнорировать вызов собственницы, которую выжили из ее же квартиры.
Алиса глубоко вздохнула. Воздух, который еще вчера казался ей отравленным, теперь наполнял легкие силой. Она вспомнила слова Людмилы Петровны о «новом браке», презрительные взгляды Ирины, спокойное предательство Максима.
— Кать, — сказала она тихо, но очень твердо. — Я все поняла.
— Что ты собираешься делать? — спросила подруга, и в ее голосе сквозила тревога, смешанная с надеждой.
— Сначала я высплюсь, — неожиданно для себя ответила Алиса. — Потому что завтра мне понадобятся все мои силы. А потом… потом я перестану быть гостем в своем доме.
Она положила телефон на тумбочку и прилегла на кровать, укрывшись одеялом. Снаружи все еще был слышен приглушенный гул голосов, но теперь он не пугал ее. Он звучал как фон, как шум противника накануне битвы. Она закрыла глаза, и впервые за эти сутки на ее лице появилось не выражение боли, а легкая, почти невесомая улыбка. У нее был план. И на ее стороне был закон.
Алиса проснулась еще до рассвета. Не потому, что не выспалась, а потому, что внутри нее будильником прозвенела холодная, стальная решимость. Она лежала с открытыми глазами и слушала звуки чужого сна за дверью: храп Сергея, доносящийся из гостиной, сопение ребенка. Эти звуки больше не вызывали в ней ни ярости, ни страха, лишь легкое брезгливое презрение.
Она встала, приняла душ, как будто смывая с себя остатки вчерашней слабости, и тщательно оделась. Она надела свои самые хорошие джинсы и темно-синий свитер, который Максим когда-то назвал цветом ее глаз. Сегодня ей был важен каждый штрих, каждая деталь, работающая на образ хозяйки, а не затравленной жертвы.
Заглянув в синюю папку с документами, она убедилась, что свидетельство о собственности и расписка от родителей на месте. Она положила папку на видное место на комод в спальне. Это был ее талисман.
Когда на кухне задвигались и зазвенела посуда, Алиса сделала глубокий вдох и вышла из комнаты. Она не кралась, как вчера. Она шла твердым, уверенным шагом.
На кухне царил привычный уже хаос. Людмила Петровна хозяйничала у плины, разогревая кашу для Артемки. Ирина наливала себе кофе. Сергей, сонный, уткнулся в телефон. Максим, свежий и бодрый после душа, завтракал бутербродом.
— Доброе утро, — произнесла Алиса спокойно, нейтрально.
На нее бросили несколько беглых взглядов. Ирина что-то буркнула в ответ, Людмила Петровна промолчала. Максим кивнул.
— Алиса, не помнишь, где батарейки АА? Пульт от телевизора сдох, — сказал он, как ни в чем не бывало.
Алиса подошла к столу, но не села. Она оперлась ладонями о столешницу и обвела взглядом всех присутствующих. Ее поза была неагрессивной, но недвусмысленно демонстрировала, что сейчас будет говорить она.
— Батарейки в верхнем ящике тумбы в прихожей, — ответила она, глядя прямо на Максима. — Но это не самое главное.
Людмила Петровна, почуяв неладное, повернулась от плины, держа в руке половник.
— А что главное? У нас тут, между прочим, ребенок завтракает. Не мешай.
— Я никому не мешаю, Людмила Петровна, — парировала Алиса, не отводя взгляда от Максима. — Я просто хочу прояснить ситуацию. Чтобы не было недопониманий.
Максим нахмурился, отложив бутерброд.
— Какую еще ситуацию? Все и так ясно.
— Мне нет, — сказала Алиса. Ее голос оставался ровным, но в нем появилась сталь. — Вчера в мое отсутствие были приняты решения о размещении гостей в моей квартире. Меня выселили из моей же спальни. Мои личные вещи были испорчены. Мне это не нравится.
Ирина фыркнула, отодвигая чашку.
— Опять начинается. Ну вот, мам, я же говорила, что она истеричку закатит.
— Это не истерика, Ирина, — Алиса медленно перевела на нее взгляд. — Это заявление. В моем доме правила устанавливаю я. А не гости, какими бы близкими родственниками они ни были.
Воцарилась напряженная тишина. Артемка, почуяв неладное, перестал есть.
Максим встал, его лицо покраснело.
— Алиса, прекрати! Немедленно извинись перед моей матерью и сестрой! Ты себя ведешь как последняя эгоистка! Я не позволю тебе оскорблять мою семью в моем доме!
Он сделал шаг к ней, пытаясь надавить физически, как делал это раньше во время ссор. Но Алиса не отступила ни на сантиметр. Она выпрямилась во весь рост и посмотрела на него с таким холодным презрением, что он невольно замедлился.
— Ты сделал две ошибки, Максим, — произнесла она тихо, но так отчетливо, что каждое слово было слышно в звенящей тишине. — Первая. Это не твой дом.
Она сделала небольшую паузу, позволяя словам достигнуть цели. Максим смотрел на нее с непониманием.
— Что за бред ты несешь?
— И вторая, — продолжила Алиса, и теперь ее голос зазвучал громко и властно, на всю квартиру. — Это не твоя семья. По крайней мере, для меня. После всего произошедшего, ни о какой свадьбе не может быть и речи.
Людмила Петровна ахнула. Ирина открыла рот. Сергей наконец оторвался от телефона.
— Ты совсем спятила? — прошипел Максим.
— Я совершенно трезва. И я заявляю следующее, — Алиса обвела взглядом всех родственников, замерших в ступоре. — Максим, твоя мать, сестра и вся твоя свита имеют ровно два часа, чтобы собрать свои вещи и навсегда покинуть мою квартиру.
Наступила мертвая тишина, которую на несколько секунд нарушало лишь настойчивое бульканье каши на плите. Казалось, воздух на кухне застыл и стал вязким, как сироп.
Первой опомнилась Людмила Петровна. Ее лицо исказилось маской невероятного гнева.
— Что?! — ее визгливый крик заставил Артемку расплакаться. — Ты сейчас с нами так разговариваешь?! Максим, ты слышишь эту неблагодарную тварь?!
Максим стоял, будто парализованный. Он смотрел на Алису непонимающим взглядом, словно видел ее впервые. Его мозг явно отказывался обрабатывать услышанное.
— Ты… ты что, совсем с катушек съехала? — наконец выдохнул он. — Это мой дом! Я тут плачу! Я вкладывался!
— Ты вкладывался в наши с тобой отношения, которые только что закончились, — холодно парировала Алиса. Она не отводила взгляда. — А платишь ты по счетам, которые приходят на мое имя, как на собственника. Проверишь, если не веришь.
Ирина резко встала, с размаху отодвинув стул.
— Да кто ты такая вообще, чтоб нас выгонять? Мы здесь по приглашению хозяина! Максим, скажи же ей!
— Хозяин здесь я, — голос Алисы не дрогнул. Она медленно прошла к комоду в спальне и вернулась с синей папкой. Она не стала показывать документы, просто держала ее в руках, как символ своей власти. — И мое решение окончательное. У вас два часа. После этого я вызываю полицию и пишу заявление о самоуправстве и нарушении права собственности.
Сергей, до этого хранивший молчание, нахмурился.
— Подожди, какая полиция? Ты шутишь? Мы же не какие-то бомжи, мы родственники!
— Для закона вы — лица, незаконно проживающие в моей квартире против воли собственника. Без договора аренды, без прописки, без моего официального разрешения. Родственники или нет — значения не имеет.
Максим, наконец, сорвался. Он шагнул к Алисе, его лицо перекосила ярость.
— А ну отдай эти бумажки! Какая еще собственность?! Это наша с тобой квартира!
— Не трогай меня, — отчеканила Алиса, глядя ему прямо в глаза. — И не трогай мои документы. Иначе заявление будет еще и о угрозах и попытке отобрать правоустанавливающие документы.
Ее рука уже лежала на телефоне. Она заранее открыла номер экстренной службы.
Людмила Петровна, увидев, что крики не действуют, попыталась взять истерику.
— Да вызывай ты кого хочешь! Я никуда не уйду! У меня давление! Я плохо себя чувствую! Умру я тут у вас, тогда узнаете!
— Людмила Петровна, — Алиса повернулась к ней, и в ее голосе не было ни капли сочувствия. — Скорая приедет быстрее полиции. Вас отвезут в больницу, а ваши вещи мы аккуратно соберем и вынесем в подъезд. Как вам такой вариант?
Старуха онемела, ее губы беззвучно шевелились.
Прошло два часа. Никто не сдвинулся с места. Родственники сидели в гостиной, демонстративно игнорируя ультиматум. Максим ходил из угла в угол, что-то бубня себе под нос. Алиса стояла у окна в спальне и, набравшись сил, нажала кнопку вызова.
Через двадцать минут раздался звонок в дверь. Алиса открыла. На пороге стояли два полицейских — старший, лет сорока, с серьезным лицом, и молодой.
— Здравствуйте. Вызывали? По какому адресу? Гражданка…?
— Алиса Вертинская. Я собственник этой квартиры. Эти люди, — она указала рукой на гостиную, — отказываются покинуть мое жилье, куда они проникли без моего согласия и где проживают против моей воли.
Полицейские вошли. Воздух в квартире наэлектризовался.
— Документы, пожалуйста, — попросил старший.
Алиса подала ему синюю папку. Он внимательно изучил свидетельство о собственности, сверил данные с ее паспортом.
Максим тут же ринулся в атаку.
— Товарищ начальник! Это моя невеста! Мы здесь живем вместе! Я плачу за эту квартиру! Она нас просто выгнать хочет!
— Он платит по счетам, как любой член семьи, проживающий с собственником, — четко пояснила Алиса. — Но юридическим правом собственности не обладает. Квартира была куплена до брака и оформлена на меня. Вот расписка от моих родителей о безвозмездной передаче мне средств на первоначальный взнос.
Полицейский просмотрел расписку и кивнул. Он повернулся к Максиму и его родне.
— Так, граждане. Ситуация ясна. Гражданка Вертинская является единоличным собственником данного жилого помещения. Вы находитесь здесь без ее согласия. Вы должны покинуть квартиру.
— Да как вы смеете! — взвизгнула Людмила Петровна. — Мы — ее семья!
— На основании каких документов вы здесь проживаете? Прописка есть? Договор аренды? — спросил второй полицейский, обращаясь ко всем.
В ответ повисло молчание.
— Вот именно, — заключил старший. — Вы — гости. А гость, которого не желают видеть, обязан уйти. В противном случае, мы будем вынуждены составить протокол об административном правонарушении по статье о самоуправстве. Это штраф. И вас все равно выведут принудительно. Не доводите до этого.
Слова полицейского, произнесенные официальным, бесстрастным тоном, подействовали сильнее любых криков Алисы. Они прозвучали как приговор.
Ирина первая сломалась. Она с ненавистью посмотрела на Алису и толкнула Сергея.
— Что уставился? Собирай вещи! Я в участок из-за этой суки не пойду!
Их отступление стало сигналом для всех. Людмила Петровна, бормоча проклятия, поплелась в спальню за своими чемоданами. Максим стоял посреди комнаты, белый как полотно. Он смотрел на Алису, на полицейских, на суетящихся родственников. Его план, его уверенность, его мир — все рухнуло в одно мгновение. И он понимал, что потерпел не просто бытовое поражение. Он проиграл все.
Следующие полчаса в квартире царила хаотичная, злая суета. Под бесстрастными взглядами полицейских родственники сгребали свои разбросанные вещи, утратив всю свою предыдущую уверенность. Теперь они походили на непрошеных постояльцев, которых застали врасплох.
Людмила Петровна, бормоча что-то невнятное о «беспределе» и «неблагодарном поколении», швыряла в чемодан свои платки и тапочки. Ирина, не глядя на Алису, грубо дергала за руку Артемку, который снова начал хныкать, чувствуя всеобщее напряжение. Сергей, насупившись, тащил надувной матрас, задевая им косяки дверей.
Алиса стояла в стороне, у окна в гостиной, наблюдая за этим исходом. Она не чувствовала радости, лишь огромную, всепоглощающую усталость и пустоту, наступающую после адреналина. Рука все еще слегка дрожала, и она сжала ее в кулак.
Полицейские, убедившись, что процесс движется, и конфликта не предвидится, предупредили еще раз о последствиях затягивания и удалились, оставив дверь приоткрытой.
Первыми, не прощаясь, вышли Ирина с мужем и ребенком. Сергей, проходя мимо Алисы, бросил ей злобный взгляд.
— Довольна? Семью разрушила из-за каких-то бумажек.
Алиса не удостоила его ответом. Она просто смотрела в окно, видя в отражении, как они грузятся в лифт.
Следом, с громким шумом катя чемодан, промаршировала Людмила Петровна. На пороге она обернулась, и ее глаза, полные ненависти, сверлили спину Алисы.
— Чтобы у тебя ничего в жизни не сложилось! Ни семьи, ни детей! Чтобы ты осталась одна в этой своей злосчастной квартире! — выкрикнула она сдавленным, хриплым голосом и, не дожидаясь реакции, вышла, громко хлопнув дверью.
В квартире воцарилась тишина. Гнетущая, густая, но уже без чужих голосов. Остался только Максим. Он стоял в центре гостиной, рядом с его дорогим кожаным креслом, которое он так любил. Его чемодан, собранный наспех еще утром, одиноко стоял у его ног.
Он смотрел на Алису. Его взгляд был сложным — в нем читались и злость, и обида, и непонимание, и тень осознания собственной чудовищной ошибки.
— Алиса… — он начал, и его голос, обычно такой уверенный, дрогнул. — Давай… давай поговорим. Как взрослые люди. Это все… это все можно исправить. Я погорячился. Они надавили на меня… мама…
Он сделал шаг к ней.
Алиса медленно повернулась. Она посмотрела на него не отрешенно, как раньше, а с глубоким, окончательным пониманием. Она видела перед собой не того мужчину, в которого была влюблена, а слабого, запутавшегося человека, позволившего другим разрушить его собственное счастье.
— Нет, Максим, — ее голос был тихим, но абсолютно четким. — Ничего исправлять не нужно. И не нужно слов. Все, что нужно, уже произошло. Все, что нужно, уже сказано.
Она прошла мимо него в спальню. Он слышал, как щелкнула застежка молнии. Через минуту Алиса вернулась, держа в руках его второй, почти пустой чемодан, который он не успел распаковать. Она поставила его рядом с первым.
— Твои вещи. Все, что я нашла. Остальное, если что-то осталось, можешь забрать позже, в мое отсутствие, договорившись со мной по телефону.
Максим смотрел то на чемоданы, то на ее лицо, ища хоть какую-то трещину, хоть каплю сомнения. Но нашел лишь спокойную, непробиваемую твердость.
— То есть… все? Так просто? — он с трудом выговорил.
— Да, Максим, — Алиса подошла к входной двери и широко ее распахнула. В подъезд пахнуло холодным воздухом. — Все. С Новым годом. Надеюсь, твоей семье было уютно в моей квартире. Теперь ищите себе новую.
Он еще секунду постоял, словно не веря, что это конец. Затем, сгорбившись, он взял свои чемоданы и, не сказав больше ни слова, вышел за порог. Он не обернулся.
Алиса медленно, с тихим щелчком, закрыла дверь. Повернула ключ, задвинула цепочку. Звук металла, входящего в паз, прозвучал финальным аккордом.
Она обернулась и прислонилась спиной к двери. Квартира была пуста. Повсюду виднелись следы недавнего вторжения: сдвинутая мебель, пятно от чая на столе, смятая подушка на диване. Но эти следы уже не имели над ней власти. Они были просто мусором, который предстояло убрать.
Она прошла на кухню, включила свет. Поставила на плиту чайник. Механические, привычные движения успокаивали. Пока чайник закипал, она подошла к окну и распахнула створку. Морозный воздух ворвался в комнату, смешиваясь с запахом чужих духов и еды. Она глубоко вдохнула, ощущая, как легкие наполняются холодной свежестью.
Она смотрела на огни города, на мириады окон, в каждом из которых кипела своя жизнь, свои драмы и радости. Где-то там сейчас был Максим со своей «семьей». Где-то там была ее прежняя жизнь.
Чайник выключился с тихим щелчком. Алиса налила в кружку кипятка, заварила пакетик своего любимого чая с бергамотом и, взяв его в руки, снова подошла к окну.
Она осталась одна. В тишине. В своей квартире. Это не было счастливым концом. Это было началом. Началом новой, другой жизни, в которой не будет места предательству, неуважению и наглым родственникам. Она подняла кружку к губам, сделала первый глоток. Он был горьковатым и обжигающе горячим. Как правда. Но за ним обязательно последует тепло.
