Аля открыла дверь своим ключом, но привычного мягкого щелчка не последовало. Замок поддался туго, будто с той стороны его кто-то подпирал плечом. Из недр квартиры на лестничную клетку вырвался запах. Пахло не Алиными духами и не свежесваренным кофе, а жареным луком, дешевым табаком и какой-то распаренной, душной одеждой, словно в прихожей открыли филиал плацкартного вагона поезда «Воркута — Адлер».
Алевтина Павловна, женщина пятидесяти двух лет, главный технолог швейного производства и человек, у которого даже чайные ложки в ящике лежали строго параллельно, замерла на пороге.
В её узком, светлом коридоре, где обычно царил скандинавский минимализм (купленный в «Икее» перед самым её закрытием), теперь царил хаос. Огромные клетчатые сумки — такие, с какими в девяностые челноки штурмовали Турцию — громоздились баррикадами. На её любимом пуфике цвета пыльной розы стоял трехлитровый баллон с мутным рассолом. А на вешалке, поверх её элегантного бежевого тренча, висела чья-то монументальная дубленка, пахнущая нафталином и тоской.
— Олег! — крикнула Аля, перешагивая через чьи-то стоптанные кроссовки сорок пятого размера. — Олег, у нас прорыв канализации? Или мы переезжаем, а я не в курсе?
Из кухни выглянул муж. Вид у Олега был виноватый и одновременно суетливый, как у нашкодившего спаниеля. На нем был фартук, который Аля надевала только для разделки рыбы, а в руках — половник.
— Алечка, ты уже пришла? — пролепетал он. — А мы тут… это… обедаем.
— Кто «мы», Олег? Тараканы?
И тут из кухни, отодвинув Олега мощным бедром, выплыла женщина. Она была необъятна, как родина. На ней был цветастый халат (Аля с ужасом узнала свой старый халат, который два года назад отвезла на дачу «на тряпки»), а лицо лоснилось от жира и удовольствия.
— О, хозяйка явилась! — прогудела женщина басом. — Здорово, Алевтина. А мы уж думали, ты до ночи на работе сгинешь. Проходи, че встала? В ногах правды нет. Олег, налей жене щей, она, небось, голодная, как волк.
За спиной женщины маячила фигура парня лет тридцати с пустым, коровьим взглядом и телефоном в руках. Он жевал пирожок. Алин пирожок. С капустой, который она пекла вчера вечером на два дня вперед.
Аля медленно сняла туфли, стараясь не наступить в грязную лужу, натекшую с чьих-то сапог.
— Олег, — ледяным тоном произнесла она. — Кто все эти люди и что они делают в моей квартире?
— Ну, Аль… Ну ты чего, — зашептал муж, подлетая к ней и пытаясь чмокнуть в щеку (от него пахло чесноком, Аля брезгливо отстранилась). — Это же тетя Валя! Из Сызрани! Сестра отца, ну, двоюродная. Помнишь, я рассказывал? А это Толик, внук её. Они проездом.
— Проездом куда? — уточнила Аля. — В преисподнюю?
— В клинику, Аль. У Толика что-то с ногой, обследоваться надо. И тете Вале зубы посмотреть. Гостиницы нынче дорогие, ты же знаешь цены. А мы родня. Не чужие люди.
— Надолго?
Олег отвел глаза и начал ковырять пальцем обои.
— Ну… на недельку. Может, дней на десять. Пока анализы, то-сё.
Аля закрыла глаза. Глубокий вдох. Выдох. «Не убий», — вспомнила она заповедь. «УК РФ, статья 105», — вспомнила она более весомый аргумент.
— Неделька, значит, — сказала она. — Хорошо.
Она прошла на кухню. Стол был застелен клеенкой, которую Аля использовала при лепке пельменей. Сейчас на ней стояли тарелки (из праздничного сервиза!), наполненные чем-то жирным и красным. В центре стола, как король вечеринки, красовался майонез «Ведерко» и нарезанный толстыми ломтями батон.
Тетя Валя уже сидела во главе стола — на Алином месте.
— Садись, — скомандовала она, указывая ложкой на табуретку у входа. — Щи, правда, пустые у тебя получились, мясо пришлось свое добавлять, тушенку. Вы тут в Питере совсем отощали на своих диетах. Мужика кормить надо! Вон Олег какой бледный, смотреть страшно.
— Я не буду, спасибо, — сказала Аля, с ужасом глядя на гору крошек на полу. Утром она мыла пол. — Я только чаю выпью.
— Чаю? — удивилась Валя. — Ну пей. Только заварка кончилась, мы новую заварили, свою. «Принцесса Нури». Крепкая, не то что твои веники сушеные.
Аля открыла шкафчик. Её банка с дорогим улуном, который она привезла из Китая и берегла для особых случаев, была пуста.
— Где мой чай? — тихо спросила она.
— Дык выпили! — радостно сообщил Толик, не отрываясь от экрана смартфона. — Вкусный, кстати, только слабый какой-то, пришлось пять ложек сыпать.
Аля посмотрела на мужа. Олег усиленно делал вид, что изучает узор на линолеуме.
— Понятно, — сказала Аля. — Приятного аппетита.
Она развернулась и ушла в спальню. Закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной.
В спальне тоже кто-то был. На их супружеской кровати, на её шелковом покрывале, лежал огромный полосатый кот и вылизывал себе… ну, то, что коты обычно вылизывают.
— А это еще кто?! — вскрикнула Аля.
— Это Барсик! — донеслось из кухни. — Он стерильный, не бойся! Только ссыт иногда в тапки, если обидится, ты его не гоняй!
Аля сползла по двери на пол.
Десять дней.
Ей предстояло выжить в собственном доме, который стремительно превращался в коммуналку образца 1954 года.
Вечером началась битва за ресурсы.
Первым пал санузел.
Аля привыкла принимать душ в тишине, нанося свои масочки и скрабы. Теперь в ванной уже сорок минут журчала вода, и слышалось мощное кряхтение тети Вали.
— Ох, хорошо пошла! Тепленькая! — гудело из-за двери.
Когда Валя наконец вышла, распаренная, в одном полотенце (Алином, банном, махровом), ванная комната напоминала парилку в общественной бане. Зеркало запотело, на полу были лужи, а в воздухе висел тяжелый запах хозяйственного мыла.
Аля зашла внутрь и замерла.
Её полка с косметикой была разорена. Дорогой шампунь для окрашенных волос (2000 рублей за флакон) был открыт и заметно полегчал. Крем для тела «Loccitane» стоял без крышки, и в нем виднелся след от чьего-то широкого пальца.
— Олег! — прошипела Аля, врываясь на кухню, где муж мыл посуду (хоть что-то). — Твоя тетя мылась моим шампунем?
— Ну Аль, ну не будь мегерой, — заныл Олег. — Она спросила: «Чем тут голову помыть?». Я сказал: «Вон на полке бери». Откуда я знаю, какой там у тебя за две тыщи, а какой за сто рублей? Мыло и мыло.
— Это не мыло, Олег! Это профессиональный уход! А кремом она что мазала? Пятки?
— Может, и пятки. У неё шпоры, болят. Тебе жалко, что ли? Купим мы тебе новый крем!
— На какие шиши? — Аля прищурилась. — Ты же говорил, у тебя до зарплаты три тысячи осталось. А гостей кормить надо. Вон, Толик один ест за троих грузчиков.
— Ну… займем. Или Валя даст. Она же не с пустыми руками приехала, картошки привезла мешок. Вон в коридоре стоит.
Аля вспомнила грязный мешок, прислоненный к обоям итальянской коллекции.
— Картошки… Прекрасно. Будем делать маски из картофельных очистков.
Ночь прошла под аккомпанемент храпа. Храпели в гостиной так, что, казалось, вибрируют стекла в стеклопакетах. Толик храпел с присвистом, а тетя Валя выдавала мощные рулады, похожие на работу дизельного генератора.
Аля ворочалась, накрыв голову подушкой. Кот Барсик скребся в дверь спальни, требуя свободы.
— Я их выгоню, — шептала Аля в темноту. — Я их выгоню, или я сяду за двойное убийство.
— Потерпи, Альчик, — сонно бормотал Олег, обнимая её. — Родня же. Неудобно.
На третий день Аля поняла, что «неудобно» — это спать на потолке. А всё остальное — это вопрос выживания.
Придя с работы, она обнаружила, что тетя Валя устроила «генеральную уборку».
— Грязища у тебя, Алевтина, по углам, — заявила родственница, встречая её с мокрой тряпкой в руках. — Я вот прошлась немного. И переставила тут всё по-людски, а то не развернуться.
Аля заглянула в гостиную. Её любимый журнальный столик был задвинут в угол. Кресла развернуты к телевизору так, как удобно зрителям. А на подоконнике, где жили её орхидеи, теперь сушились носки Толика и чьи-то гигантские трусы «паруса надежды».
— Где мои цветы? — спросила Аля мертвым голосом.
— Дык на балкон вынесла. Че они свет загораживают? Им полезно на свежем воздухе.
— На улице март! Там плюс два ночью!
Аля кинулась на балкон. Орхидеи стояли, поникшие и несчастные. Две уже явно приказали долго жить.
Аля занесла горшки в комнату, прижимая их к груди, как спасенных детей.
— Вы… — она повернулась к тете Вале. — Вы зачем хозяйничаете?
— Да больно надо! — обиделась Валя, уперев руки в бока. — Делаешь людям добро, а они нос воротят. Неблагодарная ты, Алевтина. И мужика совсем заездила. Он у тебя ходит как в воду опущенный. То нельзя, это не тронь. Не мужик, а тень. Мы вот с Толиком решили: завтра пельменей налепим. Настоящих, домашних, а не этой твоей травы салатной. Мяса купили, три кило.
— На чьи деньги? — уточнила Аля.
— Ну дык… Олег карту дал. Сказал, пин-код — год вашего рождения. Мы и сняли.
Аля почувствовала, как у неё дергается левый глаз.
Олег дал карту. Её зарплатную карту, которую она по глупости оставила утром на тумбочке, потому что перекладывала сумки.
— Сколько сняли?
— Десять тыщ. На мясо, на пиво Толику, ну и так, по мелочи. Гостинцев купить обратно.
Аля медленно села на стул.
Десять тысяч. Это были деньги на оплату коммуналки и интернета.
— Олег, — позвала она тихо.
Олег не вышел. Он забаррикадировался в туалете и пустил воду, делая вид, что моется.
Вечером Аля сидела на кухне. Вокруг гремели ложками гости, обсуждая политику и цены на ЖКХ.
— Вот у нас в Сызрани, — вещала Валя, накладывая себе третью порцию картошки с мясом (купленным на Алины деньги), — люди проще. Душевнее. А вы тут в своих столицах зажрались. Шампунь им жалко, чаю жалко. Тьфу.
Толик рыгнул. Громко, раскатисто.
— Извиняюсь, — сказал он, не отрываясь от телефона. — Мам, дай еще хлеба.
Аля смотрела на них и понимала: интеллигентные методы тут не работают. Разговоры о личных границах для тети Вали — это как лекция о квантовой физике для Барсика. Пустой звук.
Они не понимали намеков. Они не понимали прямой речи («Пожалуйста, не трогайте мои вещи»). Они понимали только силу. Силу и деньги.
В голове Али, тренированной годами работы с накладными и поставщиками, созрел план. Он был циничным, жестким и абсолютно лишенным гуманизма.
«Раз вы считаете, что мы родня и у нас коммунизм, — подумала Аля, глядя, как Толик вытирает жирные пальцы о её льняную салфетку, — то будем жить по законам рыночной экономики».
Она встала.
— Я спать, — сказала она.
— Иди, иди, — махнула рукой Валя. — Посуду не мой, я завтра сполосну. Может быть.
Аля зашла в спальню, взяла ноутбук и открыла Excel.
Она начала составлять документ. Сверху жирным шрифтом написала: «СЧЕТ № 1 за оказание гостиничных и клининговых услуг».
— Койко-место в хостеле «У Али» — 1500 руб/сутки (повышенный комфорт).
— Питание (полный пансион, включая деликатесы) — 2000 руб/сутки с человека.
— Услуги прачечной и химчистки (порча полотенец) — 500 руб.
— Амортизация сантехники и косметических средств (премиум-класс) — 3000 руб.
— Моральный ущерб кота Барсика — бесценно (но запишем 1000 на корм).
Итоговая сумма получалась внушительной.
Но этого было мало. Нужен был контрольный выстрел.
Аля достала телефон и набрала номер.
— Алло, Лариса? Привет. Слушай, ты говорила, у тебя племянник ищет квартиру посуточно на пару дней, с друзьями-рокерами? Да, те самые, с барабанной установкой. Слушай, пусть приезжают ко мне завтра. Бесплатно. Да. У меня тут… социальный эксперимент.
Она положила трубку и хищно улыбнулась. За стеной тетя Валя затянула народную песню «Ой, мороз, мороз».
— Пойте, пойте, — прошептала Аля. — Завтра у нас будет концерт «Rammstein»…
Утро четверга началось обманчиво тихо. Тетя Валя и Толик еще спали, насытившись вчерашним ужином за счет Алиной кредитки. На кухне сидел только Олег, виновато хлебая пустой чай (заварку-то гости выпили, а новую купить он забыл).
Аля вышла из спальни при полном параде: строгий костюм, укладка, красная помада. В руках она держала папку с документами.
— Доброе утро, — сказала она, садясь напротив мужа. — Разбуди гостей. У нас планерка.
— Аль, ну какая планерка? — поморщился Олег. — Люди отдыхают. У Толика нога…
— У Толика нога, а у меня — ипотека и нервный тик. Буди.
Через десять минут заспанная Валя (в Алином халате) и почесывающийся Толик сидели за столом.
— Чего стряслось-то? — зевнула Валя. — Пожар, что ли?
— Хуже, — Аля положила перед ней лист бумаги, распечатанный на принтере. — Это счет. Ознакомьтесь и подпишите.
Валя прищурилась, пытаясь сфокусировать взгляд.
— «Счет-фактура на оказание услуг временного проживания»… Чего?! Алевтина, ты белены объелась? Мы ж родня!
— Родня, Валентина Петровна, это когда люди любят и уважают друг друга. А когда люди жрут чужие продукты, портят вещи и хамят хозяйке — это клиенты. Причем проблемные.
Аля постучала наманикюренным пальцем по строчке «Итого».
— С вас пятнадцать тысяч четыреста рублей за три дня. Включая украденный шампунь и моральный ущерб кота. Оплата наличными или переводом. Срок — до обеда.
В кухне повисла тишина. Было слышно, как у Толика в животе бурчит переработанное мясо.
— Ты… ты совсем совесть потеряла, городская? — взвизгнула Валя, багровея. — Олег! Скажи ей! Мы к тебе приехали, а она с нас деньги трясет! Да в Сызрани за такое морду бьют!
Олег вжался в табуретку, мечтая стать невидимкой.
— Аль, ну правда… Ну перебор. Они же уедут скоро.
— Конечно, уедут, — кивнула Аля. — Но сначала оплатят. Или…
В этот момент в дверь позвонили. Настойчиво, длинно, с энтузиазмом.
— Кто там еще? — испугался Олег.
Аля посмотрела на часы.
— А это вторая часть моей культурной программы. Я же говорила, что люблю гостей? Вот, пригласила еще. В тесноте, да не в обиде, правда, теть Валь?
Она пошла открывать.
На пороге стояли трое парней. В косухах, с длинными волосами и, что самое главное, с огромными чехлами, тарелками и какими-то железными стойками.
— Здрасьте! — гаркнул самый здоровый, с пирсингом в носу. — Алевтина Павловна? Нам тетя Лариса сказала, у вас можно перекантоваться и порепетировать. Мы тихо, только ударные настроим.
— Проходите, мальчики! — Аля распахнула дверь широким жестом. — Чувствуйте себя как дома. Вон там, в гостиной, место есть. Прямо рядом с диваном, где бабушка спит.
Парни (это была начинающая панк-группа «Гнойный абсцесс», которую племянник Ларисы безуспешно пытался раскрутить) ввалились в квартиру с грацией носорогов. Кофры с грохотом падали на пол, задевая сумки с картошкой.
— Э! Вы куда прете?! — заорала выбежавшая Валя. — Тут люди живут!
— Мы тоже люди, бабуля, — хмыкнул барабанщик, устанавливая бочку прямо на ковер. — Искусство требует жертв.
Через пять минут в квартире начался ад.
Барабанщик проверял звук.
БУМ! — содрогнулись стены.
ТЫДЫЩ! — звякнул хрусталь в серванте.
ТР-Р-Р-Р-Р-АХ! — Барсик, выпучив глаза, телепортировался на шкаф.
— Алевтина! Убери их! — орала Валя, пытаясь перекричать какофонию. — У Толика мигрень!
— У Толика мигрень, а у мальчиков концерт в субботу! — прокричала в ответ Аля, улыбаясь самой лучезарной улыбкой. — Им надо готовиться! Вы же понимаете, молодежи надо помогать! Родня все-таки, седьмая вода на киселе!
— Какая родня?! — выл Олег, зажимая уши.
— Моя! Духовная! — отрезала Аля.
Барабанщик, поймав кураж, выдал сбивку, от которой у соседей снизу, вероятно, посыпалась штукатурка. Толик, забыв про больную ногу, вскочил с дивана и начал метаться по комнате, ища пятый угол.
— Собирайся! — скомандовала Валя, хватая свою сумку. — Это дурдом! Нас тут убить хотят! Олег, ты не мужик, ты тряпка половая, раз позволяешь такое!
— Счет не забудьте оплатить! — напомнила Аля, прислонившись к косяку.
Сборы заняли ровно семь минут. Это был рекорд.
Тетя Валя метала в сумки все, что попадалось под руку. Свои вещи, Алино полотенце («за моральный вред!»), остатки батона.
— Ноги моей здесь больше не будет! — шипела она, натягивая сапоги. — Прокляну! Всем расскажу, какая ты стерва, Алевтина!
— Спасибо, мне пиар не помешает, — кивнула Аля.
Толик, прижимая к груди пакет с недоеденными пряниками, уже стоял на лестнице.
Когда дверь за ними захлопнулась, барабанщик перестал бить по тарелкам.
— Нормально, Алевтина Пална? — спросил он, вытирая лоб. — Или еще «Металлику» сбацать для закрепления эффекта?
— Достаточно, Паша. Вы великолепны. Вот, держите, — она протянула парням три тысячи рублей. — На пиво и новые палочки. И Ларисе привет.
Рокеры, довольные легким заработком, быстро свернулись и исчезли, оставив после себя запах пота и дешевой кожи.
В квартире воцарилась звенящая тишина.
Только Барсик на шкафу тихонько подвывал, приходя в себя.
Аля прошла на кухню. Там сидел Олег. Он обхватил голову руками и смотрел в одну точку. На столе сиротливо лежал тот самый «счет», который Аля распечатала.
— Ну что, — сказала она, садясь напротив. — Гости уехали. Картошку свою, кстати, забыли. Можем пожарить.
Олег поднял на неё глаза. В них была вселенская скорбь.
— Аль… Ты страшный человек.
— Я просто люблю порядок, Олег. И свои границы.
— Они теперь со мной разговаривать не будут. Вся родня проклянет.
— И слава богу. Значит, на Новый год мы поедем в Таиланд, а не в Сызрань слушать про радикулит и смотреть ковры.
Аля встала и открыла все окна. Свежий, холодный мартовский воздух ворвался в квартиру, выдувая запах чужого пота, жареного лука и безысходности.
— А теперь слушай меня внимательно, дорогой, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — У нас субботник. Ты берешь пылесос и тряпку. Я — хлорку и перчатки. Мы вымываем эту квартиру до стерильности операционной.
— А потом?
— А потом ты берешь свой телефон, открываешь банк и переводишь мне десять тысяч рублей. Те самые, которые ты так щедро подарил Толику с моей карты.
— Но у меня нет! Только аванс через неделю…
— Значит, займешь. У Паши-барабанщика, например. Или продашь свою удочку. Мне все равно. Но чтобы к вечеру баланс сошелся.
Олег вздохнул, встал и покорно пошел за пылесосом.
Аля смотрела ему вслед и думала, что иногда, чтобы сохранить семью, нужно её немножко разрушить. Или хотя бы пригласить ударника.
Она подошла к зеркалу в прихожей. Поправила прическу. На полке валялся забытый Валей тюбик дешевого крема для рук. Аля брезгливо взяла его двумя пальцами и выбросила в мусорное ведро.
Затем достала свой любимый ароматизатор с запахом белого чая и распылила в воздухе.
Квартира снова начинала пахнуть домом.
Барсик спрыгнул со шкафа, подошел к Але и потерся об ноги, признавая, что власть вернулась к законной королеве.
— Мяу, — сказал он утвердительно.
— Согласна, — ответила Аля. — Больше никаких гостей. Только по визе и с предварительным депозитом.
Где-то на лестнице еще слышалось эхо шагов тети Вали, но оно затихало, растворяясь в шуме большого города, которому было глубоко плевать на родственные связи, если они нарушают покой граждан после двадцати трех ноль-ноль.
