Марина увидела знакомую папку на столе мужа и похолодела — на обложке крупными буквами было напечатано: «Договор дарения квартиры».
Она замерла на пороге кабинета, сжимая в руках чашку с остывающим кофе. Сердце гулко стукнуло и провалилось куда-то в область желудка. Муж был на работе, свекровь — в поликлинике, дети — в школе. Марина осталась одна в квартире, которую они с Игорем выплачивали последние восемь лет.
Руки дрожали, когда она подошла к столу. Папка лежала небрежно, словно её забыли убрать второпях. Марина открыла первую страницу и начала читать, чувствуя, как буквы расплываются перед глазами.
«Я, Игорь Павлович Сорокин, безвозмездно передаю в собственность своей матери, Зинаиде Фёдоровне Сорокиной, квартиру, расположенную по адресу…»
Дальше шёл их адрес. Адрес квартиры, в которую Марина вложила всю свою молодость. Адрес, ради которого она отказывала себе в отпусках, новых платьях, походах в рестораны. Адрес, который она считала своим домом.
Марина опустилась на стул. Ноги не держали. Она перелистнула страницу и увидела дату — завтрашнее число. Подписи ещё не было, но место для неё уже было заботливо отмечено галочкой карандашом.
В голове закружились мысли, обрывки фраз, воспоминания. Вот свекровь месяц назад, сладко улыбаясь, говорит: «Маришенька, какая ты молодец, что так стараешься ради семьи». Вот Игорь неделю назад хмурится над бумагами: «Да это рабочее, не лезь». Вот Зинаида Фёдоровна вчера за ужином: «Игорёк, ты не забыл про нотариуса?»
Марина тогда не придала значения этим словам. Подумала — может, доверенность какая-то, пенсионные дела. Свекрови было шестьдесят восемь, она вечно что-то оформляла, переоформляла, бегала по инстанциям с важным видом.
Но теперь всё встало на свои места. Каждый взгляд, каждая улыбка, каждое ласковое «доченька» — всё это было частью плана. Плана, в котором Марине отводилась роль глупой курицы, которая несёт золотые яйца, не подозревая, что её давно записали на убой.
Марина достала телефон и сфотографировала каждую страницу договора. Пальцы не слушались, дважды она промахивалась мимо кнопки. Но внутри уже разгоралось что-то тёмное, холодное — не истерика, не паника, а расчётливая ярость женщины, которую предали самые близкие люди.
Она аккуратно положила папку на место, разгладила страницы, чтобы ничто не выдало её вмешательства. Потом вышла из кабинета, закрыла дверь и прислонилась к стене.
Восемь лет. Восемь лет она была идеальной невесткой. Терпела бесконечные придирки Зинаиды Фёдоровны к её готовке, уборке, воспитанию детей. Молчала, когда свекровь демонстративно перемывала за ней посуду, показывая, что Марина не умеет справляться с элементарными вещами. Улыбалась, когда та рассказывала гостям, как «бедный Игорёк мучается с этой неумехой».
А главное — она платила. Марина работала аудитором в крупной компании, её зарплата была вдвое выше, чем у мужа. Именно с её счёта списывались ежемесячные платежи по ипотеке. Именно она оформляла все документы, стояла в очередях, подписывала бумаги. Квартира была записана на Игоря — так «удобнее для налогового вычета», объяснил он тогда, и Марина согласилась. Какая разница, на кого оформлено, если они семья?
Теперь она понимала — разница есть. И эта разница измеряется в квадратных метрах и миллионах рублей.
Вечером Марина накрыла на стол как обычно. Борщ, котлеты, салат. Свекровь сидела во главе стола, величественно восседая на своём стуле — том самом, который когда-то Марина хотела выбросить, но Зинаида Фёдоровна устроила такой скандал, что проще было смириться.
— Маришенька, ты сегодня какая-то бледная, — заметила свекровь, отправляя в рот ложку борща. — Не заболела? Надо беречь себя, ты же у нас кормилица.
Марина поймала ироничный блеск в глазах свекрови и поняла: та знает. Знает и наслаждается. Каждый день, глядя на невестку, которая ещё не подозревает о своей участи, Зинаида Фёдоровна получала какое-то извращённое удовольствие.
— Просто устала на работе, — ровно ответила Марина. — Квартальный отчёт закрывала.
— Работа — это хорошо, — кивнула свекровь. — Женщина должна трудиться. Игорёк, передай соль.
Игорь послушно протянул солонку. Он не смотрел на жену, уткнувшись в телефон. Марина изучала его лицо — знакомое до последней морщинки, до родинки над бровью. И не узнавала. Этот человек, которого она любила, с которым строила планы, рожала детей — этот человек собирался выбросить её на улицу.
После ужина свекровь ушла в свою комнату смотреть сериал. Дети засели за уроки. Марина мыла посуду, а Игорь стоял рядом, вытирая тарелки. Семейная идиллия.
— Игорь, — негромко сказала Марина, не оборачиваясь. — Ты завтра к нотариусу собирался?
Она почувствовала, как муж замер. Полотенце в его руках остановилось на полпути к сушилке.
— Откуда ты… — он осёкся. — В смысле, это по работе. Рабочие дела.
— По работе, — повторила Марина, продолжая методично намыливать сковородку. — Интересно, на работе часто дарят квартиры своим матерям?
Тишина за спиной была такой густой, что её, казалось, можно было резать ножом.
— Ты лазила в мои вещи? — голос Игоря стал визгливым, как у провинившегося подростка. — Какое ты имела право?
Марина спокойно выключила воду, вытерла руки и повернулась к мужу. Он стоял, сжимая в руках полотенце, и на его лице читалась странная смесь страха и возмущения — так выглядит вор, пойманный с поличным, который пытается обвинить жертву в нарушении его приватности.
— Я имею право знать, что происходит с квартирой, за которую плачу я, — её голос был ровным, почти будничным.
— Ты не понимаешь… — Игорь заметался, отступая к двери. — Это временная мера. Мама объяснила. Если что-то случится… налоги… наследство…
— Налоги? — Марина подняла бровь. — С каких пор дарственная помогает с налогами? Ты вообще слышишь, какую чушь несёшь?
— Это не чушь! — он повысил голос, и на кухню тут же выглянула свекровь. Её глаза мгновенно оценили ситуацию, и на лице появилось выражение хищника, почуявшего добычу.
— Что тут происходит? — Зинаида Фёдоровна вплыла в кухню, запахивая халат. — Маришенька, почему ты кричишь на моего сына?
— Я не кричу, — Марина перевела взгляд на свекровь. — Я спрашиваю, почему вы решили забрать квартиру, которую оплачивала я.
Свекровь выпрямилась. Маска заботливой бабушки слетела с её лица, обнажив то, что Марина подозревала все эти годы, — холодный, расчётливый взгляд хищницы.
— Эта квартира принадлежит моему сыну, — отчеканила Зинаида Фёдоровна. — Он имеет полное право распоряжаться своей собственностью. А ты, дорогая, всего лишь жена. Была, есть и будешь — только жена. Сегодня здесь, завтра — кто знает.
— Мама! — пискнул Игорь, но осёкся под тяжёлым взглядом матери.
— Молчи, Игорь, — свекровь величественно взмахнула рукой. — Я всегда говорила, что эта женщина думает только о деньгах. Вот и сейчас — сразу про квартиру завела. Не про семью, не про детей — про метры и рубли. Ты думаешь, я не вижу, как ты считаешь каждую копейку? Как упрекаешь моего сына за каждую покупку?
Марина слушала и чувствовала, как внутри что-то окончательно обрывается. Та ниточка терпения, которая держала её все эти годы, — лопнула.
— Зинаида Фёдоровна, — она подошла к свекрови вплотную, так, что видела каждую морщинку на её лице. — Я восемь лет платила за эту квартиру. У меня есть все выписки с банковского счёта. Каждый платёж — с моей карты. Это моя собственность, и никакой нотариус не поможет вам её украсть.
— Украсть? — свекровь театрально схватилась за сердце. — Ты слышишь, Игорь? Она называет нас ворами! Родную мать и мужа! Какое чудовище!
— Марина, прекрати, — Игорь попытался встать между ними. — Мама плохо себя чувствует. Давай поговорим утром, когда все успокоятся.
— Утром вы собирались к нотариусу, — напомнила Марина. — Думаешь, я не понимаю? Вы хотели подписать бумаги, а потом поставить меня перед фактом. Или даже не говорить — просто в один прекрасный день выставить вещи за дверь.
— Это был бы правильный поступок, — неожиданно спокойно сказала свекровь. Маска снова надвинулась на лицо, но теперь Марина видела: это маска, за которой прячется существо, не имеющее ничего общего с добротой. — Женщина должна знать своё место. Ты забыла, кому обязана своим положением. Без моего сына ты была бы никем — одинокая девка за тридцать. А теперь строишь из себя хозяйку. Но хозяйка здесь я.
— Нет, — Марина покачала головой. — Вы здесь гостья. Я терпела вас из уважения к мужу. Но это закончилось.
Она вышла из кухни, оставив свекровь с разинутым ртом. В спальне Марина достала из шкафа чемодан — не свой, а большой, серый, принадлежавший Игорю. И начала складывать в него его вещи. Методично, аккуратно, так же, как она делала ежемесячные отчёты на работе.
Рубашки. Брюки. Носки. Нижнее бельё. Бритва из ванной. Зарядка от телефона.
Игорь ворвался в спальню через минуту.
— Что ты делаешь?!
— Собираю твои вещи, — спокойно ответила Марина. — Ты едешь к маме. Там тебе будет комфортнее.
— Ты сошла с ума! — он попытался выхватить чемодан, но Марина отступила. — Это мой дом! Я здесь прописан! Ты не можешь меня выгнать!
— Могу, — она посмотрела ему в глаза. — Завтра утром я подаю на развод. И на раздел имущества. У меня есть все доказательства, что квартира оплачивалась с моего счёта. Любой суд признает мою долю. А поскольку дети остаются со мной — а они останутся, не сомневайся — мне достанется большая часть.
— Ты блефуешь, — процедил Игорь, но в его голосе не было уверенности.
— Проверь, — Марина застегнула чемодан. — Я восемь лет терпела твою мать, твоё равнодушие, твои бесконечные «мама сказала, мама права». Я думала, это называется семья. Оказалось — это называется эксплуатация. И это закончилось.
Свекровь появилась в дверях, уже одетая в уличное. За окном было темно — почти одиннадцать вечера.
— Игорь, мы уходим, — отрезала она. — Этой истеричке нужно время подумать о своём поведении. Завтра она приползёт на коленях просить прощения.
— Не приползу, — Марина выкатила чемодан в коридор. — И вот ещё что, Зинаида Фёдоровна. Вы восемь лет говорили, что я не умею готовить, убирать, воспитывать детей. Что ваш сын достоин лучшего. Поздравляю — теперь вы можете готовить ему сами. Каждый день. И убирать за ним. И стирать его носки. Наслаждайтесь.
Свекровь побагровела. Её трясло от ярости, но слова не находились. Впервые за восемь лет эта женщина, привыкшая командовать и унижать, столкнулась с отпором. И не знала, как реагировать.
Игорь схватил чемодан и рванулся к двери. Его лицо было перекошено, на лбу выступила испарина. Он метался взглядом между матерью и женой, пытаясь сообразить, как вернуть контроль над ситуацией.
— Ты ещё об этом пожалеешь, — прошипел он, уже стоя на пороге. — Я не буду платить алименты! Ни копейки!
— Будешь, — спокойно ответила Марина. — Это решает суд, а не ты. Кстати, у тебя официальная зарплата — тридцать тысяч. У меня — сто двадцать. Угадай, с кого будут считать алименты?
Игорь замер. Он забыл об этом нюансе. Его зарплата официально была минимальной — чтобы «экономить на налогах». Все эти годы он получал деньги в конверте, гордясь своей хитростью. Теперь эта хитрость обернулась против него.
— Мама, идём, — он грубо схватил свекровь за локоть и потащил к лифту.
— Ты пожалеешь! — крикнула Зинаида Фёдоровна, уже из-за закрывающейся двери. — Я тебя прокляну! Ты будешь несчастна всю жизнь!
Дверь захлопнулась. Щёлкнул замок.
Марина прислонилась к стене и закрыла глаза. Тишина. Такой тишины в этой квартире не было восемь лет. Не было ворчания свекрови, не было звука телевизора из её комнаты, не было постоянного ощущения чужого, оценивающего взгляда.
Из детской выглянула дочь — двенадцатилетняя Настя.
— Мам, а куда папа с бабушкой ушли? — голос был сонный, но в глазах читалось понимание.
— К бабушке домой, — Марина подошла и обняла дочь. — Так будет лучше.
— Навсегда? — Настя смотрела снизу вверх, и в её взгляде не было страха. Только надежда.
— Думаю, да, — честно ответила Марина.
Настя помолчала, потом крепко обняла мать.
— Хорошо, — прошептала она. — Бабушка всегда говорила, что я толстая. И что читаю глупые книжки. Я не хочу больше это слушать.
У Марины защипало в глазах. Она гладила дочь по голове и думала: сколько ещё обид она не замечала? Сколько раз свекровь отравляла детство её детей своими едкими замечаниями, пока Марина была на работе?
Следующие дни пронеслись как ураган. Марина подала на развод, наняла адвоката, подготовила документы. Игорь звонил, угрожал, умолял, снова угрожал. Свекровь писала в соцсетях посты о «неблагодарных жёнах» и «разрушительницах семей». Кто-то из дальних родственников звонил с упрёками.
Марина не отвечала. Она просто жила. Впервые за восемь лет она готовила только то, что любили дети, не оглядываясь на капризы свекрови. Впервые могла вечером сесть с книгой, не слушая комментарии о том, что «порядочные жёны по вечерам шьют и вяжут». Впервые чувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
Через месяц пришло решение суда. Квартира была признана совместно нажитым имуществом, несмотря на то, что была оформлена на Игоря. Банковские выписки, платёжные документы, показания свидетелей — всё сложилось в убедительную картину. Марине присудили семьдесят процентов, учитывая, что дети остаются с ней.
Игорь мог выкупить её долю или продать квартиру. Денег у него, конечно, не было. Зинаида Фёдоровна отказалась помогать — у неё, как выяснилось, были только слова и претензии, но не сбережения.
Марина выкупила долю бывшего мужа, взяв кредит под залог своей доли. Это было непросто, но достижимо. Через три месяца она стала единственной собственницей квартиры.
В тот вечер, когда пришли новые документы, Марина стояла у окна и смотрела на город. Дети делали уроки в своих комнатах. На плите булькал суп — тот самый, с фрикадельками, который свекровь называла «плебейской едой».
Телефон пискнул — сообщение от Игоря.
«Мама в твоём доме провела лучшие годы своей жизни. Она тебе помогала, готовила, убирала. А ты её выбросила как старую вещь. Бог тебя накажет».
Марина усмехнулась и заблокировала номер. Потом налила себе бокал вина — того самого, которое «приличные женщины не пьют», по словам свекрови — и подняла его в молчаливом тосте.
За свободу. За тишину. За право быть хозяйкой собственной жизни.
Где-то в маленькой квартирке на другом конце города Зинаида Фёдоровна сейчас, наверное, ворчит на сына за разбросанные носки. И Игорь, впервые в жизни, слышит эти претензии каждый день, без возможности спрятаться за спину жены.
Марина улыбнулась. Справедливость иногда принимает странные формы. Но главное — она существует.
