Мария Сергеевна, ведущий экономист с десятилетним стажем и женщина, умеющая варить борщ так, что его можно было продавать в ресторанах Мишлен, сидела над банковской выпиской. Лицо у Маши было таким, с каким обычно сообщают родственникам, что операция прошла успешно, но пациент теперь будет жить в аквариуме.
На кухне пахло жареными котлетами (смешанный фарш, лука побольше для сочности) и надвигающимся апокалипсисом.
За столом сидел Игорь, муж. Он старательно жевал, глядя в тарелку, и всем своим видом изображал ветошь. Игорь знал: если Маша села за кухонный стол с калькулятором и телефоном в руках — быть беде.
— Игорек, — ласково начала Маша, не поднимая глаз от экрана. — А объясни мне, пожалуйста, одну занимательную транзакцию. Вчера, в 18:42. Перевод на карту Сбербанка. Тридцать тысяч рублей. Получатель — Галина П.
Игорь поперхнулся котлетой.
— Маш, ну… Там ситуация такая. Критическая.
— Да ты что? — Маша отложила телефон. — Опять? В прошлом месяце была «критическая ситуация» с холодильником, который якобы потек и залил соседей (хотя соседи снизу были в отпуске). В позапрошлом — «жизненно необходимые» уколы для суставов, которые оказались курсом мезотерапии для лица. Что на этот раз? Почку захватили террористы?
— Не смешно, Маш. У мамы депрессия. Врач сказал — нужно сменить обстановку. Санаторий. В Кисловодске. Воздух, воды, процедуры. Она же одна, ей тяжело…
Маша медленно встала. Подошла к окну. За окном хмурый ноябрь поливал грязью припаркованные машины.
Она, Маша, не была в отпуске два года. Они с Игорем копили. На первоначальный взнос за трешку (потому что в двушке с подрастающим сыном становилось тесно) и на ремонт машины.
Маша работала на полторы ставки. Брала подработки на дом. Экономила на маникюре, делая его сама под сериалы. Покупала курицу по акции и знала, в каком магазине гречка дешевле на пять рублей.
А Галина Петровна, свекровь, цветущая женщина шестидесяти лет, пребывала в вечной «депрессии», которая лечилась исключительно денежными вливаниями.
— Санаторий, значит, — тихо сказала Маша. — Тридцать тысяч. Это, между прочим, твой аванс, Игорь. Весь. И еще немного из заначки.
— Ну я же заработаю! — вскинулся муж. — Я же мужик! Мать вырастила, ночей не спала… Не могу же я ей отказать, когда ей плохо!
— Игорь, — Маша повернулась к нему. Взгляд её был тяжелым, как чугунная сковорода. — Твоя мама не спала ночей тридцать пять лет назад. С тех пор она отлично высыпается. До полудня. А я встаю в шесть утра. И я тоже, представь себе, хочу в Кисловодск. Или хотя бы новые зимние ботинки, потому что мои промокают. Но у нас же «мама».
— Ты преувеличиваешь, — буркнул Игорь, снова утыкаясь в котлету. — Не последние же отдали.
Маша села напротив него.
— Хорошо. Давай посчитаем. Я экономист, я люблю цифры.
Она начала загибать пальцы.
— Январь — маме нужно новое пальто, старое «не греет» (хотя это была норка). Двадцать тысяч.
— Февраль — мама разбила телефон. Нужен новый, и обязательно Самсунг последней модели, чтобы «ватсап летал». Сорок тысяч.
— Март — юбилей, подарок, ресторан. Пятьдесят.
— Апрель — зубы. Имплант. Шестьдесят. (Кстати, она его поставила? Или опять «врач в отпуске»?)
— Май — дача. Рассада, навоз, таджики копать грядки. Тридцать.
Маша замолчала. Игорю было нечего крыть. Цифры били больнее, чем скалкой по лбу.
— Итого, Игорь, за полгода мы вложили в проект «Галина Петровна» двести тысяч рублей. Двести! Это половина моей машины. Или отличный ремонт в детской.
— Ну она же пенсионерка! — слабо защищался Игорь. — Пенсия маленькая…
— Пенсия у неё восемнадцать тысяч. Плюс она сдает гараж. Плюс ты ей подкидываешь на продукты. Она живет одна в двушке. Мы живем втроем, платим ипотеку, кредит за машину, кружки для Тёмки и коммуналку. Кто из нас нуждающийся, Игорь?
Игорь молчал. Он знал, что Маша права. Но признать это — значило признать, что его мама — эгоистка, а он — лопух. А это для мужского самолюбия удар ниже пояса.
— Короче так, — Маша встала и начала убирать грязную посуду. Грохот тарелок в раковине звучал как финальный гонг. — Аттракцион невиданной щедрости закрывается. Больше я спонсировать твою мать не буду. Пусть ищет нового благодетеля. Или живет по средствам, как вся страна.
— Маш, ну как так? — Игорь растерянно смотрел на жену. — А если лекарства? А если правда беда?
— Если беда — чек из аптеки мне на стол. Или выписку из больницы. И я сама куплю лекарства. Никаких переводов «на карту». Никаких «санаториев» за наш счет. Хочешь помогать маме развлекаться — ищи вторую работу. Грузчиком, таксистом, вебкам-моделью — мне все равно. Но из семейного бюджета ни копейки больше не уйдет.
— Ты жестокая, — сказал Игорь. — Ты просто не любишь мою маму.
— Я люблю свою семью, Игорь. И своего ребенка, которому нужны брекеты, а не бабушке третий санаторий за год. Всё. Разговор окончен. Компот в холодильнике.
На следующий день началась холодная война.
Галина Петровна, узнав от сына (который, конечно же, не удержался и пожаловался на «злую жену»), что финансовый краник перекрыт, перешла в наступление.
Сначала были звонки.
— Машенька, здравствуй! — голос свекрови сочился ядом, прикрытым сиропом. — А что же вы к маме не заезжаете? Забыли совсем старуху. Я тут вот лежу, сердце прихватило… Давление скачет, тонометр, наверное, сломался. Надо бы новый, хороший, японский. Ты не посмотришь в интернете? А то пенсия только через неделю, а жить как-то надо…
— Здравствуйте, Галина Петровна, — бодро отвечала Маша. — Тонометр у вас отличный, мы его в декабре покупали. Батарейки поменяйте. А если сердце — вызывайте скорую. Бесплатно и надежно. Приедут, кардиограмму сделают.
— Ой, ну какую скорую… — сразу скучнела свекровь. — Врачи нынче коновалы. Ладно, пойду корвалолу выпью, если он есть…
Потом пошла тяжелая артиллерия. Жалобы родственникам.
Тетя Люба из Саратова позвонила Игорю и полчаса отчитывала его за то, что «мать голодает, а вы там жируете».
Игорь ходил мрачнее тучи.
— Маш, ну давай переведем ей хотя бы пятерку? Ну стыдно же. Люди говорят…
— Пусть люди и переводят, — отрезала Маша. — Тетя Люба добрая? Вот пусть пришлет.
Но самое интересное началось через неделю.
Маша вернулась с работы пораньше. Дома было тихо, Игорь должен был забрать сына с тренировки.
Она решила заглянуть в шкаф, где у них лежал «НЗ» — конверт с валютой, отложенный на самый крайний случай. Интуиция — страшная сила. Она зудела где-то в районе солнечного сплетения.
Маша открыла шкатулку. Конверт был на месте. Но он был подозрительно тонким.
Она пересчитала.
Не хватало трехсот долларов.
По нынешнему курсу — почти тридцать тысяч. Те самые, «кисловодские».
Маша села на кровать. Руки тряслись.
Это было уже не просто мягкотелость. Это было воровство. Крысятничество.
Игорь взял деньги из семейной заначки, втихаря, чтобы отдать маме.
Входная дверь хлопнула.
— Маш, мы дома! — крикнул Игорь. — Тёмка медаль получил!
Маша вышла в коридор. В руках она держала пустой конверт.
Игорь осекся. Улыбка сползла с его лица, как старые обои.
— Ты взял? — спросила Маша очень тихо. Страшнее всего она была, когда не кричала.
— Маш… Ну я верну! С премии! Мама плакала, у неё путевка горела! Она уже предоплату внесла, нельзя было терять! Я не мог…
— Ты не мог сказать мне? Нет. Ты предпочел украсть у нас. У своего сына, которому мы эти деньги на компьютер откладывали.
— Да не украл я! Это наши общие!
— Нет, Игорь. Теперь — не общие.
Маша пошла в спальню, взяла свою подушку и одеяло.
— Я сплю в детской. Завтра утром мы идем к нотариусу. Будем делить счета и составлять брачный контракт. Или разводиться. Я еще не решила.
— Из-за трехсот баксов?! — вытаращил глаза Игорь. — Маш, ты меркантильная! Это же деньги, бумага! А там мать!
— Вот и иди к матери. Вместе с подушкой. Пусть она тебя кормит, поит и спать укладывает.
Игорь остался стоять в коридоре, раздавленный собственной глупостью. А Маша закрылась в детской, обняла спящего сына и поняла: жалость кончилась. Осталась только сухая экономика. И в этой экономике Игорь был пассивом, который тянул баланс в глубокий минус…
Развод — дело хлопотное, дорогое и грязное. Но жить с человеком, который ворует из семейного бюджета, чтобы спонсировать капризы мамы, Маша не могла. Она была человеком принципов. Укравший раз — украдет и два. Сегодня триста долларов, завтра ипотечный платеж, послезавтра квартиру перепишет.
В доме воцарился режим «холодного мира». Игорь спал на диване в гостиной, питался пельменями (покупными, самой дешевой категории «Г», где мясо только в названии) и пытался изображать оскорбленную добродетель. Маша готовила только себе и сыну. Холодильник был поделен на зоны влияния: верхняя полка — Машина (сыр, фрукты, йогурты), нижняя — Игоря (майонез и тоска).
Галина Петровна, получив желаемое, затихла. Она якобы уехала в Кисловодск «лечить нервы, расшатанные невесткой».
Прошла неделя.
В пятницу вечером Маше позвонила подруга, Ленка. Ленка работала администратором в крупном торговом центре.
— Машунь, привет! Слушай, я тут твою свекровь видела.
— В Кисловодске? — удивилась Маша. — У тебя там филиал?
— Какой Кисловодск? У нас в ТЦ, в отделе меховых изделий.
— Шубу покупала? — сердце Маши екнуло.
— Не покупала. Скандалила. Она, оказывается, неделю назад купила там жилетку из чернобурки. В кредит. А сегодня пришла возвращать, говорит — «брак, мех лезет». Но ей отказали, потому что она бирки срезала и, похоже, уже носила. Так она там такой концерт устроила! Орала, что у неё сын — прокурор (ха-ха, Игорь-то!), всех посадит.
Маша положила трубку.
Жилетка. Из чернобурки. Тридцать тысяч (плюс-минус триста долларов).
Никакого Кисловодска не было. Был шопинг.
Вечером, когда Игорь пришел с работы (злой и голодный), Маша молча положила перед ним листок бумаги.
— Что это? — насторожился он.
— Это адрес. Торговый центр «Аврора», третий этаж, салон «Снежная королева». Сходи, посмотри на мамин «санаторий». Он там висит, скорее всего, или мама в нем дефилирует по квартире.
— О чем ты?
— Твоя мама никуда не уехала. Она купила меховую жилетку. На те деньги, что ты украл у нас. И, видимо, взяла еще кредит, чтобы доплатить за «эксклюзив».
Игорь побледнел.
— Не может быть. Она же звонила! Говорила про горы, про нарзан!
— Фотографии присылала? — спросила Маша.
— Нет… У неё камера плохая.
— Понятно. Игорь, ты лох. Прости за французский. Тебя развели как ребенка. Собственная мать.
Игорь схватил телефон и выбежал на балкон. Маша слышала, как он кричал в трубку: «Мама, где ты?! В каком Кисловодске?! Почему Ленка тебя видела?!».
Потом он вернулся. Вид у него был такой, словно его переехал асфальтоукладчик.
— Она дома, — прошептал он. — Сказала, что поездка сорвалась, билетов не было. А деньги… деньги она «вложила в вещь, чтобы не обесценились». В жилетку. Потому что ей холодно.
Маша не стала злорадствовать. Ей было просто противно.
— Собирай вещи, Игорь.
— Маш… Ну прости. Я дурак. Я верну! Я таксовать пойду!
— Иди. Но жить ты будешь у мамы. В тепле. Рядом с жилеткой из чернобурки. Вам там будет уютно вдвоем.
Игорь уехал к маме. Сначала он пытался хорохориться, говорил, что «Машка приползет». Но Машка не ползла. Машка подала на развод и алименты.
Жизнь с мамой оказалась для Игоря суровым испытанием.
Галина Петровна, привыкшая, что сын — это банкомат на ножках, была неприятно удивлена, когда узнала, что банкомат сломался.
Зарплата у Игоря была средняя. Алименты (25% на сына) съедали ощутимую часть. Плюс он пытался вернуть долг в «семейный НЗ», потому что Маша пригрозила заявлением в полицию (блеф, конечно, но подействовало).
Денег стало катастрофически не хватать.
— Игорек, купи колбаски, — просила мама.
— Мам, денег нет. Ешь гречку.
— Как гречку? Я же больная женщина! Мне витамины нужны!
— Продай жилетку, — огрызался сын. — Купишь витамины. Вагон.
Через месяц Галина Петровна позвонила Маше.
— Машенька! Доченька! — рыдала она в трубку. — Забери его обратно! Он невыносим! Он ест все мои продукты, орет, денег не дает! Я же пенсионерка, я не могу содержать здорового лося!
— Галина Петровна, — вежливо ответила Маша. — Игорь — ваш сын. Ваша кровь. Ваш благодетель. Живите дружно. А у меня новая жизнь.
И это была правда.
Без финансовой дыры в виде свекрови и безвольного мужа бюджет Маши вдруг стал профицитным.
Она сделала ремонт в детской. Купила сыну компьютер. И те самые зимние ботинки, о которых мечтала.
А еще она начала встречаться с коллегой, Сергеем. Сергей был мужчиной самостоятельным, сиротой (что в данной ситуации было огромным плюсом) и умел говорить слово «нет».
Однажды Маша встретила Игоря в супермаркете. Он стоял у полки с лапшой быстрого приготовления и грустно выбирал между куриным вкусом и говяжьим. На нем была старая куртка.
— Привет, — сказала Маша.
Игорь вздрогнул. Посмотрел на неё — красивую, ухоженную, спокойную.
— Привет, Маш. Как Тёмка?
— Отлично. В лагерь едет. Языковой.
— Здорово… А я вот… Маме лекарства покупаю.
— Жилетка греет? — не удержалась Маша.
— Греет, — вздохнул Игорь. — Только душу не греет. Маш, может… может, попробуем еще раз? Я всё понял. Я маму на место поставил.
— Поздно, Игорь. Место занято. Мною. И моим спокойствием.
Она пошла к кассе, где её ждала тележка с нормальной едой: стейками, овощами, фруктами.
Игорь проводил её взглядом и положил в корзину пачку «Роллтона».
Дома его ждала Галина Петровна, которая уже приготовила речь о том, что ей срочно нужен новый телевизор, потому что старый «плохо показывает Соловьева».
Игорь знал: он купит. В кредит. Потому что он — хороший сын. И потому что больше ему быть никем не удавалось.
А Маша вышла из магазина, вдохнула морозный воздух и улыбнулась. Жизнь, очищенная от паразитов, была удивительно легкой и приятной штукой. И дешевле, как выяснилось, в разы.
