Звонок с незнакомого номера разрушил всё, во что Марина верила последние пять лет.
— Здравствуйте, это Дорохина? Мы хотим продлить аренду дачи. Тамара Ивановна сказала обращаться напрямую к владелице.
Марина замерла посреди офиса, не понимая, о чём идёт речь. Какая аренда? Какая дача? Её бабушкина дача в Малиновке стояла закрытой уже три года — с тех пор, как бабушка ушла из жизни.
— Простите, вы, наверное, ошиблись номером, — произнесла она неуверенно.
— Нет-нет, всё правильно! Мы уже второй сезон снимаем вашу дачу. Платим Тамаре Ивановне, она говорила, что вы в курсе. Нам очень нравится участок, хотим забронировать на следующее лето. Тридцать тысяч в месяц, как договаривались.
Тридцать тысяч в месяц. За три летних месяца — девяносто тысяч. За два года — сто восемьдесят тысяч рублей.
Тамара Ивановна.
Свекровь.
— Я вам перезвоню, — выдавила Марина и отключилась.
Руки тряслись так сильно, что телефон едва не выпал. Она опустилась на офисное кресло, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
Бабушкина дача досталась ей по наследству. Оформление заняло почти год — нотариус, документы, справки. Константин тогда очень помогал, точнее, так ей казалось. Свекровь тоже суетилась, предлагала «взять на себя бумажную работу», потому что Марина была занята проектом на работе.
Неужели?..
Нет. Не может быть.
Марина набрала номер мужа. Гудки тянулись бесконечно.
— Да, Мариш, что случилось? — голос Константина звучал беззаботно. — Я у мамы, она борщ сварила. Приедешь?
— Костя, — она старалась говорить спокойно. — Скажи мне, ты знаешь что-нибудь про аренду дачи?
Пауза. Короткая, но достаточная, чтобы понять всё.
— Какой аренды? — в его голосе появилась фальшивая нотка. — Ты о чём?
— О том, что мне только что позвонили люди, которые два года снимают мою дачу. И платят твоей маме.
Снова пауза. Потом приглушённый голос свекрови на заднем плане: «Кто звонит? Что она хочет?»
— Марин, это какое-то недоразумение, — затараторил Константин. — Мама просто присматривала за дачей, ну и нашла жильцов, чтобы дом не пустовал. Это же лучше, чем…
— Лучше чем что? — перебила она. — Лучше, чем сказать мне правду? Сто восемьдесят тысяч, Костя. Где эти деньги?
— Какие сто восемьдесят? — он явно растерялся. — Мама говорила, что там копейки, на коммуналку едва хватает…
Марина горько усмехнулась. Значит, свекровь обманывала даже собственного сына. Впрочем, это было неудивительно.
— Я еду к вам, — сказала она. — Никуда не уходите.
По дороге к свекрови Марина вспоминала, как всё начиналось. Пять лет назад она казалась себе самой счастливой невестой на свете. Красивый жених, заботливая будущая свекровь, которая называла её «доченькой» и обещала принять как родную.
Первые трещины появились после свадьбы.
«Доченька, ты неправильно готовишь борщ. Дай покажу, как надо».
«Доченька, зачем тебе работать допоздна? Костеньке внимание нужно».
«Доченька, может, вам квартиру поменьше взять? А разницу нам отдадите, мы с отцом на ремонт копим».
Марина терпела. Улыбалась. Находила оправдания. В конце концов, свекровь желает добра. У неё просто такой характер. Надо привыкнуть.
Но некоторые вещи нельзя оправдать никаким характером.
Она вошла в квартиру свекрови без стука — благо дверь была не заперта. Тамара Ивановна сидела в кресле, демонстративно невозмутимая, словно королева на троне. Константин топтался рядом с виноватым видом.
— О, невестка пожаловала! — голос свекрови был сладким, как прокисшее варенье. — Чаю? Пирожков?
— Деньги, — Марина не собиралась играть в вежливость. — Где деньги за аренду моей дачи?
Тамара Ивановна подняла брови в притворном удивлении.
— Какие деньги, Мариночка? О чём ты?
— О ста восьмидесяти тысячах рублей, которые вы получили за два года, сдавая мою собственность без моего ведома.
Свекровь обменялась быстрым взглядом с сыном. Потом пожала плечами.
— Ах, это… Ну да, были какие-то копейки. Но я их потратила на содержание дачи. Ты же знаешь, там всегда что-то ломается. Крыша, забор, трубы…
— Крыша? — Марина едва сдерживала ярость. — Какая крыша? Я была там в прошлом году — ничего нового не починено!
— Значит, на будущий ремонт отложила, — не моргнув глазом, ответила свекровь. — В любом случае, это семейное дело. Нечего поднимать шум из-за ерунды.
— Ерунда? Вы распоряжаетесь моим имуществом без моего согласия — и это ерунда?
Тамара Ивановна поднялась с кресла. В её глазах блеснуло что-то холодное.
— Послушай меня внимательно, девочка, — её голос стал жёстким. — Эта дача — часть нашей семьи. Твоя бабушка дружила с моей свекровью, они вместе сажали яблони в том саду. Так что я имею полное моральное право присматривать за этим домом.
— Моральное право? — Марина не верила своим ушам. — Вы сдаёте чужую собственность и присваиваете деньги — где тут мораль?
— Мам, — вмешался Константин, — может, действительно вернём эти деньги? Ну чтобы не ссориться?
Свекровь резко повернулась к сыну.
— Вернём? С каких это пор ты её защищаешь? Я твоя мать! Я столько для вас сделала!
— Тамара Ивановна, — Марина достала телефон, — давайте я объясню ситуацию проще. Либо вы возвращаете деньги — все сто восемьдесят тысяч — либо я иду в полицию с заявлением о мошенничестве.
— Ты не посмеешь! — взвизгнула свекровь. — Костя, скажи ей!
Но Константин молчал, глядя в пол.
— Костя!
Он поднял голову. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на стыд.
— Мам, она права. Это её дача. Надо вернуть деньги.
Лицо Тамары Ивановны исказилось.
— Предатель, — прошипела она. — Я тебя вырастила, ночей не спала — а ты становишься на сторону этой… этой…
— Этой — вашей невестки, — спокойно закончила Марина. — Женщины, которая пять лет терпела ваши оскорбления, критику и манипуляции. Которая закрывала глаза на то, как вы настраиваете сына против меня. Которая надеялась, что любовь и терпение помогут построить нормальные отношения.
Она сделала паузу.
— Но я ошибалась. Некоторые люди воспринимают доброту как слабость.
Тамара Ивановна открыла было рот, но Марина её опередила.
— Знаете, что самое интересное? Когда бабушка составляла завещание, она оставила специальное указание: дача не подлежит продаже или сдаче в аренду без моего письменного согласия. Она знала, что найдутся желающие поживиться.
Свекровь побледнела.
— Откуда… откуда ты знаешь?
— Оттуда, что я читала завещание целиком. В отличие от вас, видимо.
Марина повернулась к мужу.
— Костя, мне нужно знать одно: ты был в курсе? С самого начала?
Он отвёл взгляд.
— Я думал… мама сказала, что это временно… что деньги пойдут на общие нужды семьи…
— Какой семьи? — горько спросила Марина. — Твоей семьи со мной? Или твоей семьи с мамой?
Константин молчал. И это молчание было красноречивее любых слов.
Марина кивнула, словно получив ответ на вопрос, который боялась задать.
— Понятно.
Она направилась к выходу. На пороге обернулась.
— У вас неделя, Тамара Ивановна. Если деньги не вернутся — я обращаюсь к юристам. И поверьте, у меня есть все доказательства: показания арендаторов, переписки, свидетели.
— Подожди! — крикнул Константин. — Марина, давай поговорим! Это же можно решить!
— Решить? — она устало улыбнулась. — Пять лет я пыталась решать, договариваться, находить компромиссы. А вы вдвоём решили за моей спиной распоряжаться тем, что принадлежит мне. Нет, Костя. Время разговоров закончилось.
Дверь захлопнулась за её спиной.
По дороге домой Марина плакала. Не от обиды — от облегчения. Словно нарыв, который мучил годами, наконец прорвался.
Она вспоминала, как всё начиналось. Первые месяцы после свадьбы, когда свекровь приходила без приглашения и переставляла мебель. «Так будет уютнее, доченька!» Как критиковала каждое блюдо, каждую покупку, каждое решение.
А Костя всегда говорил: «Мама желает добра. Не обращай внимания. Потерпи».
Терпи. Сколько раз она слышала это слово?
Терпи, когда свекровь говорит гостям, что «Костенька мог бы найти получше». Терпи, когда она копается в твоих вещах. Терпи, когда называет тебя «временным явлением» в жизни сына.
Но терпение — не бездонный колодец. И сегодня оно закончилось.
Дома Марина села за компьютер и начала составлять список. Документы на дачу. Справки о праве собственности. Контакты арендаторов. Показания свидетелей.
Если свекровь не вернёт деньги добровольно — придётся действовать официально. Неприятно, но необходимо.
На следующий день позвонил Константин.
— Марина, мама согласна вернуть деньги. Но у неё сейчас нет всей суммы… Может, частями?
— Сколько у неё есть?
— Семьдесят тысяч. Остальное она обещает отдать через месяц.
Марина помолчала.
— Хорошо. Но я хочу расписку. С указанием суммы долга и сроков погашения.
— Расписку? — в голосе Константина послышалось возмущение. — Это же мама! Разве ты ей не доверяешь?
— Нет, — просто ответила Марина. — После того, что случилось — нет.
Он вздохнул.
— Ладно. Я привезу деньги вечером.
— Не ты. Пусть приезжает Тамара Ивановна лично. Это её долг — ей и возвращать.
— Она не захочет…
— Тогда пусть ждёт повестку.
Константин помолчал.
— Марин… Ты правда хочешь всё разрушить? Из-за каких-то денег?
— Дело не в деньгах, Костя. Дело в уважении. В честности. В том, что я пять лет жила рядом с людьми, которые считали меня чужой.
Она сделала паузу.
— И знаешь что? Может, это к лучшему. Лучше узнать правду сейчас, чем через двадцать лет.
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла Тамара Ивановна — постаревшая за один день, с потухшим взглядом. За её спиной маячил Константин.
— Вот, — свекровь протянула конверт. — Семьдесят тысяч. Остальное через месяц. Расписку я написала.
Марина взяла конверт, проверила содержимое, прочитала расписку.
— Хорошо. Жду остальное в указанный срок.
Тамара Ивановна кивнула и повернулась, чтобы уйти. Но на пороге остановилась.
— Знаешь, Марина… Я никогда тебя не любила. Ты была слишком самостоятельной, слишком уверенной в себе. Не такой, какую я хотела для Кости.
Марина спокойно встретила её взгляд.
— Я знаю, Тамара Ивановна. И мне жаль, что вы потратили столько сил на войну, которую сами же и начали. Мы могли бы стать союзниками. А стали врагами.
Свекровь ничего не ответила. Только сжала губы и ушла.
Константин остался стоять в дверях.
— Марин… Что будет с нами?
Она посмотрела на этого человека, которого любила пять лет. На его нерешительное лицо, на бегающий взгляд, на привычку вжимать голову в плечи при любом конфликте.
— Я не знаю, Костя. Честно — не знаю.
— Но мы же можем попробовать? Начать сначала?
— Начать сначала можно, когда есть фундамент. А у нас… У нас фундамент треснул ещё на свадьбе. Я просто слишком долго не хотела этого замечать.
Она закрыла дверь, оставив его на лестничной площадке.
Через месяц пришли остальные деньги. Тамара Ивановна не появилась лично — прислала через Константина. Марина приняла сумму, сверила с распиской, и на этом финансовые претензии закончились.
Но семья не восстановилась.
Константин несколько раз приходил «поговорить». Каждый раз разговор заканчивался одинаково: он обещал измениться, она слушала и молчала. Потому что знала — он не изменится. Не может. Он слишком привык быть маминым сыном, чтобы стать чьим-то мужем.
Развод оформили через три месяца. Тихо, без скандалов, почти по-дружески. Марина оставила себе то, что принадлежало ей по закону. Константин забрал свои вещи и вернулся к маме.
— Она одинока, ей нужна помощь, — объяснил он.
— Я понимаю, — ответила Марина. — Береги её.
Это была не ирония. Она действительно желала им… нет, не счастья. Просто покоя. Пусть живут как умеют.
А она будет жить по-своему.
Весной Марина приехала на бабушкину дачу. Впервые за долгое время — как хозяйка, а не как гостья в собственном доме.
Участок зарос травой. Яблони нуждались в обрезке. Дом требовал ремонта. Но всё это было поправимо.
Она прошла по комнатам, касаясь знакомых стен. Здесь бабушка учила её печь пироги. Здесь они вместе читали книжки на веранде. Здесь прошло лучшее время её детства.
Теперь это место снова принадлежало ей. По-настоящему.
Марина вышла в сад и села на старую скамейку под яблоней. Солнце пробивалось сквозь ветки, рисуя узоры на земле.
Она поняла важную вещь: защищать своё — это не эгоизм. Это необходимость. Без чётких границ любые отношения превращаются в тиранию, где один вечно терпит, а другой — вечно требует.
Свекровь считала, что невестка должна подчиняться. Что «семья» означает растворение в чужих желаниях. Что терпение — добродетель, а протест — предательство.
Но настоящая семья строится на уважении. На честности. На праве каждого быть собой.
Марина улыбнулась, глядя на цветущие яблони.
Эту весну она встречала одна. Но впервые за много лет — свободной.
И это было лучшее чувство на свете.
