Марина вернулась с работы в половине седьмого. Калитка открыта настежь. В доме горит свет, из кухни — грохот. На крыльце валяются её занавески с васильками, бабушкин образ— икона с треснутым стеклом, семейные альбомы с пожелтевшими фотографиями.
Из кухни выходит Клавдия Степановна, вытирая руки о чужой передник.
— А, пришла. Я тут порядок навела. Эти тряпки на окнах — позор. А этот хлам только пыль собирает.
Марина стоит на пороге, не в силах сдвинуться с места.
— Что вы делаете в моём доме?
— В нашем, Маринка. Олег вчера при всех сказал — дом теперь общий. Ты слышала. Или повторить?
Свекровь поправляет волосы, окидывая комнаты хозяйским взглядом.
— Свекровь уже считала мой дом общим, понимаешь? Так что привыкай.
Восемь лет Марина копила на эти стены, работая бухгалтером днём и по ночам сводя балансы для частников. Олег не вложил ни рубля, смеялся над её затеей: зачем тебе дом, в общежитии бесплатно. Документы оформлены только на неё.
— Откуда у вас ключи?
— Олег отдал. Неделю назад. Сын о матери заботится, в отличие от некоторых.
Марина проходит мимо свекрови, берёт телефон. Пальцы дрожат, но голос ровный.
— Добрый вечер. В мою частную собственность проник посторонний и уничтожает имущество. Адрес такой-то.
Клавдия Степановна хватается за спинку стула.
— Ты с ума сошла?! Я же родня!
— Вы не вписаны в документы. У вас нет права здесь находиться без моего разрешения. А я вас не приглашала.
Участковый приезжает через двадцать минут. Марина молча кладёт перед ним бумаги.
— Собственник — я. Только я. Этот человек проник без ведома и выбросил мои вещи. Вот они, на крыльце.
Участковый пролистывает документы, смотрит на свекровь.
— Ключи откуда?
— Сын дал! Муж её! Он сказал, дом семейный, что я могу здесь жить!
— Ваш сын не собственник. Он не имел права давать ключи без согласия владельца. Вам придётся покинуть помещение.
Клавдия Степановна осела на стул, схватила телефон.
— Сын! Твоя жена совсем озверела! Полицию вызвала! Приезжай немедленно, слышишь?!
Олег врывается через полчаса. Лицо красное, руки трясутся.
— Ты что творишь?! Мать как преступницу выставила! Совесть есть вообще?!
Марина сидит на диване, держа в руках треснутый образ.
— Ты дал ей ключи без моего согласия. Ты сказал, что она здесь хозяйка. Ты вообще спросил меня хоть раз?
— Да что ты за собственница! Это моя мать! Ей в общежитии холодно, здоровье плохое! А у тебя целый дом!
— На мои деньги.
— Мы же семья!
— Семья — это когда спрашивают, а не вламываются с ключами и выкидывают чужие вещи на улицу.
Олег останавливается посреди комнаты, смотрит на жену.
— Значит, так. Либо прекращаешь эти штучки, либо расстаёмся. Я не позволю тебе унижать мою мать.
Марина поднимает глаза.
— Хорошо. Расстанемся.
Он замирает, открывает рот.
— Чего?
— Я сказала — расстанемся. Забирай вещи и маму. Уходите оба.
Клавдия Степановна вскакивает со стула.
— Олег, ты слышишь, что она несёт?! Позволишь ей так с нами разговаривать?!
Но Олег молчит. Он смотрит на Марину и видит перед собой чужого человека. Не ту женщину, что восемь лет терпела его насмешки. Не ту, что кивала, когда свекровь учила её жизни. Другую.
— Пожалеешь. Останешься одна в своём драгоценном доме и сдохнешь от одиночества.
— Возможно. Но это будет моё одиночество.
На следующий день она меняет замки. Олег забирает вещи, пока её нет — она уходит специально, чтобы не видеть его лица. Он оставляет ключи на столе и записку: «Ты всегда была чёрствой. Мать была права».
Марина скомкала бумажку, выбросила. Прошлась по комнатам, вытирая пыль, раскладывая всё по местам. Повесила новые занавески — простые, белые. Образ отнесла в мастерскую.
Через неделю звонит Олег. Голос тихий, просящий.
— Маринка, давай поговорим. Может, я погорячился тогда.
— О чём говорить?
— Ну… мы столько лет вместе. Может, попробуем ещё раз? Я маме объясню, чтобы не лезла.
Марина смотрит в окно, на сад, где начинают распускаться почки.
— Где ты сейчас живёшь?
— Мы с мамой обратно в общежитие вернулись. Там, знаешь, тесно. Холодно. Соседи шумные. Мама жалуется постоянно, я уже не знаю, как её успокоить.
— Понятно.
— Маринка, ну дай шанс, а?
Она вспомнила, как он стоял перед ней неделю назад, кричал про жадность и чёрствость. Как защищал мать, не сказав ни слова в защиту жены. Как восемь лет смеялся над её мечтой.
— Нет, Олег. Не дам.
Она кладёт трубку, блокирует номер. Выходит на крыльцо, садится на ступеньки. Вечерело. Воздух пахнет сыростью и молодой травой.
Соседка Вера проходит мимо, машет рукой.
— Как дела, Марина? Мужа давно не видела.
— Разъехались. Теперь тут только я.
— И правильно. Я слышала, что его мать творила. Ты молодец, что не стерпела.
Через месяц Марина встречает Веру у магазина. Соседка останавливается, придерживая сумку.
— Слушай, ты слышала? Твоего бывшего на вокзале видели. Грузчиком подрабатывает. А свекровь твоя в общежитии со всеми перессорилась. Моя знакомая там живёт, рассказывала — Клавдия Степановна каждый день скандалит, всех учит жизни, а её посылают. Никто там церемониться не станет, не то что ты.
Марина кивает.
— Не жалеешь? — Вера смотрит внимательно.
— О чём?
— Что одна. Мужа прогнала.
Марина смотрит на свой дом. Окна чистые, калитка покрашена, на крыльце горшки с цветами.
— Нет. Ни капли.
Вера улыбается и уходит.
Вечером звонит незнакомый номер. Марина долго не берёт трубку, потом всё-таки отвечает.
— Алло?
— Это я. Не клади, прошу.
Голос Клавдии Степановны севший, надломленный.
— Я хотела сказать… что зря тогда так вышло. Не подумала. Думала, не обидишься, раз семья.
— Вы не за этим звоните. Вам что-то нужно.
Пауза. Потом всхлип.
— В общежитии невозможно. Соседи хамят, шумят по ночам. Олег пропадает на работе, я целыми днями одна. Маринка, может, позволишь иногда приезжать? Хоть чай попить, в тишине посидеть. Я ничего не трону больше, честное слово.
Марина смотрит на образ, который вернула из мастерской и повесила на прежнее место. Вспоминает, как он валялся на крыльце.
— Нет. Не позволю.
— Но я же извинилась!
— Вы извинились, потому что вам плохо. Не потому, что поняли. Это разные вещи.
Голос свекрови становится злым.
— Ты жестокая. Бессердечная. Олег был прав.
— Возможно. Зато это мой дом, моя жизнь и моё решение. До свидания, Клавдия Степановна.
Марина кладёт трубку, снова блокирует номер. Проходит на кухню, достаёт из холодильника пирог с вишней, который испекла с утра. Садится у окна. За стеклом темнеет, зажигаются фонари.
Ещё через месяц Вера снова ловит её у калитки. Лицо соседки сияет.
— Ты слышала последние новости? Твою свекровь из общежития выселяют! Она там такой скандал устроила — орала на всех, что её обворовывают, вещи трогают. А оказалось, она сама чужое в свою комнату тащила. Думала, раз в общежитии, значит всё общее. Соседи терпели-терпели, да и сдали её администрации. Теперь ищет, где жить.
Марина останавливается.
— И что Олег?
— А Олег на заработках пропадает. Ему на двоих снимать нечем. Говорят, мать к нему переедет в комнатушку какую-то, где он ночует между рейсами. Шесть квадратных метров. Вот будут друг друга радовать!
Вера смеётся, а Марина молчит. Она представляет Клавдию Степановну в шести квадратах рядом с сыном, которого всю жизнь баловала. Они будут жить вдвоём — спать, есть, дышать друг другу в затылок. Свекровь получила то, о чём мечтала — полный контроль над сыном. А он получил маму, которая теперь зависит от него целиком.
— Не жалко? — спрашивает Вера. — Могла бы помочь. Всё-таки бывшая семья.
Марина качает головой.
— У меня было два варианта. Первый — пустить их в свой дом и потерять себя. Второй — остаться собой и потерять их. Я выбрала себя.
— И правильно. Некоторые всю жизнь выбирают первое. А потом удивляются, почему им так плохо.
Вечером Марина сидит на крыльце. Воздух пахнет сыростью и травой. В окнах горит свет — её свет.
Она заплатила за этот дом восемью годами ночных смен, отказом от отпусков и новой одежды. И когда пришло время платить за право остаться собой — заплатила и это.
Некоторые называют такое жестокостью. Она называет границами.
Марина поднимается с крыльца, заходит в дом. Закрывает дверь на замок — тот самый, что поменяла сама. Никто больше не войдёт сюда с чужими ключами. Никто не скажет, что она должна делиться тем, что заработала. Никто не назовёт жадной за то, что она защитила своё.
А где-то в шести квадратных метрах Олег и Клавдия Степановна ложатся спать в одной комнате. Общежитие теперь кажется роскошью. Когда хватаешь чужое — рано или поздно теряешь своё.
Марина гасит свет. Завтра будет новый день. Без чужих претензий. Без объяснений.
Иногда самое страшное — сказать нет. Но иногда это единственное, что спасает.
