Нотариус посмотрела на Катерину с таким удивлением, будто та призналась в ограблении банка.
— Как это — вы не подписывали отказ от наследства?
Катерина стояла у стойки регистрации, сжимая в руках сумочку так, что побелели костяшки пальцев.
— Какой отказ? От какого наследства?
Женщина за стойкой нахмурилась, полистала бумаги на столе.
— От квартиры вашей бабушки. Екатерины Михайловны Громовой. Документы оформлены три недели назад. Ваша подпись стоит вот здесь.
Она развернула папку.
Катерина наклонилась ближе. Да, это была её фамилия. Её паспортные данные. И подпись — похожая, но чужая. Слишком ровная, слишком аккуратная.
Бабушка скончалась полгода назад. Катерина до сих пор не могла зайти в её квартиру без слёз — там всё дышало воспоминаниями о детстве. Запах яблочных пирогов, старые фотографии на стенах, кружевные салфетки на комоде.
И теперь кто-то украл это у неё.
— Кто принёс документы? — голос Катерины дрожал.
Нотариус заглянула в журнал.
— Комарова Антонина Григорьевна. Она представилась вашей… — пауза, — свекровью.
Свекровь.
Земля качнулась под ногами.
Антонина Григорьевна. Мать Виктора. Женщина, которая три года улыбалась ей за семейным столом, называла «доченькой» и дарила вязаные носки на каждый праздник.
Катерина вышла из нотариальной конторы на ватных ногах.
Июньское солнце било в глаза, по улице спешили люди, где-то играла музыка из открытого окна. Обычный день. Обычный мир.
Только её мир только что перевернулся.
Невестка позвонила мужу.
— Витя, ты можешь говорить?
— Что случилось? — в голосе Виктора сквозило раздражение. — Я на совещании.
— Это важно. Очень важно.
— Кать, давай вечером, а? Мне правда некогда.
Гудки.
Катерина медленно опустила телефон.
Вечером. Хорошо. Вечером она получит ответы на все вопросы.
Домой она вернулась раньше обычного. Виктор ещё не пришёл с работы, в квартире стояла тишина.
Катерина прошла в спальню, села на кровать и начала думать.
Свекровь знала о бабушкином наследстве. Знала, потому что Катерина сама рассказала — на семейном ужине, месяц назад. Радовалась, что сможет отремонтировать квартиру, сохранить её для будущих детей.
Антонина Григорьевна тогда кивала, улыбалась, подливала чай.
И уже на следующий день, видимо, начала действовать.
Как? Как она получила паспортные данные? Как подделала подпись?
Катерина огляделась.
Их с Виктором квартира была небольшой, но уютной. Здесь свекровь бывала редко — обычно они ездили к ней. Но три месяца назад Антонина Григорьевна приезжала помочь с уборкой, пока Катерина болела.
Помочь.
Невестка бросилась к комоду, где хранила документы.
Папка была на месте. Паспорт — тоже. Но что-то изменилось. Бумаги лежали чуть иначе, чем она помнила.
Свекровь фотографировала. Или копировала.
Катерина схватилась за голову.
Три года. Три года она верила в эту женщину. Называла её «мама Тоня», делилась секретами, советовалась о рецептах.
И всё это время за добрыми глазами скрывался расчёт?
Вечером Виктор вернулся усталый и голодный.
— Что на ужин? — спросил он, швыряя портфель на диван.
— Разговор, — ответила Катерина.
Она положила перед мужем распечатку — копию того самого отказа от наследства, которую выпросила у нотариуса.
— Это что? — Виктор нахмурился.
— Это твоя мама. Оформила от моего имени отказ от бабушкиной квартиры. Подделала мою подпись.
Виктор читал. Его лицо застыло.
— Это ошибка, — сказал он наконец.
— Какая ошибка? Там мои данные, моё имя. И подпись, которую я не ставила.
— Может, ты забыла?
Катерина почувствовала, как внутри закипает гнев.
— Забыла, что отказалась от квартиры своей бабушки? Единственного, что у меня от неё осталось?
— Я не знаю! — Виктор вскочил. — Но моя мама не могла так поступить! Ты её знаешь!
— Я думала, что знаю.
Они стояли друг напротив друга. Между ними — стол, на столе — бумага, которая разрушала всё.
— Позвони ей, — сказала Катерина тихо. — Спроси.
Виктор молчал.
— Или ты боишься услышать правду?
Он достал телефон.
Катерина слушала, как муж разговаривает с матерью. Голос Виктора — сначала уверенный, потом растерянный, потом совсем тихий.
Антонина Григорьевна не отрицала. Даже не пыталась.
— Я сделала это для вас, — донеслось из динамика. Виктор включил громкую связь. — Эта квартира — старая развалюха. Её нужно продать, пока есть спрос. Деньги пойдут на ваш ремонт.
— Мама, это квартира Кати. Её наследство.
— Какая разница? Вы же семья! Всё общее!
— Но ты подделала её подпись!
Пауза.
— Я хотела вас порадовать. Убрать лишние хлопоты. Катюша и так устаёт на работе, зачем ей ещё и с документами возиться?
Катерина закрыла глаза.
Вот оно. Логика свекрови. Украсть — это помочь. Обмануть — это позаботиться.
— Мама, это преступление, — Виктор говорил медленно, будто объясняя ребёнку. — Подделка документов. Тебя могут посадить.
— Меня?! — в голосе Антонины Григорьевны зазвенела обида. — Родную мать?! Я всю жизнь на вас положила, а теперь меня в тюрьму?!
— Никто не говорит о тюрьме. Но ты должна всё исправить.
— Ничего я не должна! — теперь свекровь кричала. — Это ты должен! Должен защитить мать от этой твоей жены! Она настроит тебя против меня!
— Мама…
— Выбирай! Или она — или я!
Виктор посмотрел на Катерину.
Она молчала. Не просила, не требовала, не умоляла. Просто ждала.
— Мама, — сказал Виктор в трубку, — я перезвоню.
И нажал отбой.
Ночью они почти не разговаривали. Легли в одну кровать, но между ними пролегла стена.
Катерина не могла заснуть. Она лежала и смотрела в потолок, слушая дыхание мужа.
Что он выберет? Кого он выберет?
Три года назад, когда они только познакомились, Виктор казался таким самостоятельным. Успешный инженер, собственная машина, чувство юмора.
Потом появилась свекровь.
Невестка тогда не придала значения. Подумаешь — мама звонит каждый день. Подумаешь — нужно ехать к ней каждое воскресенье. Подумаешь — она выбирает шторы в их квартиру.
Мелочи.
Мелочи складывались в узор, и узор был пугающим.
Свекровь контролировала всё. Где они проводят отпуск, что едят на праздники, какую мебель покупают. Виктор слушался — привычно, автоматически.
А теперь контроль вышел на новый уровень.
Утром Катерина поехала к юристу.
Молодой парень в очках долго изучал документы.
— Ситуация неприятная, но поправимая, — сказал он наконец. — Можно оспорить отказ, доказать подделку подписи. Это займёт время, но шансы хорошие.
— А если моя свекровь уже продала квартиру?
— Сделку тоже можно оспорить. Но это сложнее.
Катерина кивнула.
— Начинайте.
Домой она вернулась с пачкой бумаг и твёрдым решением.
Невестка больше не будет жертвой.
Виктор сидел на кухне. Перед ним стояла чашка остывшего кофе.
— Я разговаривал с мамой, — сказал он, не поднимая глаз. — Она… она не считает, что сделала что-то плохое.
— Я знаю.
— Она говорит, что ты слишком гордая. Что нормальная невестка была бы благодарна за заботу.
— Заботу? — Катерина села напротив мужа. — Витя, она украла моё наследство. Подделала мою подпись. Это не забота.
— Я понимаю, — он наконец посмотрел ей в глаза. — Но это моя мама.
— И?
— И я не знаю, что делать.
Катерина вздохнула.
Это был момент истины. Можно было накричать, потребовать, поставить ультиматум. Но она выбрала другой путь.
— Витя, — сказала она мягко, — я не прошу тебя выбирать. Я не враг твоей маме. Но я прошу тебя понять — это была моя бабушка. Моё детство. Единственное, что осталось от человека, который любил меня безусловно.
Голос дрогнул. Катерина сглотнула комок в горле.
— Твоя мама отняла это у меня. И назвала это помощью.
Виктор молчал.
— Я подала документы на отмену сделки, — продолжила Катерина. — Буду бороться. С тобой или без тебя.
— Я не буду против тебя.
— А со мной?
Он опустил голову.
— Мне нужно время.
— Хорошо, — Катерина встала. — Время у тебя есть. А у меня — дела.
Следующие две недели превратились в войну.
Антонина Григорьевна звонила каждый день. Сначала умоляла, потом угрожала, потом плакала. Она давила на Виктора всеми способами — материнской любовью, чувством долга, воспоминаниями о детстве.
— Помнишь, как я сидела у твоей кроватки, когда ты болел? — рыдала свекровь в трубку. — А теперь ты бросаешь меня ради этой женщины!
Катерина слышала эти разговоры. Видела, как мечется муж. Как он разрывается между двумя мирами.
Часть её хотела пожалеть его. Другая часть злилась — почему она должна бороться за собственные права?
На третьей неделе пришла повестка в суд.
Антонина Григорьевна наняла адвоката и подала встречный иск — якобы Катерина сама просила её оформить отказ, а теперь клевещет.
Невестка усмехнулась.
Значит, свекровь решила воевать по-настоящему. Что ж, она тоже умеет.
— Нам нужно поговорить, — сказал Виктор вечером перед заседанием.
Катерина подняла брови.
— О чём?
— О нас. О маме. Обо всём.
Он сел на диван, потёр виски.
— Я много думал. Всю жизнь мама принимала решения за меня. Какую специальность выбрать, где жить, на ком жениться. Она одобрила тебя — поэтому я был спокоен.
— Одобрила?
— Да, — Виктор криво улыбнулся. — Глупо, правда? Тридцать два года, инженер, а всё ещё жду маминого разрешения.
Катерина молчала. Ждала.
— Но сейчас… — он запнулся. — Сейчас я впервые вижу её такой. Не заботливой мамой, а… я даже не знаю, как это назвать.
— Манипулятором?
— Наверное, — голос Виктора стал совсем тихим. — Она всегда говорила, что делает всё ради меня. И я верил. А теперь понимаю — она делала всё ради себя.
Катерина подсела к нему.
— И что ты решил?
— Завтра я буду на твоей стороне. В суде, в жизни — везде.
— А твоя мама?
— Она моя мама. Я буду её любить. Но любить — не значит подчиняться.
Это были правильные слова. Катерина чувствовала — в них появилась новая сила.
Суд длился три часа.
Антонина Григорьевна плакала, кричала, изображала жертву. Её адвокат давил на жалость — одинокая пожилая женщина, преданный сын, неблагодарная невестка.
Но Катерина подготовилась.
Графологическая экспертиза подтвердила — подпись поддельная. Свидетельница из нотариальной конторы рассказала, как свекровь представлялась «доверенным лицом». Записи с камер наблюдения показали, кто именно приносил документы.
Судья смотрела на Антонину Григорьевну без симпатии.
— Вы осознаёте, что совершили уголовно наказуемое деяние?
Свекровь молчала. Впервые за всё время — молчала.
— Суд удовлетворяет иск Катерины Дмитриевны Комаровой, — объявила судья. — Отказ от наследства признаётся недействительным. Право собственности восстанавливается.
Катерина выдохнула.
Всё закончилось. Или только начиналось?
После заседания Виктор подошёл к матери.
Катерина наблюдала издалека. Видела, как свекровь вскинулась — обрадовалась, решила, что сын пришёл извиняться.
Но Виктор говорил спокойно, коротко. Его лицо было непроницаемым.
Антонина Григорьевна менялась на глазах. Надежда сменилась недоумением, потом гневом, потом — отчаянием.
Когда Виктор отвернулся, свекровь разрыдалась.
— Что ты ей сказал? — спросила Катерина в машине.
— Что люблю её. И что никогда её не прощу.
— Это не противоречит?
— Нет, — Виктор вывел машину на трассу. — Можно любить человека и не прощать его поступки. Можно желать ему добра и держать дистанцию.
Катерина кивнула.
Это было мудро. Мудрее, чем она ожидала от него.
Месяц спустя невестка стояла в бабушкиной квартире.
Здесь ничего не изменилось. Те же кружевные салфетки, те же фотографии, тот же запах — немного пыльный, но родной.
Катерина открыла окно, впустила свежий воздух.
Она не стала продавать квартиру. Не стала и ремонтировать — пока. Просто приезжала сюда иногда, садилась в бабушкино кресло и молчала.
Это было место силы. Место, где её любили просто так, без условий.
Свекровь больше не появлялась. Виктор звонил ей раз в неделю, но встречаться отказывался. Антонина Григорьевна пробовала разные тактики — болезни, одиночество, финансовые проблемы. Ничего не работало.
— Она не сдастся, — сказала Катерина однажды. — Такие люди не меняются.
— Может быть, — ответил Виктор. — Но я изменился. И это главное.
Он обнял жену.
— Спасибо, что не ушла. Что дала мне время разобраться.
— А ты бы ушёл на моём месте?
Виктор задумался.
— Наверное, да. Ты оказалась сильнее.
Катерина покачала головой.
— Не сильнее. Просто я знала, что ты — не твоя мама. Что где-то внутри есть настоящий ты. Тот, который умеет принимать решения сам.
— Ты его нашла.
— Мы его нашли. Вместе.
Вечерний город за окном постепенно засыпал. Загорались фонари, в окнах домов мерцали телевизоры, где-то лаяла собака.
Катерина думала о свекрови.
Не со злостью — скорее с грустью. Антонина Григорьевна так и не поняла, что проиграла. Не суд — это мелочи. Она проиграла сына.
Желая контролировать — оттолкнула. Желая удержать — потеряла.
Классическая история. Вечная, как мир.
Невестка отвернулась от окна.
В соседней комнате Виктор что-то напевал под нос, собирая стеллаж для книг. Стучал молотком, ронял шурупы, ругался себе под нос.
Раньше он бы позвонил маме — спросить, как правильно. Теперь разбирался сам.
Это было хорошо.
Это было правильно.
Катерина улыбнулась и пошла помогать.
Жизнь продолжалась. И она наконец-то принадлежала им двоим.
