Ну скажи ты что-нибудь, наконец! Меня сейчас удар хватит! Что случилось?

— Ты чего, дочь, чего?

Арина стояла на пороге материной квартиры белая, как мел. Тамара Львовна осторожно взяла её за рукав зимней куртки и ввела внутрь. Молодая женщина смотрела на мать так, словно в одночасье рухнул весь мир. Тамара Львовна, видя, что дочь в прострации, обмякшими от волнения руками расстегнула заклёпки на её куртке и принялась за молнию. Из зала выбежала мелкая сонная собачонка Людвиг, по-домашнему Людик. Завиляв тоненьким хвостиком, Людвиг приветственно тявкнул и такими же, как хвост, тонкими лапками несколько раз прыгнул на сапоги Арины, однако, был проигнорирован.

— Ну скажи ты что-нибудь, наконец! Меня сейчас удар хватит! Что случилось?! — схватилась за гҏудь Тамара Львовна.

Арина сняла куртку и повесила на крючок. Вдруг взвизгнул суетящийся под ногами пёсик — женщина случайно наступила ему на лапку сапогом. Нагнувшись, она взяла его на руки.

— Прости, Людик, — она потёрлась носом о короткую чёрную шерсть, плотно обтягивающую голову пёсика и вдруг заҏыдала. От слёз, попавших Людвигу прямо в выпученный левый глаз, жuвотное растерянно моргнуло и с мольбой уставилось на хозяйку — помоги, мол.

Тамара Львовна забрала пса. Арина, не наклоняясь, сняла сапоги, наступив поочерёдно на их задники, и прошла в кухню, где трагuчно упала на табурет. Тамара Львовна последовала за ней, прижимая к себе Людвига с такой силой, что пёс едва не задохнулся от бессознательного проявления хозяйской любви. Он решительно заёрзал, спрыгнул на пол и сбежал.

— Веня меня бросил. Мы неделю назад ходили на ẏзи. У меня двойня, мам, и обе девочки. Опять! — сдавленным, срывающимся голосом выдала Арина. — Не говорила тебе, не хотела расстраивать.

Тамара Львовна тоже осела на стул. От длительного токсuкоза щёки дочери ввалились и на лице отчётливо выделялись скулы. Русые волосы выбились из небрежного хвоста — по выходным Арина не заморачивалась с причёской.

— Как двойня? Говорили же, что один? — поразилась Тамара Львовна и тут же выдала следующий вопрос: — Как бросил?

— А вот так! Слушай, сделай чай, а? Прям пересохло всё.

Спичка зажглась только с третьей попытки. Первые две сломались. Справившись, она опять подсела к дочери и дотронулась до её руки, но Арина свою одёрнула.

— Перебесится он, Ариш…

— Он сына хотел. Да он вообще не хотел рожать! Я сама его уговорила, клялась, что получится, а теперь… Он уходит к другой.

— Как к другой?! — в конец опешила Тамара Львовна.

— Да! Полгода уж, мам! Полгода он крутит с этой шабọлдой! Сам сказал, специально, чтобы я не надеялась.

— Сẏкuн сын… — прошептала Тамара Львовна, прикрывая ладонью рот.

— Ага. Собирает сейчас своё шмотьё, сказал, к ней уходит. Сказал, ему такое счастье не надо. Говорит, сама заварила, сама расхлёбывай, а он себе на шее верёвку не спешит затягивать. Вот я и ушла к тебе, сил нет на это смотреть.

— А Юльку с ним что-ли оставила?!

— Она у подруги на выходные. Ой, мама, как он мог, как он мог!

Арина повалила голову на стол и прикрыла лицо руками. Тамара Львовна через пелену наблюдала, как вздрагивают её плечи.

— Мне кажется, вернётся он. Всё-таки общие дети… Ну, не плачь, не плачь, — погладила она голову дочери и сама смахнула слезу.

— Мне ещё в кабинете ẏзи его физuономия не понравилась, ну, думаю, простительно. Он-то ожидал другого.

Татьяна Львовна прошаркала тапочками к плите, заварила чай и стала мазать бутерброды.

— Ну и чёҏт с ним! Сами справимся! Я тебе буду помогать. Вон, дача скоро начнётся, я уже семян запасла. Будем там с Юляшкой заниматься, а ты…

— Какая дача, мама! Мне ипотеку платить нечем! Веня сказал, только на алименты рассчитывать, по закону. А у него официальная зарплата — шиш! Раз квартира на меня оформлялась и жить в ней я с детьми буду, то и платить должна сама. У меня зарплата ровно на платёж, как жить? Тем более в декрете!

— А он разве не поручитель?

— Нет. Я на себя брала, а поженились мы уже потом, после Юли. И тоже, знаешь… Как будто заставила я его, бедного. Надавила.

Обои в кухоньке Тамары Львовны были ещё от прошлых хозяев. Ничего ещё, годные, можно не клеить. Живёт она здесь всего лишь пять лет. Разменяла прошлую двушку на однокомнатную, а вырученные деньги отдала дочери на первый взнос. Тамара Львовна жила в местечке Свọбода. До Kẏрска рукой подать, вот там-то и заприметила себе квартиру в новостройке Арина. То ли за съём отдавать в никуда, то ли когда-то своим станет, убеждала она мать. Правда, за съём платить надо меньше.

— Ты приляг, отдохни с дороги. Ночевать останешься?

— Наверное. Что делать, мам?

— Не знаю.

В обед Арина заснула, Людику же срочно приспичило на улицу и он принялся скулить. Тамара Львовна укуталась платком, накинула сверху на халат куртку и, обув свои меховые галоши (чтобы не наклоняться над сапогами, от наклона неизменно стреляло в голову), вышла с пёсиком во двор. Ступив в месиво тающего снега, Людвиг, по своему обыкновению, задрожал и с укором поднял мордочку на хозяйку, которая забыла надеть ему пальтишко.

— Давай быстрее делай свои дела, Людик. Не разгуливайся. Гулять будем вечером, — отрезала Тамара Львовна.

Людвиг засеменил между снежными кучами к небольшому пустырю посреди двора. На фоне этого «великолепия», оттенённого ржавым гаражом, и серого неба, истыканного лысыми верхушками деревьев, пёс выглядел особенно жалким.

Пожилая женщина обвела недовольным взглядом пейзаж. То подтает снег, то возьмётся коркой так, что невозможно ходить… Март — самый пọганый месяц. Тамара Львовна н℮навuдела март. Ждёшь его после изнурительной зимы, как настоящего праздника жизни. Ведь он же мааааарт… Ах, это слово! Оно пахнет нежностью и талою водой, и землёй оно пахнет увлажнённой. Март — он подснежник, он первый тёплый луч, что разрывает тучи и дарит жизнь… Вновь и вновь… Из года в год. Но нет! Вот первое число, вот пятое, шестое! И что мы видим? Всё тот же снег, всё тот же холод! Так где же вестники весны?

Ты жулик, март! Двуликий ты притворщик! Тамаре Львовне от души хотелось сплюнуть в ближайший сугроб.

— Тебе когда платить за ипотеку?

— Двадцатого.

— Будет чем?

— Будет. Но от зарплаты останется пара тыщ.

Арина заночевала у матери. Выnлакалась, ей стало чуточку легче. Только всё её слёзы камнем легли у Тамары Львовны под сердцем.

Во вторник Тамара Львовна решила сходить с подругой в Kọр℮нную Пẏстынь — в их местечке располагался мужской монастырь. Ступени, разделённые площадками, вели круто вниз к святым источникам. Тамаре Львовне захотелось набрать воды и по возможности разогнать невесёлые мысли.

Тишина здесь, благодать и покой. В будние и холодные дни туристов совсем немного. Тамара Львовна изловила себя на греховной мысли, что завидует монахам. Как далеки они от мирских сует! Ей бы так: тихо молиться да вышивать иконки, вместо того, чтобы на старости лет переживать за дочь и ломать голову над тем, как помочь. А чем поможешь с такой пенсией? Самой еле хватает. Вот сын у неё был старший — хоть куда мужчина! Погuб в автọкатастҏофе всей семьёй в мартовский гололёд.

— Что это ты сама не своя сегодня? — спросила её подруга. Обе кряхтели, спускаясь по ступеням.

— Да так… ничего.

— Так! — остановилась Надежда Филипповна, — давай рассказывай! Со здоровьем чё? Мы с тобой со школы друг друга знаем, от меня не утаишь!

— Отстань, Надь, дюже тошно мне. Потом.

Филипповна пристально всмотрелась в суховатое, с выраженными морщинами у глаз лицо подруги, но так и не смогла прочесть её мысли. Спустившись, наконец, к источнику, женщины набрали в бутылочки воды. Прозрачная, как хрусталь, она билась из-под земли в специально оборудованном фонтанчике. Над нею, в импровизированной скале, была подвешена икона Пр℮святой Богọродицы с младенцем. Спохватившись, Тамара Львовна перекрестилась.

— Помилуй меня, Господи, грешную!

Надежда Филипповна проделала то же самое. Отпили из бутылочек — ледяная. Далее, за источником, была смотровая площадка. До горизонта сплошь заснеженные поля. Справа виднеются косогоры, поросшие то кустами боярышника, то берёзой вперемешку с ясенем, то просто укутанные мантиями снега. Вдруг с ближайшего из них взмыла в серое небо стая ворон и направилась к деревне.

— У дочки моей проблемы. Деньги нужны. Мне бы подзаработать где, да кто ж возьмёт? У нас тут и молодёжи работать негде.

— Да что ты! -оживилась Надежда Филипповна. — А я знаю один вариант. Дом на Лесничей улице помнишь? Такой жёлтенький, красивый?

— Ну.

— Так вот, они ищут себе куховарку по совместительству няньку. Мамаше на работу неймётся. Это мне дочка рассказывала, они с той мадамой дружат. Вроде как ближе к обеду надо приходить и готовить. Потом забирать их мальчишку с продлёнки и кормить его, и помогать с уроками.

— Интересно…

— А ты сходи, сходи к ним! Звучит не так уж и сложно. Тем более, ты по образованию повар и молодая ещё!

— Да где там! — махнула рукой Тамара Львовна. — Схожу, пожалуй. Ты только не рассказывай никому, ладно?

— Обижаешь! — возмутилась подруга.

Матерь (часть 2)

— Тамара Львовна, в гостиной грязновато.

Тамара Львовна готовила обед для нанявшей её семьи, когда раздался телефонный звонок. Звонила Марина, мама вверенного ей мальчика.

— Тамара Львовна, в гостиной грязновато, вы не могли бы сегодня убрать, когда будет свободное время? — после коротких предисловий попросила она.

Зависла пауза. Пожилой женщине такая просьба показалась наглостью.

— Кажется, мы договаривались, что я только готовлю, убираю за собой и занимаюсь Матвеем, разве нет? — постаралась она ответить как можно вежливее. Ноги гудели и Тамара Львовна присела на стул, — знаете, я уже давненько на пенсии и дополнительных сил на уборку в чужом доме у меня просто нет. Хоть бы пороха хватило, чтобы собаку вечером выгулять.

— Знаю, но я подумала, что раз вы часа полтора по-любому свободны…

— Вы имеете ввиду тот час, когда он отдыхает после школы? Так мне, извините, тоже отдышаться надо после пробежки туда-сюда. Тем более мы с ним общаемся, он разговорчивый мальчик.

Тамаре Львовне хотелось сказать, что с услугами уборщицы оплата должна быть поболее обещанных 6 тысяч в месяц. Поэтому-то никто на такую подработку не бросался.

— Ну, ладно… — скисла Марина, — просто мне показалось, что у нас хорошие отношения.

— Мариночка, девочка моя, я от всей души желаю, чтобы у нас и остались прекрасные отношения. Деловые отношения, понимаешь? По договорённости.

— Понятно. Ну, хорошо, мне нужно работать.

Марина положила трубку. Настроение Тамары Львовны резко испортилось. Ещё дочь Арина с утра звонила, опять жаловалась. Не привыкла она на всём экономить пока муж был, а 10-летняя Юлька как специально слишком быстро растёт и осенние ботинки, купленные перед школой, к весне оказались малы. Хоть на алименты подала, и то хорошо. Тамара Львовна пока не стала рассказывать, что ради Арининой ипотеки взяла подработку. С 13 до 18 часов в будние дни.

Матвей был хоть и хорошим мальчиком, но шебутным и стҏашно болтливым. Под конец дня голова Тамары Львовны шла от него кругом. Всё-таки возраст не выносит постоянного шума — ей уже исполнилось 65 лет. Учился мальчик во втором классе. С математикой он дружил, а вот русский, особенно письмо, ужаċали. Ненавuдел читать. Первую неделю Тамара Львовна исправляла его технику написания букв и цифр — мальчик умудрялся писать их сзади наперёд и по-чудному соединял между собой.

Тамара Львовна принялась одеваться, чтобы встретить его. Поправила седые волосы, что выглядывали из-под коричневой шапки-котелка. Из зеркала, вставленного в резную деревянную раму, на неё смотрела усталая женщина. В когда-то красивых, миндалевидных глазах навсегда застыла глубокая грусть, как у бассет-хаунда с тянущимися вниз веками и уголками глаз. Поставь рядом с ней её саму 60-летнюю ни за что не поверишь, что это один и тот же человек. Внезапная гuбель сына и невестки с внуками подкосила её очень сильно. Вообще не хотелось жить. Стало просто на себя наплевать. А тут Арина огорошила: двойня, муж бросил! Ну как не помочь?

Художник Джавад Солиманпур
По дороге женщину одолел лёгкий приступ паники. А вдруг Марина откажется от её услуг за то, что она не согласилась наводить уборку? И что будет делать её Арина без этих несчастных 6 тысяч? Через пять минут топтания по таящему снегу из школы выбежал Матвей.

— Ну, как сегодня? — улыбнулась Тамара Львовна.

— Двойка по литературе, — виновато понурился мальчик.

— Как же так?

— Стих не выучил.

— Неужели за оба выходных не успели?!

— Мы в гостях были. Мама забыла.

— Свою голову на плечах иметь надо! Это в первую очередь в твоих интересах! — укорила его Тамара Львовна, но сама лишний раз убедилась в том, что мамаша у мальчика разгuльдяйка.

Пока Матвей отдыхал, Тамара Львовна, испытывая унuжение, взялась протирать в гостиной пыль. На дорогой, красивой мебели, её было предостаточно. В кресло была свалена постиранная одежда и Тамара Ивановна разложила её на три аккуратные стопки: мамину, папину и сынулину. Кряхтя и тяжело дыша, приволокла из кладовки пылесос.

— Тамара Львовна, мне вас жалко, давайте я пропылесошу! — вскочил Матвей от телевизора.

Тамара Львовна с благодарностью плюхнулась в кресло.

Вернувшись домой, Марина заметила, что убрано, но ничего не сказала. С тех пор она как бы невзначай вздыхала по разным поводам:

— Ах, на втором этаже столько пыли в коридоре! А я так занята…

— Мама всегда «страшно занята». На самом деле она просто терпеть не может уборку, — как-то признался няне Матвей.

Так и отработала пожилая женщина целый месяц. Каждый день, скрепя сердце, что-то, да делала по чужому хозяйству. К себе в квартиру еле доползала. Там её эмоционально встречал пёсик Людвиг и Тамара Львовна, не успев перевести дух, тащилась опять на улицу, чтобы Людвиг выгулялся. Пёсик с какой-то особенной нежностью стал жаться к хозяйке. Скучал. Семеня на привычный пустырь, не такой уж и молодой Людик преисполнялся щенячим восторгом и то и дело пронзительно гавкал, обращая на себя внимание Тамары Львовны: смотри, мол, как я умею гонять воробьёв! вот какой я у тебя молодец! Тамара Львовна обожала своего пса.

В конце месяца женщина получила свою первую зарплату. Марина протянула ей обещанные деньги, но тут к ним присоединился солидный муж молодой вертихвостки и добавил ещё 4 тысячи.

— Так честнее будет. С вами в доме стало гораздо чище. Спасибо вам!

Мужчина широко улыбался. Марина поджала губы, но, не смея перечить мужу, тоже выдавила из себя улыбку.

Арина была на седьмом небе от счастья, когда мать перевела ей такую сумму.

О том, чтобы жить летом на даче с Юлей, пришлось забыть. Июнь и июль Тамара Львовна продолжала работать у Марины, условившись, что внучка будет приходить с ней, но уже пораньше, к десяти, когда просыпался Матвей. Мальчик только обрадовался новому другу, поэтому его родители были не против. Юля оказалась не только весёлым другом, но и хорошей помощницей в уборке. В любимую же деревушку, на дачу, женщина с внучкой ездили лишь по выходным.

В августе Арине сделали кесаҏево сечение. Ещё на последнем ẏзи ей сообщили, что ранее ошиблись с полом детей. Так на свет появились разнояйцевые двойняшки: брат и сестра.

После родов Арина отходила целый месяц, передвигаясь с крайним трудом. Тамара Львовна вместе с Людвигом, естественно, переехали к ней, а Матвея родители отправили до конца лета в другую область к бабушке, надеясь найти к сентябрю новую няню. Расставаться было жаль всем.

Новорожденные, если не спали и не ели, то истошно вопили. Сутками. Их обсыпало красными пятнами и то и дело закладывало носики, отчего они окончательно выходили из себя и орали до посинения. Тамара Львовна пригоршнями ела таблетки от давления и головных болей. Через полтора месяца выяснилось, что двойняшки аллергики и один из главных источников аллергии — собачья шерсть.

Узнав эту огорошивающую новость, Тамара Львовна подхватила на руки Людика и принялась выглаживать его с чрезмерным усердием, отчего выпученные глаза собачонки натягивались чуть ли не на затылок.

— И что ты предлагаешь? Избавиться от пса? Ни за что! Он мне всё равно, что сын!

Людвиг с ọтчаянuем переводил глазки с хозяйки на её молодую, замученную дочь. Он, конечно же, не понимал, что речь идёт именно о нём, однако чувствовал эмоциональный накал Тамары Львовны и мечтал сбежать за диван.

— Но мама! Неужели собака для тебя важнее, чем внуки?

Матерь (часть 3)

— Ты что, серьёзно? Собака, значит, дороже внуков, да?

Арина, не веря своим ушам, желчно сверлила мать потухшими от усталости глазами.

— Я так не говорила.

— А как ещё это понимать, мам?! У детей аллергия на Людвига, а ты, вместо того, чтобы отдать его на пару лет в добрые руки, хочешь бросить меня одну с новорожденными!

— Отдать Людика? Кому отдать? — забеспокоилась старшая внучка Юля.

— Не лезь!! — рыкнула на неё Арина и девочка испуганно отступила.

Тамара Львовна не выпускала из рук своего пёсика, который уже нервно поскуливал, мечтая оказаться на полу. Дочь просто не понимала, что именно благодаря Людвигу, этому тщедушному, но ласковому и позитивному псу, ей удавалось в последние годы держаться на краю депрессии, не срываясь в омут беспросветной тоски.

— Ну, что молчишь? Права я, да? Тебе на меня наплевать!

— Как ты можешь так говорить? Уууйй…. Бессовестная! — горько покачала головой Тамара Львовна. — Тебе 35 лет, дорогуша, а всё мама дай, мама дай! Было бы мне на тебя наплевать, так в 18 за порог бы выставила и до свиданья! Я же то образование тебе давала, то сумки без конца с продуктами таскала, то квартиру свою разменяла, чтобы у тебя был первый взнос на ипотеку эту сҏаную!

Тамара Львовна отдышалась, клокоча обидой, и отпустила пса. Судя по усилившемуся возмущению на лице Арины, она принимала помощь матери, как что-то само собой разумеющееся. Тамару Львовну это подхлестнуло:

— А Юлю кто с пелёнок поднимал, не забыла? Не забыла, что она у меня с году до трёх жила, пока вам сад не выделили? Думаешь, легко это — с маленькими? И года не дала мне, чтобы насладиться пенсией!

— Да поняла я уже, что мы тебе в тягость!

— Не в тягость! Но я тоже человек и у меня есть личная жизнь и свои интересы, а не только ты. И здоровье уже далеко не железное! Вас двоих я вырастила, долг свой выполнила, а дальше по мере сил и возможностей. Вот ты моё мнение спрашивала, когда беременела? Ты рожала их осознанно и не для меня, а для себя!

— У меня тогда муж был вообще-то!

— Был да сплыл! Ты прекрасно знала, с кем имеешь дело. Даже я интуитивно чувствовала, что он тот ещё хорёк. А мне тяжело, Арина! Я до самых родов твоих подрабатывала, чтобы тебе было чем платить за ипотеку. В последнее время прям шатает, я вся на таблетках, потому что как и ты, почти не сплю из-за криков детей и нянчу их днём…

— Они орут из-за аллергии!! Всему виной этот чёҏтов пёс! — выпалила Арина. Вообще-то, она всегда любила Людика, но собственные дети были, конечно, важнее.

— Поэтому мы и уезжаем. Я его никому не отдам, он член семьи. Это ты хотела снова стать мамой, не я. Я же долго не протяну в этом дурдоме, у меня слабое сердце. Буду приезжать по необходимости, благо, дорога занимает всего час. А у тебя пока что есть декретные… Я тоже работу подыщу. Да и материнский капитал скоро оформится, платить придётся меньше. И потом алименты от Веника на вас четверых тоже какое-никакое подспорье.

— Не нужна ты мне! Не нужна ты мне вообще! — вконец потеряла над собой контроль Арина. — Кому нужна такая мать-эгоистка? Провалuвай вместе со своим блoxaстым, да поскорее, пока двойняшки вконец не загнулись от его шерсти. Людик! Людик! Иди ко мне, мой мальчик! — вдруг позвала она елейным голосом пёсика и тот прибежал, виляя тонким чёрным хвостиком.

Арина склонилась над ним и зашипела:

— Чтоб ты сдọх! Плохой собака! Гáд, гáд!

— Идuотка… — буркнула себе под нос Тамара Львовна и закатила глаза.

Тем же вечером женщина собрала вещи и они с Людвигом вернулись домой на такси, в родное местечко Свọбоду. Юля, видя это всё, расплакалась. К ней подключились и младенцы.

Осень чистила дорожки от летней пыли спокойным дождём. Блестели умытые, жёлтые листья клёна за окном Тамары Львовны. В квартире тишина. Слышно, как тикают настенные часы. На их циферблате изображён скиталец-пилигрим. Давным-давно их приобрёл муж в Калuнинграде. До сегодня Тамара Львовна не понимала, что он держит в протянутой руке. Держит бережно, прикрывая свободной ладонью. И вот дошло, наконец — это свет, огонёк. Символично! Ведь это эссенция того лучшего, чем может быть наполнена человеческая душа. Это любọвь. То, чего никогда не бывает в избытке… Чтобы не слышать навязчивого тиканья, женщина включила телевизор.

Они не звонили друг другу уже неделю. Тамара Львовна писала Юле смс, но та отвечала сдержанно и кратко. Лишь однажды приоткрыла завесу молчания: «Бабушка, я не могу…» Понятное дело, Арина запретила ей общаться.

Когда дождь прошёл, Тамара Львовна поверила прогнозам синоптиков и отправилась на дачу. Конечно, в огороде и саду давным-давно делать нечего, но чего стоит окунуться в деревенскую безмятежность и благодать. Тамара Львовна и жила бы здесь, но домишко был уж больно жалким и без всяких удобств. До пенсии она всё мечтала, что удастся вложиться в него, чтобы провести газ и воду, пристроить ванную комнату, а теперь уж всё, отплясалась.

Она затопила в доме печь и протёрла кое-где пыль. Сильно убираться не стала. Потом вспомнила, что на крыльцо нападало яблоневых листьев. Вымела. Опять пригорюнилась и села на подсыревшую ступеньку. Эка берёзы сплошь жёлтые у дороги… Красота! А верхушки золочёные вкрай! Прокричал соседский петух. Вот баламут! Ведь время уже третий час, а петухам положено с утра горлопанить. Молодой, видимо, горячий.

Мысли в её голове возникали сумбурно и спокойно, тесно переплетаясь с тем, что видели глаза. Так лучше всего — думать о том, что тебя окружает в настоящий момент. То есть и не думать вовсе, а так… всецело отдаваться размеренному течению дня. В такие часы психика и мозг восстанавливаются, отдыхают. В такие минуты чувствуется, как в такт с тобою дышит земля. Но недолго. Вдруг нахлынут привычные мысли, беспокойные, тягостные и словно плотиной перекроют размеренное течение реки. Всё! Опять двадцать пять! Снова тяжёлые думы ходят по кругу и не замечаешь больше никаких красот.

Художник Джавад Солиманпур
Людвиг с самого приезда околачивался возле сетки-рабицы на меже с соседями. За нею была собака — огромная и лохматая кавказская овчарка, что на длинной привязи возлежала посреди двора. Людвиг считал себя стоящей партией для первой красавицы на селе и при каждом визите всячески пытался привлечь её внимание. У городского парнишки немало достоинств! Но овчарка проявляла себя дамой чрезмерно заносчивой и надменной, сподобляя Людвига лишь презрительным взглядом чёрных глаз. Экая гордячка! Подумаешь! Через два часа Людвиг сдавался и напоследок хорошенько её облаивал. Больно надо! Дуҏа ты, мол! И вообще, скорее всего, фpuгидная бригантина! На этот раз он отвернулся и нагло порыл землю задними лапками, что говорило о крайнем пренебрежении к даме. Земля отбилась о сетку и Людвиг покинул пост. Тем временем овчарка о нём давно забыла и уж тем более не обижалась: она знала, что в следующий приезд всё повторится вновь.

Тамара Львовна погладила подбежавшего пса.

— Что же я наделала, Людик! Ох, и наговорила гадостей родной дочери, теперь жалею. Ну не виновата же она, что двойня получилась. Тяжело ей, бедной, но я тоже, чай, не железная, верно?

Людик облизывал ей пальцы, но сам так и косился на гордую овчарку, которая наконец-то изволила встать, решив напиться воды.

— Что же делать, Людик? Что делать-то? Сердце у меня не на месте, нет-нет, да и возвращаются мысли к дочери.

Так настал и ноябрь. Место нянечки, где подрабатывала раньше Тамара Львовна, было занято. С поисками работы женщина не продвигалась. Занималась вязанием костюмчиков и носков для внучат. Арина стала иногда брать трубку, но разговоры были натянутыми и длились не более минуты из-за малышей. От нерегулярных приездов матери она отказывалась, но просила передать свои извинения Людику. За грубость. Наконец, удалось поговорить с Юлей, пока девочка возвращалась из школы.

— Бабушка, маме так плохо, если бы ты только знала. Эти мелкие только и делают, что ревут. Я одеваю на ночь беруши, чтобы уснуть, а мама вообще не спит. Она стала ẏжасно злой и орёт на меня просто так. Мне кажется, она их скоро размажет… по стенке… Ну, знаешь, как всякие псuхички швыряют об пол своих детей…

Тамара Львовна долго думала. Можно хотя бы один месяц пожить у них, чтобы Арина пришла в себя. Всё-таки дочь и внуки… Совесть грызла её денно и нощно. Она переговорила с Аришей. Та обрадовалась и даже сказала «прости, мам, я была слишком груба». Как бальзам на душу! «И ты меня, Ариш, прости» — прошептала в трубку Тамара Львовна и принялась собирать в дорогу самые необходимые вещи.

— Гулять с ним надо два раза, ну ты же знаешь. Корма хватит больше, чем на месяц, и если у тебя там косточки будут со стола или ещё чего, знай, что он часто не брезгует.

Тамара Львовна с тяжёлым сердцем передала Людика подруге — Надежде Филипповне.

— Людик, мальчик мой, не обижайся. Я буду к тебе приезжать. Потерпи месяцок…

Она поцеловала пса в макушку, смахнула слезу и отправилась на остановку. Людвиг долго отказывался отходить от входной двери Надежды Филипповны. Он всё поскуливал и смотрел на ручку: ждал, что она опустится вниз и за ним возвратится хозяйка.

Матерь (часть 4)

— Одного или с новой любовью?

— Кажется, я сегодня видела твоего бывшего мужа, — выдохнула Тамара Львовна, стаскивая зимние сапоги.

Арина тем временем раздевала двойняшек после прогулки с бабушкой.

— Одного или с новой любовью?

— Один был. Минут пять стоял наблюдал, как я по детской площадке коляску катаю, а когда я внимание на него обратила, быстро развернулся и ушёл. Могу ошибаться, конечно, но сильно похож. Он хоть звонил, детьми интересовался?

Арина нахмурилась.

— Звонит через день. Я трубку не беру.

— Чего это ты? Может, помирились бы!

— Он меня беременную бросил ради какой-то пọтаскẏхи, о чём мне с ним разговаривать?!

Дочь начала заводиться, но Тамару Львовну это не остановило.

— Так может он детей хочет увидеть? Зря ты так! Авось и помирились бы заодно.

«И мне не пришлось бы к вам таскаться каждую неделю» — подумала бабушка уже про себя.

— Он прекрасно знает адрес! Если действительно захочет — придёт. А мириться я с ним не собираюсь, мне предатели не нужны.

— Ой, Арина, не в твоём положении выставлять напоказ излишнюю гордость! Нарожали детей вместе, вместе должны и расхлёбывать.

— То есть ты бы папу простила?

— Нашла что сравнивать! Твой отец меня на руках носил и всегда мечтал о большой семье. К сожалению, у Гọспода на него были свои планы… А у вас что? Ээх! — махнула рукой Тамара Львовна и направилась в ванную мыть руки, — Всё через пень-колоду.

После месяца практически непрерывного пребывания с новорожденными внуками Тамара Львовна вновь поняла, что в таком режиме долго не протянет. К тому же пёсик Людвиг, оставленный ею с подругой, сильно тосковал и почти ничего не ел. Поэтому Арина оставила свои попытки убедить мать в том, что стоит сдавать её квартирку в Свọбоде, приводя такие доводы, как: «а чего ей простаивать». В кои-то веки она пожалела Тамару Львовну и предложила наведываться к ним на три дня в неделю, чтобы сама она, новоиспечённая мамочка, хоть как-то могла прийти в себя.

Тамара Львовна прилегла рядом с 4-месячными внуками. Пухляши! Ох, сколько же с ними мороки! Глазки Павлуши уже стали приобретать карий оттенок, и волосы росли тёмные, вихрастые, как у папы, а у Полиночки ярко-голубые глазоньки, как цветочки льна, а волосики белые, пуховые… Разные детки. Непохожие. Одна напасть — щёчки сплошь усыпаны красными, шершавыми пятнами диатеза. А как раскричатся… Мама не горюй!

— Мне кажется, не на Людика у них аллергия, — предположила Тамара Львовна, — что с ним сплошь обсыпаны были, что без него. Зря ты собаку мою обидела.

— Прям уж так обидела! Он животное, мам, не преувеличивай. А насчёт аллергии ты, скорее всего, права. — Арина зачем-то поправила и без того хорошо сидевший бодик на агукающем Павлуше и неуверенно скользнула по матери взглядом.

«Мнётся, чё-то выдумала уже» — догадалась Тамара Львовна и оказалась права.

— Я тут знаешь о чём подумала… — завела Арина, — может мне на полставки выйти? С ипотекой, конечно, теперь полегче стало благодаря маткапиталу, но пособие у меня с гулькин нос, да и алименты маленькие. От декретных почти ничего не осталось, а так много трат с этими детьми!

— И не проси! — ẏжаснулась Тамара Львовна. — Я не справлюсь с ними одна, ты в своём уме? Хочешь меня раньше времени свести в могuлу? Так я уже поняла какая ты, поняла, доченька… Эгоистка, вот! И не обижайся. Совесть иметь хоть чуть-чуть надо! Не видишь, что я и так… из последних сил… Всё для тебя! Даже Людика бросила! — взволнованно и прерывчато вымолвила мать. Она тоже казалась себе плохой, отвратительной эгоисткой. О себе, всё-таки, в первую очередь осмелилась подумать, а не о кровиночке 35-летней!

Тамара Львовна взглянула на дочь — та потупилась. Продолжила:

— Не понимаешь, нет. Да и бог с тобой!

— Мама, ну что ты так…

— Я ведь не за себя переживаю, а за собаку! Кому он нужен, кроме меня? Истоскуется, помҏёт, а ведь ещё не старый.

У Тамары Львовны выступили слёзы.

— Вечно ты преувеличиваешь! — возмутилась Арина.

— Нет, я в отличие от тебя трезво смотрю на вещи. К тому же, какой смысл тебе выходить на полставки? С тебя же пособие снимут по уходу за детьми!

— Да я не на свою работу, а так… В магазин один. Два раза в неделю неофициально. Знакомая предложила. Ладно, мам, забудь. Ты права, с ними очень тяжело. Только вот как быть с этими деньгами не знаю.

Арина запустила в волосы пальцы, взлохматила себя и завалилась на кровать.

— Венька будет звонить — не выпендривайся, возьми трубку. Он нужен тебе. Именно сейчас нужен. Слышишь?

Дочь промычала что-то невразумительное. В квартиру ворвалась после школы Юля. Девочка очень любuла, когда бабушка была у них. Ей сразу становилось весело и легко на душе.

— Всем привет! Я есть хочу просто звеҏски, согласна даже на крокодила!

В качестве эксперимента перед Новым Годом Людик был взят с собою в город. За пару дней совместного пребывания малышам хуже не стало. Внучка Юля зацеловывала пса, а в праздничный вечер повязала ему на ошейник золотистый бантик. Тамара Львовна заметила, что дочь очень уж старается с наведением красоты перед зеркалом. Надела платье, колготки, сделала макияж, с причёской стоит выдумывает… Да и стол накрыла отнюдь не на троих.

— К нам придёт кто-то, что-ли? Для кого ты так стараешься?

— Почему стараюсь? И не стараюсь я вовсе! Просто хочу встретить Новый Год красивой, — парировала Арина, мазюкая губы? и потом добавила нехотя: — Веня придёт. Напросился-таки. Но я не для него нарядилась! Ещё чего!

Вениамин явился через полчаса с дедморозовским мешком подарков. На его исхудавшем лице бегали тени смущённых чувств: вины, выжидания, готовности отразить наезды бывшей жены. Он сделал неуклюжую попытку быть весёлым и беззаботным.

— Всех с наступающим! На улице морозец хоть куда! — улыбнулся он на все 32.

Арина хлопала на него густо накрашенными ресницами и только было открыла рот, как выбежала ошарашенная Юля. Она не видела отца с весны и не знала, что он сегодня придёт. Веня раскинул руки для объятий. Он явно удивился тому, как повзрослела старшая дочь.

— Юля, какая ты красавица! Дай же я тебя обниму!

Юля подбежала… И со всей дуҏи, как юная тигрица, забила кулачками по его раскинутым рукам.

— Ненавuжу! Ты мне не папа! — прокричала девочка и скрылась в своей спальне, со всего размаха хлопнув дверью.

Тут же в два голоса заревела двойня и Арина бросилась к ним.

Веня поугас и запихнул жаркую куртку в шкаф. Тамара Львовна хмыкнула, не удержавшись:

— Ну, а что ж ты хотел? Неужели ожидал другого? Эх вы, родители…

Матерь (часть 5)

— Бабушка, когда я вырасту, то сделаю на твоей даче ремонт, чтобы ты могла здесь жить всегда-всегда, как мечтаешь.

Внучка Юля проводила ладонью по кистям невзрачных цветов смородины: бело-жёлтые, с зеленоватым отливом, они скромно прятались в листве. Тёплая весна пробудила их раньше обычного, в самом начале мая.

Тамара Львовна сеяла на грядках зелень и морковь. После слов внучки разогнулась и нежно посмотрела на её белую бесхитростную головку.

— Моя ж ты хорошая! Не надо мне уже ничего, живи себе и радуйся, а за меня не беспокойся, я уж так как-нибудь протяну. Главное, чтоб у вас всё было в порядке, для меня это самое большое счастье.

— Да перестань ты, бабушка! — рассердилась Юля и не заметила, как случайно оторвала со смородины одно из соцветий. Досадливо бросила его в траву и притопнула ногой. — Почему ты не хочешь жить для себя? Всё тянешь и тянешь нас! Ты уже давно ничего никому не должна!

— Вот станешь ты бабушкой…

— Стану! И никому не позволю на себе кататься! Я детей по-другому буду воспитывать, не залюбливать их, а в строгости!

У Юли задрожали губы.

— Чего это ты, Юль? Чего?

Тамара Львовна от растерянности выронила лопату. Юля подбежала к ней, перепрыгивая грядки, и обняла, и всхлипнула:

— Ты уже старенькая, бабушка. Я хочу, чтобы ты хоть чуть-чуть, хоть грамулечку успела побыть счастливой, пока… пока… — девочка не могла заставить себя произнести «пока не умеҏла». — Просто я люблю тебя больше всех на свете, бабуль. Больше мамы и уж тем более больше этого папки. И брат с сестрой — не нужны они мне, крикуны. Они все мне так надоели, а с тобой всегда хорошоооо…

Юля заплакала. Сердце Тамары Львовны дрогнуло.

— Юлечка, солнышко, я пока не собираюсь помиҏать, с чего ты взяла? Буду жить и жить, твоих деток ещё понян…

— НЕ НАДО МНЕ ЭТОГО!!! Глупая ты, бабушка, какая же ты глупая!

Юля убежала в дом. Под впечатлением от признаний внучки Тамара Львовна высеяла последние два пакетика семян. В марте она почти не ездила к дочери, приболела. Арина утверждала, что у неё послеродовая депрессия и чтобы хоть как-то себя разгрузить, снизошла до окончательного вливания бывшего мужа в семью. Каждый день звонила матери и спрашивала: «ну что, лучше тебе? Лучше?» Беспокоилась, чтобы Тамара Львовна поскорее приехала к ним опять.

Арина божилась, что не простит Веню за uзмену, но признавала, что с нового года в финансовом плане жить стало легче. Веня приносил денег, покупал для малышей одежду и смеси, самозабвенно нянчил их полдня в свой выходной, в общем, всячески заглаживал свою вину. Причин, по которым зять расстался с новой возлюбленной, Тамара Львовна не знала, да и не сильно интересовалась. Только после того, как она заболела и не смогла приезжать, семья воссоединилась под одной крышей.

— Между нами ничего нет и не будет. Это только ради детей, пока они маленькие, — упорствовала Арина.

— Поживём — увидим. Не гони вперёд лошадей, — с надеждой, что у дочери всё по-настоящему наладится, отвечала мать. Конечно, Венька не ахти какой муж, но хотя бы зарабатывает и не пьёт, да и стараться стал, авось и правда осознал ошибки?

Она присела на ступени крыльца отдохнуть. Людвиг, как приклеенный, вился около забора, по другую сторону которого важно восседала на дорожке лохматая овчарка Бэлла и нежила на солнце чернявую мордочку. Её челюсти могли запросто перекусить Людика пополам, но такие мелочи, как рост и размер, не смущали отча.янного жениха. Пёс вообще был довольно любвеọбилен и дома, в родном местечке, редко когда оставлял без внимания встречающихся самọчек. Однако Бэлла всегда оставалась его истинной и постоянной любọвью. Едва юркнув за калитку дачи, не обнюхавшись и не пометив территорию, Людвиг устремлялся к своему наблюдательному посту.

Вышла Юля и, нахохлившись, присела рядом.

— Надо же матери помогать. Всё-таки двое за раз родилось. Просит она, пронимаешь… Справимся, внученька. Тут год считай остался и они пойдут в детский сад, в ясельки, — сказала Тамара Львовна и обняла девочку за плечи.

— Тебе эти поездки тяжелее обходятся, чем маме, когда она с ними одна! Я же вижу, как ты тяжело дышишь после дороги, — не унималась внучка,- Особенно после того, как натаскаешься этих мелких! И сердце то и дело потираешь! Я каждый раз за тебя боюсь. Ты слишком добрая, бабушка. Слишком.

Тамара Львовна погладила её белые волосы. Смешной завиток с самого мальства трогательно ниспадает на беспокойный Юляшкин на лоб… Бабушка накрутила его на палец. И в кого она получилась такая заботливая и не по годам разумная?

Художник Гаэтано Беллей
Проходили дни, пролетало лето. Вот и исполнился двойняшкам год. Осенью уже вовсю топали ножками. Павлуша вылитый папа, а Полина в пошла мать. Юлины обиды на отца постепенно притупились, но прежнего доверия к нему девочка воскресить не могла. Каждый день ждала подвоха и, если отец задерживался после работы, невольно думала, что он и вовсе не придёт.

Доверие — такая тонкая вещь! Раз угаснув, оно никогда уже не станет прежним.

Тамара Львовна стала наведываться к ним немного реже. Подводило здоровье. В один из дней, когда в октябре сияло солнцем бабье лето и последняя паутина скользила в стеклянном, пахнущем осенью воздухе, бабушка отправилась на остановку, чтобы вновь помочь с внуками. С утра её одолевала тревога и какое-то давление на сердце, но она приняла это за сезонные недомогания. Когда подъехало маршрутное такси Золọтухuно-Kyҏск, Тамара Львовна поняла, что сегодня никуда не поедет. Сердце сковала загрудинная боль. Она попятилась и опёрлась спиной о столб, чтобы не упасть.

— Женщина, вы едете?

Тамара Львовна слабо мотнула головой и что-то пролепетала нечленораздельно. К ней подошёл мужчина.

— Вам плохо? Что случилось?

— Скорую… Вызовите скоҏую… — выдохнула она и сползла к земле.

Вот оно небо синее-синее и праздничное золото клёнов. Осенью воздух особенный, самый насыщенный и пряный. Клумба осенних астр с георгинами полыхает у забора красно-фиолетовым огнём… Тамара Львовна обожала запахи этих цветов. Неужели конец? Так глупо… И некрасиво же… Прямо на остановке.

***

Три недели она провела в больнице с предынфаҏктным состоянием. Людвиг был забран в город, им занималась Юля. Перепуганная Арина настаивала, чтобы мать находилась под присмотром врачей до полного восстановления. И хотя через неделю врачи находили состояние Тамары Львовны удовлетворительным для того, чтобы выписать и продлить лечение дома, Арина была категорически против и через взятку оставила мать ещё на две недели в больнице в отдельной палате, куда даже приволокла маленький телевизор. В больнице кормили, но дочь приезжала через день (в выходные с Юлей), чтобы побаловать маму вкусняшками.

— Ариночка, а как же малыши…

Тамара Львовна не находила себе места от чувства вины. О ней впервые в жизни заботилась дочь.

— Мама, ты ни о чём не переживай и главное выздоравливай. А с двойняшками няня. У Вени ведь студия есть, которую родители подарили. В ней хороший ремонт и Веня не хотел её сдавать, боялся, что съёмщики её угробят. Но теперь мы её сдали и наняли женщину. Она будет приходить к нам по мере необходимости.

— Она хорошая? — забеспокоилась бабушка.

— Нормальная. А ты о себе лучше думай, ладно? А то как мы без тебя, мамочка? — у Арины вдруг навернулись слёзы и она сдавленно зашептала: — я так испугалась, что тебя не станет, так испугалась! Надо было раньше… с няней… эгоистка я! Прости меня, мама, прости, если сможешь! Я ведь никогда не думала… Никогда не помышляла, что ты не вечная! Ты столько для меня сделала!.. Всю жизнь — для меня…

Она схватила руку матери и стала целọвать. Тамара Львовна беззвучно заплакала.

— Ну зачем, зачем ты к нам ехать собиралась, раз тебе с утра было нехорошо? — успокоившись, спросила Арина.

— Ты попросила, дочь. Не умею я отказывать любuмым…

Через месяц Арина вышла на работу, а ещё через три в её офисе освободилась начальственная должность и многодетная мать получила повышение. Зарплата стала почти вдвое выше. Ипотека гасилась веселее.

Тамара Львовна вернулась домой. Первый вечер истосковавшийся Людик если и слезал у неё с рук, то только для того, чтобы вытворить немыслимые кульбиты на ковре, преисполненные щенячьего восторга. Теперь уже не Тамара Львовна, а внуки с родителями стали наведываться к ней по субботам в гости.

В мае, когда опять зацвела сирень и природа кричала о жизни, Тамара Львовна отправилась на свою любимую дачу с семенами и рассадой. Теперь в её домик подведён водопровод и газ — подарок от Арины и Вени. Они на всё лето тут ремонт затеяли: ванную пристроить, внутри всё обновить, а после и сам дом обшить сайдингом. Обещали, что к осени будет можно переехать сюда на постоянку.

— Ты ведь об этом всю жизнь мечтала, мама. Так поживи хоть на пенсии… в мечте.

— А они не так уж и плохи, эти родители мои, верно, бабушка? — шепнула на ухо Тамаре Львовне Юля, обняв за покатые плечи.

— Верно, Юлечка, но ты среди нас самый-самый замечательный и любимый мною… человек.