— Как ты могла?! — Ада Борисовна металась по кухне, заламывая руки. — Родного брата… под статью…
— Мама, ты понимаешь, что просишь меня солгать следствию? Это же уголовная ответственность!
– Лиля, доченька, тут такое дело… Тебе следователь будет звонить, так ты скажи, что Лёня в тот день с тобой на даче был, хорошо? Это очень важно. Лёня в беду попал, ты должна его спасти.
Голос Ады Борисовны звучал непривычно глухо, будто она говорила через подушку. Лилия остановилась посреди кухни, сжимая в руке телефон. Что там такого могло случиться? Её брат Леонид был неисчерпаемым источником неприятностей. Но чтобы вопросы приходилось решать через следователя?
– Можно подробней, мама? Что случилось?
– Да ничего особенного, – торопливо отозвалась мать. – Лёнька набедокурил слегка, надо помочь по-родственному. Ты же понимаешь…
– Мама, подожди. Про какой именно день я должна сказать, что была с ним?
— Среда на той неделе. Скажешь, что вы весь день на даче провели. Прямо вот до вечера.
Лилия задумалась, вспоминая, как у неё прошла среда прошлой недели. Хотя что тут особо думать, рабочий день…
– Но я в тот день работала! Меня весь отдел видел, я презентацию вела. Какие могут быть дачи?
– Не придирайся! – в голосе матери зазвенел металл. – Мы уже сказали следователю, что он был с тобой. Не подводи нас!
– Что значит «сказали»? Мама, во что влип Лёня?
Короткие гудки ударили по ушам. Лилия медленно опустила телефон. За окном накрапывал дождь, и капли стекали по стеклу, как слёзы. Внутри росла тревога: похоже, брат на этот раз влип во что-то действительно серьезное. А мать, как обычно, пытается его вытащить любой ценой. Не доведёт это до добра.
Ада Борисовна, статная женщина с командирской выправкой и зычным голосом, держала всю родню в ежовых рукавицах, кроме младшего сына, в котором она души не чаяла. Она собрала вокруг себя всю многочисленную родню, словно настоящий матриарх. И все они безропотно подчинялись ей.
Что уж говорить о дочери, которая буквально не могла хоть что-то возразить матери. Даже сейчас, когда Лилия вышла замуж, когда у неё появился свой ребёнок, мамино слово оставалось законом.
Леонид же всегда был любимчиком Ады Борисовны. «Мальчику тяжело без отца», – говорила мать, спуская ему с рук все шалости.
Отец умер пятнадцать лет назад, оставив их троих в панельной двушке на окраине города. Ада Борисовна не вышла замуж второй раз – некогда было, работала на двух работах, тянула детей. Лилия, едва окончив институт, быстро нашла место в хорошей компании, встретила Павла. А вот Лёня… Второкурсник колледжа, он уже успел прославиться прогулами и долгами, подрабатывал где придётся, вечно попадал в какие-то мутные истории.
Но семья всегда стояла за него горой, потому что этого требовала Ада Борисовна. Когда Леонид разбил соседскую машину – скинулись, заплатили. Когда его чуть не отчислили из колледжа – мать ходила, договаривалась. «Мальчик оступился, надо помочь», – говорила она, и все кивали.
Лилия тоже кивала, хотя червячок сомнения грыз её всё сильнее. С каждым разом выходки брата становились всё более дикими.
Теперь, стоя у окна с телефоном в руке, она вспоминала, как несколько месяцев назад брат заявился к ним домой за полночь – взвинченный, дёрганый. О чём-то шептался с Павлом на кухне, кажется, просил денег. Муж отказал, а когда Лилия попыталась уговорить, сказал: «Хватит ему потакать. У нас маленький ребёнок, ипотека. Пусть учится отвечать за свои поступки».
Мать тогда ворчала на неё, давила, но что она могла сделать? Украсть у мужа деньги? В итоге мать отдала ему свою заначку. На что – так никто и не узнал.
Потом он пытался открыть свой бизнес и снова просил денег у всех, кого мог. Павел снова отказал, Лилия отдала часть своей зарплаты, но там было не очень много. Леонид был очень недоволен. С бизнесом, конечно, тоже ничего не получилось. «Кто бы сомневался», – проворчал тогда Павел.
На следующий день раздался звонок телефона. Лилия как раз укладывала сына – тот капризничал, не желая спать после дневной прогулки. Взглянув на незнакомый номер, она на миг заколебалась, но всё же ответила.
Следователь пригласил её для беседы в отделение, расспрашивал про прошедшую среду.
Лилия на миг задумалась, вспоминая требовательный тон матери. Нет, помогать брату — это важно. Но врать следователю — это уже перебор.
Она рассказала, как всё было на самом деле: что в ту среду она весь день провела на работе, это может подтвердить человек двадцать, на дачу она в тот день даже не думала заезжать, некогда было. Брата не видела, где он был, не знает.
– А ваша мать сказала, что вы этот день вместе с братом на даче провели.
– Она что-то напутала, видимо. Лёня часто ко мне на дачу приезжает, но в среду меня там не было.
– А без вас он туда приехать мог?
– Нет, у него ключей не было.
Напоследок Лилия аккуратно спросила, что всё-таки случилось.
Повисла тяжёлая пауза.
– Ваш брат проходит обвиняемым по делу о нанесении тяжких телесных повреждений группой лиц. Пострадавший до сих пор в коме.
Кабинет поплыл перед глазами. Она-то надеялась, что всё ограничится какой-нибудь кражей, хулиганством, что там могло быть ещё… Зато теперь она точно понимала, что сделала всё правильно, такое покрывать точно нельзя. Леонид окончательно поверил в свою безнаказанность.
Вечером разразился скандал. Мать примчалась, едва Павел вернулся с работы.
– Как ты могла?! – Ада Борисовна металась по кухне, заламывая руки. – Родного брата… под статью…
– Мама, ты понимаешь, что просишь меня солгать следствию? Это же уголовная ответственность!
– Да никто бы не узнал! – мать в сердцах грохнула чашкой о стол. – Человек выжил, ничего страшного не случилось, а у Лёни вся жизнь под откос! Из-за тебя, из-за твоей принципиальности!
– Ада Борисовна, – Павел шагнул вперёд, закрывая собой жену. – Вы просите Лилю рисковать своей свободой, карьерой, благополучием нашего ребёнка. Ради чего? Чтобы выгородить Леонида, который уже не в первый раз…
– А, так это ты! – мать ткнула в него пальцем. – Настроил её против брата! Против семьи!
Телефон разрывался от звонков и сообщений. Тётки, дядья, двоюродные братья – все вдруг стали экспертами по семейным ценностям. «Как ты можешь?» «Брат же родной!» «Мы думали, ты порядочная…»
Только старенькая крёстная тихо сказала в трубку: «Держись, девочка. Правда дороже».
В итоге Леониду дали семь лет, матери присудили немалый штраф за лжесвидетельствование. Это ещё повезло, что не посадили.
Пострадавший вышел из комы. Врачи сказали – будет жить, но навсегда останется инвалидом. Двадцатипятилетний парень, подающий надежды программист, теперь прикован к инвалидному креслу. А её брат, её младший Лёнька, сидит в камере.
Телефон разрывался от сообщений. Родня словно с цепи сорвалась.
«Ты же его сестра! Как ты могла?!» – писала тётя.
«Предательница! Иуда!» – это от дяди.
«Брат родной в тюрьме из-за твоей принципиальности!» – причитала двоюродная сестра.
Мать звонила каждый день. Сначала умоляла: «Доченька, ещё не поздно! Можно подать апелляцию, скажи, что ошиблась, перепутала даты!» Потом начала угрожать: «Я тебя прокляну! Слышишь? Материнское проклятье – страшная вещь!»
Лилия не отвечала. Внутри было пусто и гулко, как в заброшенном доме. Правильно ли она поступила? Разум твердил – да. Нельзя лгать следствию. Нельзя покрывать преступление. А сердце… сердце разрывалось от мысли, что Лёнька сейчас там, за решёткой.
– Опять сидишь в темноте? – Павел щёлкнул выключателем, и кухня залилась тёплым светом.
Он молча поставил чайник, достал чистые чашки.
– Я тут поняла наконец, – Лилия подняла глаза, – я не жалею. То есть, жалею, конечно… но не о том, что сказала правду. А о том, что всё так вышло. Что Лёнька связался с этой компанией. Что мы все годами закрывали глаза на его выходки…
– Эй, – Павел присел рядом, взял её руки в свои. – Ты не виновата. Ни в чём не виновата, слышишь? Ты сделала то, что должна была.
– А если он не простит? Если мама права, и я предала семью?
– Да какая семья… Требовать от молодой матери, чтобы она подставила себя, чтобы спасти здорового лба, который только и может – всех подставлять.
В дверь позвонили. На пороге стояла очередные родственники: двоюродная тётка со своими дочерьми.
– Хочу полюбоваться на предательницу! – процедила она вместо приветствия. – Довольна? Брат на нарах, мать с горя слегла…
– Уходите, – Павел шагнул вперёд. – Немедленно.
– А ты вообще молчи! – взвилась тётка. – Это ты её настроил! Всю семью развалил!
– Вон из моего дома! – голос Лилии зазвенел сталью. – И передайте всем: ещё одно слово, ещё один звонок – и я подаю заявление о преследовании. Хватит. Я сказала правду. И если вы считаете, что покрывать преступника – это нормально, а говорить правду плохо, то… то мне такая семья не нужна.
Она захлопнула дверь под градом проклятий. Колени подкосились, и Лилия сползла на пол, прижимаясь к стене. Из детской донёсся плач разбуженного шумом сына.
– Я справлюсь, – прошептала она. – Я справлюсь.
Павел помог Лилии подняться на ноги, усадил ей на стул, что стоял в прихожей.
– Ты как? – спросил он, заглядывая ей в глаза.
Она, не в силах хоть что-то сказать, только кивнула.
– Я сейчас ребёнка успокою и вернусь, хорошо?
Лилия снова кивнула, и Павел пошёл успокаивать малыша. А она сидела, глядя в темноту прихожей, пытаясь принять случившееся. Осознать. Нет, в своей правоте она больше не сомневалась. Да, она потеряла семью. Но сохранила нечто более важное – себя.
Время утекало сквозь пальцы, как песок. Жизнь постепенно входила в новое русло – без звонков матери по выходным, без шумных семейных праздников, без вечного «мы же родня».
Лилия старалась заполнить пустоту работой. Брала больше работы, записалась на курсы повышения квалификации. По вечерам возилась с сыном, читала ему сказки, гуляла в парке. Павел во всём поддерживал её: надёжный, понимающий, готовый подставить плечо в любую минуту.
Родня раскололась на два лагеря. Большинство по-прежнему считали её предательницей, но некоторые… Однажды позвонила двоюродная сестра: «А ведь правда, сколько можно было его покрывать? Помнишь, как он у тёти Клавы деньги украл? Все знали, что он, а молчали. Может, если б тогда…»
Крёстная заходила раз в неделю – играла с правнуком, рассказывала новости, поддерживала Лилию. От неё Лилия узнала, что мать всё чаще прикладывается к бутылке, а потом то проклинает дочь, то рыдает и причитает «где же я ошиблась».
Однажды Лилия случайно столкнулась в магазине с тётей. Та демонстративно развернулась и пошла к другой кассе, бормоча под нос что-то про «змею подколодную». Было больно. Но уже не так, как раньше.
От Леонида пришло письмо – короткое, злое: «Надеюсь, ты довольна. Сидишь там со своей правдой-маткой, а я тут… Всё, нет у меня больше сестры. Сдохни со своей правдой».
Лилия долго смотрела на корявые строчки, написанные знакомым почерком. Потом медленно порвала письмо и выбросила в мусорное ведро. Что ж, по крайней мере честно. Без притворства и фальшивых обещаний исправиться.
Вечером, укладывая сына, она поймала себя на мысли – а ведь она действительно не жалеет. Да, больно. Да, одиноко. Но лучше так, чем жить во лжи, выгораживая преступление, предавая саму себя.
– О чём задумалась? – спросил Павел, когда Лилия вышла из спальни сына.
– О том, на лжи и манипуляциях семью не построишь. Она должна строиться на доверии. На честности. На уважении. На настоящей любви, а не на слепой преданности.
Он молча поцеловал её в висок. А за окном шумел дождь, смывая прошлое, расчищая дорогу в будущее.
Чем больше времени проходило, тем больше родственников понимали, что на самом деле произошло. Да, многие по-прежнему были уверены, что «мальчик не заслужил такого жестокого наказания», но большинство всё же начинали осознавать, что на самом деле натворил Леонид.
В итоге семья раскололась на два лагеря. Один, под предводительством Ады Борисовны, защищал Леонида и во всём винил Лилию. Второй стихийно собрался вокруг Лилии. Теперь её поддерживали и хвалили: «Ты всё правильно сделала!» Впрочем, эта поддержка сейчас Лилии была теперь не так уж и нужна. Она никому не припоминала их слова, что они говорили в разгар конфликта, но и выстроить снова близкие отношения не получалось.
