«Сынок, я так рада, что ты женился. Теперь у тебя наконец-то появилась прислуга» — эти слова свекровь сказала при Оле после их свадьбы. Тогда эта фраза казалась просто бестактной шуткой. Люди часто говорят правду под видом шуток. А мы смеемся и не верим, пока эта правда не ломает нашу жизнь.
Что самое страшное в семейной жизни? Не измены и не финансовые проблемы. Самое страшное – когда между мужем и женой встаёт третий человек. Особенно если этот человек – свекровь.
Я – подруга Оли, и я видела весь этот цирк своими глазами.
— Представляешь, она приезжает завтра. Типа пожить. На время.
Оля стукнула чашкой о стол так, что я вздрогнула. Мы сидели в нашем любимом кафе.
— Ну, это же ненадолго? У неё же проблемы со здоровьем, — попыталась успокоить я.
Оля закатила глаза.
— Давление. Идеальная болезнь! Когда ей что-то не нравится – давление скачет. Когда нужно настоять на своём – как по волшебству нормализуется.
— А Максим что говорит?
— А что Максим? «Мамочка у нас одна, ей нужна помощь, врачи настаивают. Ей нужен покой и уход, как будто давление лечится ». — Оля нервно крошила печенье. — Знаешь, что она сказала ему после нашей свадьбы? «Сынок, я так рада, что ты женился. Теперь у тебя наконец-то появилась прислуга». При мне!
В тот вечер я обнимала подругу и говорила банальности вроде «всё будет хорошо» и «это же временно». Как же я ошибалась.
Через три недели Оля ворвалась в кафе растрёпанная, с красными глазами.
— Она сдала свою квартиру, — выпалила она без предисловий.
— В смысле?
— В прямом. «Сынуля, мне одной там делать нечего, а так хоть прибавка к пенсии». А он просто кивнул: «Молодец, мама, правильно».
— И что теперь?
— Теперь я живу с двумя королевами в одной квартире. И спойлер: я среди них не числюсь.
Оля рассказала, как свекровь отвечала на её телефонные звонки, просто заявляя: «Ольга занята семейными делами, перезвонит через месяц» — и сбрасывала, не дав ей даже слова сказать. Как заставила Максима передвинуть всю мебель в выходной, потому что «так энергетика лучше циркулирует и ей больше нравится».
Как выбросила любимую косметику Оли, заявив: «Всё просроченное, непонятное, на иностранном языке все расписано и ничего не понятно — я тебе новое купила, отечественное — ничем не хуже» — и притащила какие-то сомнительные кремы «от проверенных бабушек». Как заставляла намывать окна по три раза — разводы же и перестирывать шторы.
— А Максим? Что он говорит?
— «Мама хочет как лучше, она же помогает, старается». Помогает! Она не помогает, она метит территорию, как тигрица с давлением под двести!
С каждым днём становилось только хуже. Свекровь контролировала каждый шаг Оли – от времени возвращения с работы до количества масла в утренней яичнице.
— Она каждый вечер «случайно» оказывается в прихожей и нюхает меня – не пахнет ли алкоголем. А вчера… — Оля замолчала.
— Вчера что?
— Вчера я слышала, как она говорит Максу: «Сынок, ты не замечаешь, что Оля какая-то странная? Всё время пропадает, приходит довольная… Я когда на твоего отца так смотрела – все соседки знали, что я влюбилась в другого».
— Она намекает, что у тебя кто-то есть?!
— Именно! А я просто устала приходить домой как на минное поле. Я специально задерживаюсь на работе. Захожу в «Пятёрочку» и просто стою между полками. В прошлую пятницу сидела на лавочке в парке – холодно, зато никто не критикует, как я дышу.
Вдруг телефон Оли зазвонил. Она вздрогнула, глянула на экран и сбросила.
— Максим?
— Нет, Виктор, коллега. Что-то по работе.
Телефон зазвонил снова. И снова она сбросила.
— Почему не отвечаешь?
— Не хочу при тебе о работе.
Что-то в её глазах меня насторожило. Тревога? Вина? Когда телефон зазвонил в третий раз, Оля раздражённо выключила его.
— Достал. Говорила же – завтра обсудим.
Я почувствовала укол беспокойства. Что-то было не так.
Вот более эмоциональный и реалистичный вариант этого фрагмента:
Через неделю Оля исчезла из моей жизни. Телефон не отвечал, сообщения оставались непрочитанными, на работе сказали «взяла отпуск по семейным обстоятельствам». Я оббегала все наши кафешки, проверила даже парк, где она любила сидеть на лавочке. Пусто.
На третий день паники я решилась. Дрожащими пальцами набрала номер Максима.
Три гудка. Четыре. Пять.
— Алло, — его голос звучал устало и раздраженно.
— Максим, это Аня, подруга Оли. Где она? Я с ног сбилась!
Пауза. Такая долгая, что я успела проверить, не прервался ли звонок.
— Понятия не имею, — процедил он наконец. — И знать не хочу.
— Что? Максим, я не понимаю…
— А тут и понимать нечего, — в его голосе появились металлические нотки. — Оля нашла себе другое место. И другого мужика, видимо.
— Какого мужика? Ты о чём вообще?
— Она больше здесь не живёт, — отрезал он с такой холодностью, что у меня мурашки побежали по коже. — Ключи забрал. У предательницы нет права возвращаться в мой дом.
— Что значит «не живёт»?
— А ты спроси у своей подружки про Виктора и про сердечки в сообщениях.
— Максим, о чём ты?
— Всё, некогда. Мама с давлением. Раз Оля нашла, кому слать сердечки – пусть там и живёт.
Связь оборвалась.
Я стояла с телефоном в руке. Виктор? Сердечки? Что за бред?
***
— Оля! Открой! Я знаю, что ты здесь!
Я барабанила в дверь съёмной квартиры, адрес которой выбила из общей знакомой.
— Уходи, — донеслось глухо. — Никого не хочу видеть.
— Открывай, иначе вызову МЧС и скажу, что у тебя газ!
Щелчок замка. На пороге стояла не Оля, а её тень – опухшие глаза, бледное лицо, растрёпанные волосы.
— Что случилось? — я решительно шагнула внутрь.
— Он выгнал меня, — прошептала она. — Забрал ключи и выставил за дверь. Сказал, что раз мне «лучше с другим» — пусть так и будет.
— С каким другим? А при чём тут Виктор? — Макс сказал про него.
Оля подняла на меня пустые глаза:
— Виктор – мой психотерапевт.
Я растерялась.
— Что?
— Психотерапевт. Я начала ходить к нему, когда поняла, что сорвусь. Постоянные придирки, контроль… Раз в неделю, тайком. После сессий мне становилось легче.
Все кусочки пазла сложились.
— И свекровь заметила перемены.
— Да. «Оля странно счастливая», «Оля избегает дома»… А потом нашла сообщение от Виктора. Он всегда пишет после сессии: «Рад беседе, до встречи на следующей неделе». И в этот раз добавил сердечко – просто как поддержку!
— И она показала это Максиму.
— Да! МЕСЯЦ готовила почву! А я действительно избегала дома, потому что там был ад! И да, была счастливой после терапии – хоть час в неделю могла побыть в безопасном пространстве! Ну с тобой еще виделись, ну пару часов я могла быть свободна
Оля начала дрожать.
— Он не дал мне объяснить. Просто выдернул ключи и сказал: «Раз тебе лучше там – иди и живи там. А в этом доме теперь главная моя мама».
Она рассказала, как Максим вернулся домой раньше обычного и застал её выходящей из душа. Не дав даже одеться, ворвался в ванную, тряся телефоном перед её лицом.
— Увидел это сообщение случайно, — голос Оли дрожал, когда она вспоминала. — Я даже не поняла сначала, что происходит. Стою в полотенце, мокрая, а он тычет мне в лицо экраном и орёт: «Кто такой Виктор? Почему он шлёт тебе сердечки?»
— И что ты сказала?
— Пыталась объяснить. Правда пыталась, — она стиснула руки. — Но он не слушал. Совсем. Как будто оглох. Я говорю: «Это мой психотерапевт», а он смеётся мне в лицо: «Конечно, психотерапевт. А с каких пор психотерапевты пишут клиентам про встречи с сердечками?»
Оля замолчала, глотая слёзы.
— А потом я пошла одеваться… и тут он бросился за мной в спальню, начал выдвигать ящики, рыться в моих вещах. «Где ты прячешь доказательства? Что у тебя с ним? Давно?» А я… я просто стояла, прижимая к себе это чёртово полотенце, и не могла поверить, что это происходит.
Она вытерла щёку тыльной стороной ладони.
— И тут он увидел мою сумку на кресле. Схватил, вытряхнул всё на пол. И увидел ключи. Выхватил их… знаешь, как? Будто это не наш общий дом. Будто они мне не принадлежат. Посмотрел так… с таким холодным презрением, как на таракана, и сказал: «Ты больше не живёшь здесь. Мать была права насчёт тебя».
Через месяц Максим позвонил мне сам.
— Как она? — голос звучал надломленно.
— А ты сам не можешь спросить?
— Не отвечает. Ты… можешь передать, что я хочу поговорить?
— Зачем? — я закипала.
Он промолчал, а я просто нажала конец вызова.
А через неделю я столкнулась с Максимом у входа в торговый центр — он один нормальный у нас в городке.
— Господи, что с тобой? — вырвалось у меня.
Он выглядел потаскано — небритый, с кругами под глазами, рубашка выглядела так, будто он спал в ней.
— Как она? — спросил он, игнорируя мой вопрос.
— Нормально. В отличие от тебя.
Максим горько усмехнулся.
— Знаешь, я всегда считал, что мать так заботится обо мне. А оказалось — только о себе.
— Неужели прозрел?
— Первая неделя без Оли… я даже радовался. Наконец-то порядок! — он провёл рукой по волосам. — А потом… мать стала командовать. Постоянно. Всем.
— Удивительно, — я не скрывала сарказма.
— Продукты не те, рубашка не та, работа не та. «В твоём возрасте твой отец уже директором был». Почему мне не отдаешь деньги. Каждый день — новые требования. Каждый. Проклятый. День.
Я молчала. Пусть выговорится. Интересно.
— Вчера пришёл домой — в раковине гора посуды. Три дня не мытой. Спрашиваю: «Мам, что с посудой?» А она даже не оторвалась от сериала: «А что с ней? Помой, если мешает. Я тебе не прислуга».
Он нервно рассмеялся.
— Я ей напомнил, как она Олю пилила за каждую тарелку. Знаешь, что она ответила? «Сынок, жена должна следить за домом — она товя прислуга, а я — твоя мать. Я своё отработала».
Боже. Бедная Оля.
— На выходных друг позвал на шашлыки. Я сказал — поеду. Она начала: «Давление подскочило, сердце колет, таблетки не помогают». Остался. Вечером позвала соседку в гости — смотели телевизор, смеялись. Про давление забыла.
Я покачала головой.
— Ну и как, нравится?
— Две недели назад… — он замялся. — Я начал проверять. Нашёл этого Виктора. Действительно психотерапевт. Звонил ему. Знаешь, что он сказал? «Ваша жена приходила в очень подавленном состоянии. Мы работали с семейным стрессом».
— И?
— Знаешь, я все испортил, — сказал он тихо. — Не поговорил с ней, не выслушал. Просто… поверил маме на слово.
Он помолчал секунду, и я услышала, как он тяжело вздохнул.
— Всю жизнь так было — что мама сказала, то и правда. А теперь… теперь я каждый день прихожу домой, а там не Оля, а мама с её вечными претензиями. И только сейчас до меня доходит, какую глупость я совершил.
— Ты ходил к Оле?
— Дважды. В первый раз она не открыла. Во второй… просто выслушала и сказала: «Ты сам меня выгнал. Теперь живи со своим выбором».
Он посмотрел на меня покрасневшими глазами:
— Не могу больше. Каждый вечер — новые претензии. «Позвони тёте Вале, сходи в аптеку, почини кран, сделай потише, не топай, не дыши». Дома как в клетке. Оля терпела это полгода, а я через месяц на стенку лезу.
— Съехать не пробовал? — спросила я.
— Пытался намекнуть, что ей пора в свою квартиру. Истерика. «Неблагодарный! Я всю жизнь тебе отдала! Ты меня на старости лет выгоняешь!»
Да уж. Королева драмы.
— Как думаешь, Оля… простит?
Я посмотрела на него долгим взглядом:
— А ты бы простил?
Он опустил голову. И всё стало ясно без слов.
Максим взвыл от ее придирок. Теперь бегает, просит Олю вернуться. А она правильно сделала, что отправила его куда подальше.
Предал один раз — предаст снова! Вы бы простили такое?
