— Ты опять мусор в коридоре оставляешь? — Артём стоял в пальто, с сумкой в руке. — Я весь день на работе, вечером в магазин, и ещё должен твой бардак разгребать?
— Ведро полное было, я завязала и поставила пакет. А потом с Санькой возилась, он с температурой… — Оля поправила резинку на рукаве и устало вздохнула. — Не успела.
— Ты ничего не успеваешь. Уже который год. Трое детей, да? Так можно же и мозги включать иногда.
— Я включаю. Только некоторые не хотят этого замечать.
— Ну да. Ты занята. Пюре, горшки, садик, школа… Это же так сложно. А я, значит, не устаю?
— Я не говорю, что ты не устаёшь, — она говорила тихо, сдержанно. — Просто, может, ты не понимаешь, каково это — не спать нормально уже год. А потом ещё улыбаться с утра.
— Ты сама выбрала. Сама же хотела сидеть дома. Ты же мечтала о детях.
— И что?
— А то. Хотела — вот и получи. Я больше не могу.
— Что значит “не можешь”?
— Всё. Я ухожу.
— Это ты сейчас что, шутку такую придумал?
— Нет, Оля. Я серьёзно. Я снял квартиру, завтра перевезу остатки своих вещей. Всё. Мы взрослые люди, давай без истерик. Я хочу начать жить нормально.
— А это что тогда было? Не жизнь?
— Это… какое-то болото. Я устал. Ты устала. Всё. Надо выбираться.
— А дети?
— Я не от детей ухожу. Я ухожу от… этого. От вечной усталости, от нытья, от себя, может. Я не знаю. Я не хочу больше так.
Оля долго молчала. В комнате раздался детский кашель.
— Ты бросаешь троих детей, потому что тебе скучно?
— Не переворачивай. Я их люблю. Буду навещать, алименты платить. Всё, как положено.
— Алименты? Это ты серьёзно?
— Ну а что ты хочешь? Я не миллионер. Но я сделаю, как надо. Только жить мы теперь будем отдельно.
— Жить отдельно… — она повторила, словно пробовала вкус нового слова. — А ты думаешь, это легко? Я с тремя детьми одна?
— Миллионы так живут. Ты справишься. Сильная же женщина.
— Артём…
— Всё, Оль. Я пошёл. Не хочу сцен. Чем быстрее, тем легче. Для всех.
Он ушёл. Просто развернулся и вышел. Без слёз. Без объятий с детьми. Без оглядки.
После того, как дверь за ним закрылась, Оля не плакала. Прошла на кухню и достала кастрюлю — ставить макароны. Старший, Илья, стоял в проёме.
— Мама, папа что, ушёл?
— Ушёл.
— Он вернётся?
— Не знаю, Илюш. Пока не вернётся.
— А почему?
— Потому что взрослые иногда поступают глупо. Даже если считают, что делают правильно.
— Он нас больше не любит?
— Он любит. Но это не значит, что он умеет быть с нами. Это сложно объяснить.
— Я не хочу, чтобы он уходил.
— Я тоже не хочу. Но он ушёл.
Средняя, Катя, вбежала в комнату босиком.
— А папа скоро придёт?
— Не скоро.
— А почему?
— Потому что он решил пожить один.
— А можно я поживу с ним?
Оля накрыла ладонью лицо. Потом собралась.
— Нет, котик. Пока ты с нами. Дома. У нас тут зубная щётка и твой медвежонок.
Санька закашлял. Она пошла к нему, укрыла одеялом, проверила лоб.
— У него жар. — Илья заглянул сзади. — Дашь ему сироп?
— Дам. Принеси, пожалуйста, со стола на кухне. Сироп с клубничкой.
Пока дети ели макароны и спорили, кто из героев мультика сильнее, Оля смотрела в окно. Снег валил тихо, лениво. Завтра будет трудно. Но ведь было трудно и вчера. И позавчера.
На следующий день пришла её мама. Привезла суп и носки.
— Что ж ты мне вчера не сказала? — строго посмотрела она.
— Сказать что? Что меня бросили?
— Не бросил. Просто сбежал, как щенок.
— Не надо, мам.
— А ты что? Промолчишь? Терпела всё это время. Ты готовила, он жрал. Он хмурился, ты молчала. А теперь он — свободный мужчина, а ты — мать-одиночка?
— Похоже, так.
— И что делать будешь?
— Жить. Работать. Комнату одну может сдам, нам так много места не надо. На удалёнке работу найду. Саша в декрет уходит, её место освобождается. Буду пробовать.
— Ты же не работала с тех пор как родила Катю.
— А теперь придётся.
Мать подошла и обняла её. Крепко.
Через неделю в доме появилась девушка Марина. Молодая, с зелёным рюкзаком. Сняла комнату у Оли. Училась в педагогическом, подрабатывала репетитором.
— Вам помочь с Саней? Я с малышами хорошо. Даже в лагере работала.
— Если хочешь — помоги. Я не откажусь.
Марина укладывала младшего, играла с Катей в лото, приносила хлеб по пути. Оля впервые за долгое время сходила одна в магазин, в душ, да и просто выпила кофе за столом без детского “мама, а он меня толкнул!”.
Однажды вечером раздался звонок.
— Алло?
— Привет.
— Кто это?
— Артём.
Молчание.
— Хотел узнать, как вы там. Как дети.
— Мы живём. Спасибо, что спросил.
— Я… могу им позвонить?
— Можешь. Только не ночью, как в прошлый раз. Они уже спали.
— Ладно. Прости.
— Пока, Артём.
Оля положила трубку. Катя подошла, потянула за рукав.
— Мама, а можно мне на балет? У нас девочка ходит.
— Посмотрим, котик. Если сможем — обязательно.
***
— Илья, пожалуйста, вставай. Уже без десяти восемь, ты опять опоздаешь.
— Ага, щас…
— Вставай, говорю. Я Саньку одной рукой держу, кашу мешаю, Катя рюкзак не может застегнуть, а ты валяешься.
— А можно я просто не пойду сегодня?
— Нет, нельзя.
Оля ловко пересадила младшего на бедро, сняла с плиты кастрюлю и поставила тарелку на стол.
— У тебя контрольная по математике.
— Вот именно. Я всё равно не напишу.
— Не знал бы — не переживал бы. Всё, бегом умываться.
Илья медленно поплёлся в ванную. В этот момент зазвонил домофон.
— Кто это с утра… Алло?
— Доброе утро. Курьер службы доставки. Вам посылка.
— Какая ещё посылка?
— Тут подписано: “детям от папы». Дверь откроете?
Оля нажала кнопку и открыла дверь. Через минуту на лестничной площадке появился парень с коробкой, перевязанной лентой. Подпись была узнаваемая — тот самый торопливый, косой почерк.
— Спасибо… — она взяла коробку.
Катя сразу подбежала:
— Это нам? Можно открыть?
— Подожди. Сейчас Саньку переодену — и посмотрим.
В коробке оказались игрушки, мягкие пледы и набор шоколадок с запиской:
“Моим любимым деткам. Скучаю. Папа.”
Оля вздохнула. Вроде бы ничего плохого, но было какое-то липкое ощущение — как будто он пытается откупиться.
После обеда она уложила младшего спать, посадила Катю рисовать, и, пока была тишина, села за ноутбук.
Удалённая работа — проверка текстов, простые переводы. Знакомый предложил пару заказов.
— Сто рублей за тысячу знаков. Маловато. Но хоть что-то. — пробормотала она себе под нос.
Стук в дверь. Марина, в пальто и с авоськой.
— Привет. Я в магазин иду, там яйца по акции были — вам взять? А то у меня ещё бонусы остались.
— Возьми. Спасибо большое.
— Я в аптеку потом, может, Саньке что надо?
— Пока нет. Жар спал. Ночью спал почти спокойно.
— Ну и хорошо. — Марина ушла
— Конечно.
Когда девушка ушла, Катя посмотрела на маму с серьёзным видом.
— Мам, а Марина — она как няня?
— Нет. Она у нас живёт и просто помогает.
— Она мне нравится.
— Мне тоже. Она добрая.
***
Через пару дней позвонила подруга Саша.
— Ну чего, как ты там?
— Да вот. Работаю. Немного. Устаю. Дети дерутся.
— Ты герой. А знаешь что — у меня в офисе ищут редактора. Там не фултайм, можно по два часа в день удалённо. Платят немного, но стабильно.
— Это где?
— Там же, где я. Я ухожу — место освобождается. Напиши резюме. Только честно пиши: трое детей, фриланс, стрессоустойчивость — всё как есть.
— Напишу. Спасибо.
— А ещё… Артём тут в баре был. С пацанами. Вид у него был не очень. Пил пиво, ныл.
— Про что?
— Про одиночество. Про то, как дома всё раздражало, а теперь как будто никого не нужно. Говорил, что Катю во сне вспоминает.
— Интересно, вспомнил, что у него дети. Чудо.
— Оль, ты злишься?
— Уже не знаю. Иногда злюсь. Иногда всё равно. Иногда думаю: хорошо, что ушёл.
***
Артём действительно начал писать чаще. Иногда — просто “как дела?”, иногда просил фото детей, иногда жаловался на работу.
Оля отвечала коротко, без вражды, но и без теплоты.
Однажды он позвонил вечером.
— Можно поговорим? Не ссориться. Просто… поговорить.
— Говори.
— Как ты?
— Устала. Санька сопливит. Катя порвала шапку. У Ильи тройка за диктант. А так — ничего.
— Может, помочь чем?
— Например?
— Ну, не знаю. Приехать, забрать детей на день, чтобы ты отдохнула.
— Думаешь, они побегут к тебе? После того, как ты ушёл?
— Я просто хочу… быть рядом. Не всё время. Иногда.
— Попробуй. В воскресенье. Только если они согласятся.
***
В воскресенье он приехал. Первый раз за два месяца. На Илью посмотрел с робостью, как будто перед чужим подростком. Катю подбросил, она засмеялась. Саньку боялся брать на руки, но тот сам потянулся. Повёл их в парк, потом в пиццерию.
Когда вернулись, Оля открыла дверь и спросила:
— Как прошло?
— Нормально. Я им… купил по игрушке. Только… Илья не разговаривал почти.
— Ну, это естественно. Он обижен.
— Я понимаю.
— Понимать и чувствовать — разные вещи.
— Я работаю над этим.
— Работай дальше.
Он постоял немного, потом пошёл к выходу. У двери обернулся.
— Ты хорошо выглядишь.
— Это потому что я больше не плачу в ванной.
***
Ночью Оля лежала, глядя в потолок. Дети спали. У неё болела спина, но внутри было какое-то странное ощущение — будто она справилась. Не победила, не стала сильной женщиной в модных ботинках, а просто… осталась на месте и не сломалась.
Пришло сообщение от Артёма:
“Спасибо, что разрешила встретиться. Я правда скучаю.”
Она не ответила.
***
— Мам, у меня завтра в садике занятие по чтению! — Катя подпрыгивала на одном месте, держа в руках потрёпанную книжку с огромным зайцем на обложке.
— Отлично. Сегодня вечером потренируемся. После ужина.
— А что будет на ужин?
— Гречка и куриные котлеты.
— Опять? — Илья, не поднимая головы от планшета, вздохнул.
— Не опять, а снова. Деньги с неба не падают.
— А если бы папа с нами жил, тогда бы падали?
— Нет, Илюш. Тогда просто было бы кому мусор выносить.
— Мам, это шутка?
— Ну… почти.
***
Оля жарила котлеты, Катя за столом рисовала крокодила, у которого было семь ног. В доме пахло жареным луком и чем-то уютным, похожим на старое одеяло.
Марина вернулась из универа с пакетом в руках.
— Я заскочила в магазин. Там сливки со скидкой были. Вам пригодятся?
— Марин, ну правда, ты же не обязана…
— Я ж тут живу, как-никак. И сливки — это инвестиция в моё утреннее настроение.
Оля усмехнулась:
— Убедила.
***
Вечером они сидели за столом, ели. Санька размазывал гречку по своему стулу, Илья пытался говорить с полным ртом, а Катя громко читала вслух:
— “И тут заяц сказал: ““я не боюсь ни волка, ни лисы, потому что у меня… друзья!” — Она торжествующе посмотрела на маму.
— Молодец. Выразительно.
— А можно я завтра надену платье?
— Синее? Оно в стирке.
— Ну пожалуйста, я сама его постираю!
— Хорошо. Только не забудь с него снять медальон. Помнишь, он в прошлый раз в машинке застрял.
Позже, когда дети уснули, Оля села в комнате, включила ноутбук и принялась править очередной текст. Было скучно, но спокойно. Она не чувствовала себя счастливой — но чувствовала себя собой. Целой. Новой.
Телефон завибрировал.
Артём:
“Можно позвонить? Две минуты.”
Она задумалась, потом ответила коротко:
“Звони.”
— Привет.
— Привет.
— Я просто хотел… спросить, как день прошёл.
— Как обычно. Работа, дети, гречка, зайцы. У тебя?
— Ну… Мне кажется, я схожу с ума. Понимаешь, я прихожу в квартиру — а там тишина. Чайник кипит — и никому не надо. Никто не зовёт. Никто не просит показать мультик. Даже раздражает, что никто не раздражает.
— Ну, ты же этого хотел.
— Да. Но не так.
— Артём, ты ушёл не просто из квартиры. Ты ушёл из жизни троих детей.
— Я не думал, что так будет.
— А я не думала, что справлюсь. Но вот — гречка не подгорела, дети читают, я работаю. Смотри-ка, не развалилась.
— Я горжусь тобой. Правда.
— Гордишься? Теперь? Это… не надо, ладно?
Он помолчал.
— Ты красивая стала. Улыбаешься. Говоришь спокойно. Я смотрел на тебя в тот день, когда за детьми приезжал — ты светишься.
— Я просто сплю больше трёх часов в сутки. И не слушаю, что я “ничего не делаю”.
— Я был дурак.
— Был?
Он вздохнул. Потом сказал тихо:
— Можно я приеду на выходных? Просто побуду рядом. Помогу. Без условий.
— Приезжай. Но без «героического возвращения». Просто как гость. У детей.
***
В субботу Артём приехал с пакетом продуктов.
— Я купил печенье, чай, фрукты. И… вот, машинку новую для Сани. Надеюсь, не переборщил.
— Поставь на стол. Сейчас обедать будем.
Катя подбежала первая.
— Пап, а ты надолго?
— Пока — просто на сегодня.
— А я могу тебе показать, как я читаю? Мама говорит, что я прям артистка.
— Конечно, показывай.
За обедом он подавал тарелки, подметал крошки, даже сам помыл посуду. Оля наблюдала со стороны. Без злости, без надежд. Просто спокойно.
После обеда они всей семьёй играли в настольную игру. Илья молчал, но подсматривал в правила, Санька хохотал, когда фишка падала со стола.
Оля в какой-то момент поймала себя на мысли — она улыбается. Просто так. Без напряжения. Без ожиданий.
Вечером, у двери, Артем сказал:
— Спасибо, что пустила. Я правда соскучился.
— Не надо слов. Делай.
— Можно я ещё приеду? На следующий выходной?
— Посмотрим, как дети захотят. Я не буду их заставлять.
— Я понял. Я правда хочу быть в их жизни. И… в твоей тоже. Когда-нибудь. Если позволишь.
— Пока нет. У нас тут свои правила. И они работают.
Ночью, уже в кровати, она лежала с телефоном в руках. Не писала. Просто смотрела на фото: Санька с машинкой, Катя с книжкой, Илья, хмурый, но рядышком.
Новая жизнь была не героической, не киношной. Но была настоящей. И в ней было место и для усталости, и для радости.
И она больше не ждала, что кто-то придёт и спасёт. Она уже спасла сама себя.
***
— Мам, а папа у нас будет жить? — Катя смотрела с кухни, стоя в дверях и обнимая своего медвежонка.
Оля вытерла руки о полотенце.
— Не знаю, Кать. Он приезжает, помогает. А жить… это не так просто.
— А ты его любишь?
— А вот это совсем непросто.
Катя кивнула и ушла в детскую. Санька там прыгал по подушкам, Илья читал. Всё вроде бы как всегда, но в воздухе что-то висело.
Оля села на табурет.
В это время пришло сообщение.
Артём:
“Можно поговорить. Сегодня. Не про детей. Про нас.”
Оля:
“Хорошо. После девяти. Когда уложу.”
***
Вечером они сидели на кухне. Без детей, без криков, без спешки.
Артём держал в руках чашку. Не пил.
— Я не знаю, с чего начать.
— Начни с правды.
— Я потерял вас. Всех. Не из-за тебя. Не из-за детей. А потому что сам думал, что свобода — это отдельная квартира и отсутствие игрушек на полу. А оказалось, что свобода — это когда ты приходишь домой, и тебя ждут.
— Ты не приходил. Ты хлопнул дверью и ушёл. Слов не сказал детям. Мне тоже.
— Я был трусом.
— Был?
— Есть. Но я пытаюсь это менять. Я не хочу снова делать вид, что я герой. Я не герой. Я ошибся. Я испугался. А теперь просто хочу быть с вами. Если можно. Потихоньку.
— Ты хочешь вернуться?
— Я хочу быть рядом. Хочу готовить ужин, даже если он будет невкусный. Хочу мыть полы по выходным. Не из вины, не потому что “так надо”, а потому что я понял — я без этого пустой.
— Ты не сможешь просто вернуться и жить, как раньше.
— Я и не хочу “как раньше”. Я хочу по-другому. Лучше. С тобой — если ты дашь мне шанс.
Оля смотрела на него долго. Не как на мужа. Как на человека, который долго молчал, а теперь впервые говорит честно.
— Я не прощаю тебя. Не сейчас. Может, никогда.
— Я понимаю.
— Но я вижу, что детям ты нужен. Даже Илья, хоть и дуется, всё равно ждёт.
— Я знаю.
— Поэтому… живи с нами. Пока — в комнате, где Марина жила. Она съезжает через неделю, ей дали наконец комнату в общежитии.
— Правда?
— Не как муж. Как отец. Как помощник. Без права устраивать лекции или выяснять, кто главный.
— Конечно.
— И запомни: здесь теперь по-другому. Я — не твоя тень. Не обслуживающий персонал. Мы — семья, но не на автомате. Мы будем вместе только если это действительно вместе, а не “по привычке”.
Он встал, подошёл к ней.
— Можно тебя обнять?
— Можно.
Он обнял её осторожно. Не крепко. Не с претензией. Просто так — как будто боялся, что она снова исчезнет.
***
Марина уезжала в общежитие.
— Вы тут держитесь, — сказала она, обнимая Олю. — Вы крутые. И семья у вас настоящая.
— Спасибо, Марин. Без тебя мы бы не вытянули.
— Зато теперь вы всё сами.
***
Они учились жить заново. Без старых обид, но с новыми правилами.
Оля выходила на вечернюю пробежку — и никто не говорил, что “дома дел полно”.
Артём убирал игрушки, мыл полы, записывал Катю на балет. Он не стал другим — но стал стараться.
Иногда они смеялись вместе. Иногда — спорили. Но теперь это были не войны, а разговоры.
Однажды вечером, сидя за столом, Илья вдруг сказал:
— Пап, а ты теперь не уйдёшь?
Артём посмотрел на него серьёзно.
— Нет, сын. Не уйду. Даже если опять будут гречка и крики.
Катя хихикнула. Санька размазал варенье по щеке.
Оля смотрела на них. Это была не сказка. Не новая любовь. Не волшебное прощение.
Это была работа. Терпение. И осознанный выбор.
Жить вместе.
Не потому что “так надо”. А потому что — “так хочется”.
