Кристина аккуратно свернула любимый свитер и положила его в чемодан — так обычно и прощаются с прошлым, бережно складывая его по частям.
За окном шуршала майская листва, а комната казалась настолько тихой, что даже маленькие настольные часы на тумбочке у кровати будто кричали, отмеряя своим тиканьем последние минуты её жизни в этом доме. Здесь остались три года замужества — странная смесь счастливых моментов и разочарований.
Причина разрыва была до обидного проста: муж не видел смысла в ее стремлении к самореализации.
Для Вячеслава достаточно было того, что он обеспечивал жене безбедное существование. Супруге же казалось, что в такой жизни она медленно задыхается, словно цветок под стеклянным колпаком.
Телефон издал тихую вибрацию. На экране высветилось слово «Мама». Четвертый звонок за день. Кристина уже знала его содержание наизусть: вопросы о деньгах, которые Вячеслав должен был прислать на новую мебель. Она отложила телефон, не ответив.
— Ты действительно уходишь? — голос свекрови прозвучал негромко, но отчетливо.
Невестка обернулась. Анна Петровна стояла на пороге комнаты: стройная, с благородной сединой в волосах, похожая на героиню старого фильма. В ее взгляде не было осуждения, только печаль и, может быть, немного понимания.
— Да, — ответила женщина после долгой паузы, опуская глаза. — Я больше не могу так жить.
Анна Петровна подошла, бесшумно ступая по толстому ковру, и присела на краешек кровати. Ее руки, украшенные единственным обручальным кольцом, покоились на коленях.
— Ты все решила? Окончательно? — спросила она, глядя не на невестку, а куда-то мимо, словно видела там ответ.
— Да, мама. Я думала об этом месяцами, — Кристина застегнула чемодан и выпрямилась. — Я чувствую себя птицей в клетке. Золотой, красивой, но все-таки клетке.
— Знаешь, я могла бы сказать, что ты неблагодарна. Что многие женщины мечтали бы о такой жизни. Что Слава дает тебе все, о чем только можно мечтать.
Женщина вздрогнула от этих слов, но Анна Петровна подняла руку, останавливая ее:
— Но я этого не скажу. Потому что понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.
— Правда? — невестка не могла скрыть удивления.
— Я была точно такой же, как ты, когда выскочила за Степана Андреевича. Молодая, с кучей амбиций, горела желанием чего-то добиться, — пожилая женщина улыбнулась, словно увидела что-то далекое перед собой. — И знаешь, что я натворила?
— Что? — Кристина подсела ближе, говоря почти шепотом.
— Забросила всё это к чертям. Превратилась в идеальную жену, мать, хранительницу очага. А сейчас, когда жизнь почти прожита, иногда лежу без сна по ночам и грызу себя: а что, если бы я тогда послала всех куда подальше и сделала по-своему?
— Вы… жалеете?
— Не о том, что выбрала семью. Нет! Я жалею, что не нашла в себе силы совместить одно с другим. Что не боролась за свое право быть не только женой и матерью, но и собой.
Свекровь взяла руки Кристины в свои:
— Мой сын так похож на своего отца. Для него забота — это прежде всего материальное благополучие. Он не понимает, что женщине недостаточно быть обеспеченной. Ей нужно чувствовать, что она сама чего-то стоит.
— Я пыталась объяснить, — прошептала невестка. — Столько раз. Но он не слышит. Для него моя работа — это блажь, каприз, что-то несерьезное.
— Вячеслав думает, что делает как лучше. Он видел, как ты жила до встречи с ним. Знает, откуда ты родом, в какой… — она запнулась, подбирая слово, — …скромности выросла. И в его представлении он спас тебя от этого, дал лучшую жизнь.
— Но я не просила меня спасать! — воскликнула женщина, и тут же осеклась, испугавшись собственной эмоциональности. — Простите.
— Не извиняйся за свои чувства, — мягко сказала Анна Петровна. — Они настоящие, и в этом их ценность.
Наступило молчание. Обе женщины сидели рядом, погруженные каждая в свои мысли. Наконец свекровь заговорила снова:
— Значит вернешься к родителям. Знаешь, что меня всегда удивляло в твоих отношениях с ними?
Кристина подняла взгляд, вопросительно глядя на родственницу.
— То, как они берут твою помощь. Будто весь мир им должен. Ни спасибо, ни поклона — принимают как должное, будто ты им налоговые вычеты приносишь, а не от сердца отрываешь.
Невестка ощутила, как внутри всё сжимается от этого знакомого жжения — то самое чувство, которое всегда просыпалось, когда кто-то смел говорить о её родителях не теми словами, какими бы ей хотелось слышать.
— Они просто не привыкли к достатку, — привычно начала она защищаться. — Всю жизнь прожили в нужде. Им трудно привыкнуть, что можно не экономить на всем.
Анна Петровна покачала головой:
— Дело не в бедности, моя милая. Поверь мне. Я знаю, что такое нужда. Мой отец работал на заводе всю жизнь, мы жили очень скромно. Но когда я, выйдя замуж, смогла им помогать, отец каждый раз благодарил меня так, словно я даровала ему королевство. И при этом всегда спрашивал: «Тебе самой хватает? Ты не в ущерб себе отдаешь?»
Кристина молчала, не находя слов.
— Твои родители ни разу не спросили, не слишком ли ты их балуешь. Не отказывались от подарков, говоря, что это чересчур. Напротив, постоянно просили о большем через тебя. — свекровь сжала руку невестки. — Я не хочу тебя обидеть, но мне кажется, они любят не тебя, а то, что ты им даешь. И ты зря к ним едешь.
— Это не так, — голос женщины дрогнул, но в нем уже не было прежней уверенности.
— Может быть. Я могу ошибаться. И это не мое дело… — Анна Петровна встала, расправив юбку безупречным движением. — Но если ты действительно решила уйти, проверь мою теорию. Посмотри, как они примут тебя без денег Вячеслава.
Кристина тоже поднялась, чувствуя слабость в ногах:
— Вы не сердитесь на меня? За то, что я ухожу от вашего сына?
Свекровь вдруг крепко обняла невестку:
— Я хочу, чтобы мой сын был счастлив. И знаю, что с несчастной женой он счастлив не будет. Иногда людям нужно расстаться, чтобы понять, как сильно они нужны друг другу. Или не нужны.
Она отстранилась, глядя Кристине в глаза:
— Помни, что этот дом всегда открыт для тебя. Что бы ни случилось.
Сосновка благоухала пьянящим ароматом цветущей сирени.
Двухэтажный кирпичный дом с недокрашенным забором смотрелся чужаком среди старых деревенских построек. Вячеслав потратил немало, выстроив его по желанию Кристины — слишком новый, слишком дорогой, слишком напоказ.
Людмила Викторовна — женщина с крупными чертами лица и волосами, окрашенными в неестественно рыжий цвет — выскочила на крыльцо, как только услышала скрип открывающейся калитки:
— Кристиночка! Почему не позвонила? Мы бы встретили тебя!
Следом вышел отец, Николай Иванович, вытирая руки о тряпку. Он нахмурился при виде чемодана, но быстро спрятал недовольство за натянутой улыбкой.
— Я вернулась домой, — сразу же призналась Кристина. — Навсегда.
Родители обменялись быстрыми взглядами, в которых промелькнуло что-то похожее на испуг.
— Как это вернулась? А что Слава? — мать тревожно сдвинула брови.
— Мы расстались, — просто ответила женщина, входя в дом, загроможденный строительными материалами.
Лицо Людмилы Викторовны изменилось, как будто кто-то повернул выключатель:
— Господи, да ты в своем уме? Такого мужа бросить! Миллионера! Он же нам… то есть тебе… столько всего дал!
— Он не давал мне главного — возможности быть собой, — ответила дочь, присаживаясь на единственный свободный стул. — Я хочу работать, развиваться, а не быть украшением дома. А он запрещает мне это делать!
— И правильно, что запрещает! Женщина должна хранить семейный очаг, а не бегать по работам!
— Я так не могу, мама.
Отец, до этого молчавший, наконец произнес:
— А зачем приехала-то? Жить тут собралась?
— Временно, если можно. Пока не найду работу и свое жилье.
Родители снова переглянулись, на этот раз с явной тревогой. Мать прикусила губу:
— А как же… как же деньги на ремонт? На мебель новую? Мы же планировали…
— Мама, ты не поняла. Я ушла от Вячеслава. Денег больше не будет. Забудьте!
От ответа дочери лицо Людмилы Викторовны осунулось, словно она внезапно заболела.
— Но как же… А обещания? А Юле на море?
— Мне очень жаль, но я сама теперь без средств.
Отец неожиданно резко отвернулся:
— У нас места нет. Сама видишь — ремонт. Живи в бабушкином доме, он пустой стоит.
— В бабушкином? — женщина не могла поверить своим ушам. — Там же все разваливается, нет элементарных удобств…
— Здесь тебе места нет! Куда нам тебя уложить? На люстру? — отрезала мать.
В ее голосе звучала не столько злость, сколько страх. Страх потерять источник благ, к которым она так быстро привыкла.
Кристина медленно поднялась, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Эти люди, которым она столько отдала, выгоняли ее из дома, построенного на деньги, которые она для них выпросила.
— Понимаю, — тихо произнесла она, берясь за ручку чемодана с той же аккуратностью, с какой когда-то складывала в него вещи. — Извините за беспокойство.
Бабушкин дом на краю Сосновки был совсем запущен.
Покосившееся крыльцо, заколоченные ставни на веранде, паутина в углах… все говорило о том, что здесь давно никто не жил.
Кристина толкнула скрипучую дверь и вошла внутрь, где пахло сыростью и прошлым.
Старый буфет с треснувшим стеклом, железная кровать с продавленным матрасом, печь, которую нужно было растапливать – вот и все удобства. Она поставила чемодан и медленно опустилась на единственный стул, вздрогнувший под ее весом.
«Это мой новый дом,» – подумалось с горькой иронией.
Слова свекрови то и дело звучали в голове: «Посмотри, как они примут тебя без денег Вячеслава».
Женщина быстро отогнала эту мысль. Не может быть, чтобы родная мать, отец, сестра любили только деньги, а не ее саму.
Первую ночь она не спала. Непривычная тишина деревни, нарушаемая лишь собачьим лаем да скрипом половиц, казалась неестественной после городского шума.
Утром Кристина принялась за уборку: открыла окна, вымыла полы, протерла пыль, растопила печь.
К вечеру дом уже не казался таким заброшенным, хотя комфорта в нем не прибавилось.
Женщина вышла во двор, где когда-то бабушка разводила цветы. Клумбы давно заросли сорняками, но кое-где пробивались упрямые нарциссы: такие же стойкие, как ее намерение начать новую жизнь.
Целую неделю никто из родственников не навестил ее, не позвонил, не поинтересовался, как она устроилась. Только соседка, баба Нюра, принесла банку молока и свежий хлеб.
– Слыхала, вернулась от мужа-то? – спросила старушка, разглядывая Кристину близорукими глазами. – Чегой-то вы, молодые, все не живется вам нормально. Муж-то, говорят, богатый?
– Богатый, – кивнула женщина.
– И чего ж ты от такого-то ушла?
– Душно мне было с ним.
– Ну-ну, – покачала головой старушка. – От сытой жизни, знать, с жиру бесишься. А родители-то твои, гляжу, дом отгрохали как дворец! На старости лет разбогатели.
Кристина промолчала, не желая объяснять, чьими деньгами построен этот «дворец».
На десятый день скрипнула калитка. Кристина, развешивавшая выстиранное белье, обернулась и увидела сестру Юлю, двадцатилетнюю девушку с модной стрижкой и в дорогой одежде, купленной на деньги Вячеслава.
– Ну и где тебя черти носят? – вместо приветствия спросила родственница. – Телефон не отвечает, дома не появляешься!
– Здравствуй, Юля, – спокойно ответила хозяйка. – Телефон разрядился, а зарядку я забыла в городе.
– Обалдеть! А ты в курсе, что мой отпуск через неделю? Мы с Кириллом все забронировали, а от тебя ни слуху ни духу!
Кристина внимательно посмотрела на сестру:
– Юля, я больше не могу дать тебе денег на отпуск. Я ушла от Вячеслава.
– Да-да, мне родители эту чушь уже рассказали. Поссорились, с кем не бывает? Позвони ему, извинись. Скажи, что погорячилась.
– Я не буду извиняться. Я хочу работать, а он против этого.
– Ты серьезно? – младшая сестра смотрела на нее с искренним недоумением. – Бросила миллионера из-за какой-то работы? Ты с одной извилиной или прикидываешься?
– Юля, пожалуйста…
– Что «пожалуйста»? Я всем друзьям рассказала, что еду в пятизвездочный отель! Всё, отпуск накрылся из-за твоих тупых принципов!
Родственница резко развернулась и пошла к выходу, но у калитки остановилась:
– Знаешь что? Не звони больше! Не сестра ты мне после этого!
Калитка с треском захлопнулась. Кристина продолжила развешивать белье, но руки дрожали, а в голове звучали слова Анны Петровны:
«Они любят не тебя, а то, что ты им даешь».
Вечером она сидела на крыльце, наблюдая закат и размышляя.
«А может, я действительно не права?» – думала она, глядя на появляющиеся в небе звезды. – «Но лучше быть счастливой в своей простоте, чем мудрой и несчастной в золотой клетке».
Мысль о Вячеславе вызвала неожиданную тоску. Нет, она не скучала по достатку, не тосковала по комфорту. Ей не хватало его самого: этого искреннего смеха, утренних объятий, их долгих разговоров о прочитанном и увиденном.
«Если бы он только понял, что мне на самом деле нужно,» – подумала Кристина, закрывая глаза.
Но в глубине души она понимала – к мужу она не вернётся, пока он не примет её настоящую: с её стремлениями, мечтами и желанием состояться как личность, а не только как чья-то спутница жизни.
Май сменился июнем, принеся в Сосновку долгожданное тепло.
Женщина постепенно обустраивала бабушкин дом, превращая заброшенное жилище в нечто пригодное для жизни. Она отмыла окна до блеска, вытравила плесень из углов, даже расчистила клумбы во дворе, где теперь цвели нарциссы и пробивались первые ростки посаженных ею настурций.
Неожиданно для себя Кристина нашла работу в сельской библиотеке. Заведующая, Клавдия Семеновна, женщина с необъятной душой и такой же комплекцией, приняла ее без лишних вопросов.
— Образование у тебя есть, каллиграфия хорошая, а главное — глаза умные, — сказала она, просматривая поданное заявление. — У нас тут жалованье, конечно, не городское, но на хлеб с маслом хватит.
Женщина была благодарна судьбе за этот подарок. Работа среди книг приносила удовольствие, а немногочисленные посетители библиотеки вскоре стали здороваться с ней как со старой знакомой.
По вечерам, вернувшись домой, она открывала свой потрепанный ноутбук, привезенный с собой, и погружалась в самообразование: изучала основы дизайна интерьера, создавала первые эскизы, постепенно формировала портфолио. Деревенский интернет работал с перебоями, но его скорости хватало, чтобы загружать необходимые материалы и иногда связываться с преподавателями онлайн-курсов, пусть каждый сеанс связи и требовал терпения.
От родственников не было ни слуху, ни духу. Кристина дважды встречала мать в сельском магазине, но Людмила Викторовна делала вид, что не замечает дочь. Отец однажды проехал мимо нее на новом мотоблоке, купленном, без сомнения, на деньги, которые она им присылала раньше, но даже не повернул головы в ее сторону.
Такое откровенное пренебрежение ранило, но с каждым днем все меньше. Женщина начинала понимать: все эти годы она выстраивала отношения с призраками, с идеализированными образами любящих родителей и сестры, которые существовали только в ее воображении.
Однажды вечером, когда Кристина сидела на крыльце, наслаждаясь последними лучами солнца, ее окликнул знакомый голос:
— А я вот решила проведать тебя! Не прогонишь?
Хозяйка обернулась и увидела свою двоюродную сестру Веру, приехавшую из соседнего села.
— Вот это сюрприз! Проходи скорее!
Вера, простая деревенская женщина с добрыми глазами, прошла в дом и огляделась:
— Ну надо же, как ты тут все прибрала! А я, как услышала от людей, что ты вернулась и живешь в бабкином доме, ушам не поверила. А где же твой муж-олигарх?
— Не олигарх он, просто состоятельный человек, — улыбнулась Кристина. — Мы разошлись.
— Как я сочувствую тебе! — охнула Вера, обнимая сестру.
— Не стоит. Это было мое решение.
За чаем с пирогом, который принесла родственница, они говорили долго и откровенно, как не говорили уже много лет.
— А твои-то что? Людка с Николаем?
— А что мои… Как перестала я им деньги давать, так и перестала существовать для них.
— Совести у них нет, — вздохнула Вера. — Знаешь, я ведь всегда удивлялась, как ты им столько всего даешь, а они все недовольны. Дом им построила, машину купила, Юльку твою в институт престижный устроила. А они все ноют и ноют.
— Я не даю им больше ничего, — твердо промолвила Кристина. — И знаешь, мне даже легче стало. Как будто избавилась от тяжкой ноши.
Женщина внимательно посмотрела на сестру:
— А муж-то твой… он что, совсем плохой был?
Кристина задумалась:
— Нет, не плохой. Просто мы по-разному видели мою роль в нашей семье. Он хотел, чтобы я была красивой куклой, а я хотела чего-то большего.
— И теперь ты счастлива?
— Не совсем, — честно призналась женщина. — Но я на пути к этому.
После ухода родственницы Кристина долго ворочалась без сна. Разговор всколыхнул все мысли о муже. Целыми неделями она старалась не думать о нём, но сейчас воспоминания нахлынули разом.
Она вспомнила его взгляды за утренним кофе, как он искренне смеялся над её шутками, как начал дарить полевые цветы вместо роз, узнав о её вкусах. В памяти всплыли их поездки, разговоры до утра под звёздами и его рука, всегда готовая поддержать в трудную минуту.
«Неужели я ошиблась? Может стоило потерпеть ради всего этого?»
Но тут же вспоминались их бесконечные споры о ее работе. Его снисходительное: «Это просто каприз, милая. Займись лучше благотворительностью, если тебе так хочется чем-то заниматься». Его убежденность, что место женщины дома, с детьми, которых у них, кстати, еще не было.
Нет, она всё сделала верно. Но почему тогда так щемит внутри? Почему вечерами она машинально тянется к телефону, чтобы набрать его номер? Почему, открывая глаза утром, первым делом думает о нём?
«Потому что любишь его, глупая, — призналась она сама себе. — Любишь, как ни крути».
… А в эту самую минуту, за сотни километров от Сосновки, в своём шикарном доме на берегу озера, Вячеслав Бородин стоял у панорамного окна, смотрел на звёзды и думал о женщине, у которой хватило духу уйти от него ради какой-то эфемерной мечты. Думал и впервые за всю свою жизнь сомневался, что был прав во всём, во что верил раньше.
Июнь подходил к концу, когда Кристина решилась навестить родительский дом. Не для того, чтобы просить о помощи или примирении. Просто чтобы сообщить о своем отъезде.
Месяц жизни в старом бабушкином доме, размеренная работа в сельской библиотеке и тихие вечера за учебниками дизайна позволили ей увидеть свою жизнь по-новому и прийти к решению, которое давно просилось наружу.
Когда наступило воскресное утро, она достала из шкафа самое нарядное платье и направилась к противоположному концу села.
Калитка была не заперта, поэтому Кристина вошла без стука.
На веранде она обнаружила всю семью за завтраком. Мать разливала чай, отец листал газету, сестра что-то увлеченно рассказывала, размахивая руками.
— Здравствуйте, — тихо произнесла старшая дочь.
Три пары глаз одновременно поднялись на нее. В них отразилось удивление, но не радость.
— Надо же, явилась! — первой нарушила молчание Людмила Викторовна, поджав губы. — Вспомнила, что родители есть.
— Я пришла попрощаться, — спокойно произнесла Кристина. — Уезжаю послезавтра.
Никто не спросил, куда она едет. Никто не предложил ей присесть или налить чаю. Отец лишь перевернул страницу газеты, словно ее слова были не важнее прогноза погоды. Юля фыркнула и вернулась к своему телефону.
— Ну и куда же ты собралась? — наконец спросила мать, скорее из вежливости, чем из интереса.
— Возвращаюсь к Вячеславу.
На веранде словно воздух сменился. Отец бросил газету, сестра оторвалась от телефона, а мать аж просияла.
— Ну наконец-то! — Людмила Викторовна всплеснула руками. — Поумнела всё-таки! Давно бы уже к мужу с повинной пришла!
— Я не извинялась. Это Вячеслав сам ко мне приехал. Неделю назад.
Тот вечер отпечатался в памяти до последней мелочи. Как он переминался у калитки — высоченный, какой-то растерянный, в обычных джинсах и рубашке. Как они проговорили полночи на крыльце под звёздным небом. Как он впервые за всё время по-настоящему слушал, а не кивал с отсутствующим видом.
— Я тебя люблю, — сказал он тогда. — И мне плевать, будешь ты сидеть дома или руководить корпорацией. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Это значит, что ты согласен на мою работу? — прямо спросила супруга.
Мужчина задумался, затем кивнул:
— Да. Но давай найдем компромисс. Ты можешь работать удаленно с периодическими выездами на объекты. Так мы сможем больше времени проводить вместе.
Это было именно то, о чем она всегда мечтала.
— Значит, муженек сам к тебе примчался, прощения просить! — в голосе матери звучало плохо скрываемое торжество. — Золотая моя девочка! Я всегда знала, что он тебя обожает!
— Могла бы и раньше позвонить с такой новостью, — проворчал отец, но в его глазах светилось удовлетворение.
Юля вскочила со стула и подбежала к сестре:
— Так это значит, что наша поездка в Турцию снова в силе? — В ее голосе звучала неприкрытая жадность. — Я могу позвонить Кириллу и сказать, что мы едем? Деньги-то теперь опять есть?
Кристина внимательно посмотрела на сестру, затем перевела взгляд на родителей. Все трое смотрели на нее с плохо скрываемым ожиданием. Не «как ты, дочка?», не «мы скучали», а «когда дашь денег?».
— Я пришла сказать вам не только о своем возвращении к Вячеславу, — медленно произнесла женщина. — Но и о том, что больше не дам вам ни рубля.
Лица родных вытянулись в одинаковом выражении недоумения и возмущения.
— Это как же понимать? — голос матери задрожал. — После всего, что мы для тебя сделали?
— А что именно вы для меня сделали? Когда я пришла к вам с чемоданом, нуждаясь в крыше над головой, вы отправили меня в развалюху. Когда мне было плохо, никто из вас не поинтересовался, как я живу. За весь месяц ни один из вас не пришел проведать меня.
— Да мы просто не хотели мешать! — пыталась оправдаться Людмила Викторовна. — Думали, тебе нужно побыть одной!
— Не лги, мама! По крайней мере, не мне.
— Да ты… да как ты смеешь! После всего, что мы вытерпели от тебя! Опозорила нас перед всей деревней, а теперь еще и указываешь!
— Я не указываю, — спокойно ответила старшая дочь. — Я просто ставлю вас в известность. Вячеслав согласился с моим решением. Вы получили от нас больше, чем многие люди зарабатывают за всю жизнь. Теперь научитесь жить на свои средства.
— Да ты… да ты не дочь мне после этого! — задохнулась от гнева Людмила Викторовна.
— Как скажешь, мама! Прощайте.
Кристина вышла из дома под крики и проклятия родных. Но странное дело… на душе было легко, как никогда прежде.
Через два дня Вячеслав приехал за ней на своем черном автомобиле. Супруг помог уложить немногочисленные вещи в багажник, затем открыл пассажирскую дверь, как делал всегда.
— Готова? — спросил он с улыбкой.
Женщина окинула взглядом бабушкин дом, который за этот месяц стал для нее школой жизни.
— Да! Более чем готова.
Супруги уехали из Сосновки, оставляя позади не только пыльную дорогу, но и ложные представления о семье, долге и любви. Впереди их ждала новая глава — та, которую они напишут вместе, на равных.
