Знаешь, никогда не думала, что в 62 года буду каждый месяц с замиранием сердца ждать пенсию, чтобы заплатить за съемную квартиру. Однушка на окраине, с видом на гаражи и вечно ломающимся лифтом — вот она, моя нынешняя жизнь. А в центре города в моей трешке живет Лена, моя дочь, с мужем и их йоркширским терьером.
Каждый раз, проходя мимо дома, где прошли двадцать лет моей жизни, я испытываю странное чувство. Не ненависть и не обиду. Скорее горькое недоумение: как я могла быть такой слепой?
Началось всё три года назад. Лена с Кириллом только поженились — красивая пара, оба юристы, познакомились на работе. Мне Кирилл сразу понравился: вежливый, ухоженный, с хорошими манерами. На свадьбе его родители оплатили почти всё, я только смогла подарить им путевку в Турцию — откладывала целый год.
После медового месяца молодые стали снимать квартиру. Каждый раз, приходя ко мне в гости, Лена вздыхала: «Мам, ты одна в трешке, а мы с Кириллом теснимся в съемной однушке. Это несправедливо».
Сначала я отшучивалась, но постепенно эти разговоры становились всё настойчивее.
«Мама, — говорила Лена, — мы с Кириллом хотим детей. Где нам их растить? А тебе одной зачем такая большая квартира? Только пыль вытирать с лишней мебели».
В тот период я как раз вышла на пенсию. Проработала 35 лет в НИИ, получила звание заслуженного конструктора, но пенсия оказалась смешной — едва хватало на коммуналку и еду. Подрабатывала редактированием технических текстов, но заказы шли нерегулярно.
А потом случился тот разговор. Лена и Кирилл пришли ко мне субботним вечером. Я приготовила их любимый пирог с капустой, накрыла стол в гостиной. После ужина Кирилл откашлялся и сказал:
«Валентина Сергеевна, мы с Леной всё обдумали. У нас есть предложение. Вы переписываете на нас квартиру, а мы обеспечиваем вам достойную старость. Будем выплачивать ежемесячное содержание, помогать с лекарствами, возить на дачу. И, конечно, вы сможете жить с нами».
Я растерялась. С одной стороны, мысль о финансовой поддержке была заманчивой — пенсии действительно не хватало. С другой — квартира была единственным, что у меня оставалось после развода с Лениным отцом. Я выплачивала за неё кредит десять лет, часто отказывая себе во всём.
«А где я буду жить?» — спросила я.
«С нами, конечно! — воскликнула Лена. — У тебя будет своя комната. Или, если захочешь уединения, мы можем снять тебе небольшую квартирку неподалёку».
Второй вариант показался мне разумнее. Как бы я ни любила дочь, жить под одной крышей с молодой семьей… Я слишком хорошо помнила, как непросто нам было уживаться с моей свекровью.
«Я подумаю», — сказала тогда.
И я думала. Долго, мучительно. Говорила с подругами. Ирка категорически отговаривала: «Валь, с ума сошла? А если они перестанут платить? Если разведутся? Если им надоест забота о тебе?» Светлана была мягче: «Дети — это наше продолжение. Если им будет хорошо, и тебе будет спокойно».
Решающим стал разговор с соседкой Тамарой Петровной. Ей было за семьдесят, она жила одна в двушке.
«Знаешь, Валя, — сказала она мне, — я своей Наташке ничего не отписала. И что? Приезжает раз в полгода на полчаса, привозит апельсины и печенье. Даже не звонит лишний раз. А у тебя с Леночкой всегда были хорошие отношения».
В следующие выходные я позвала Лену и Кирилла и сказала: «Я согласна. Но давайте всё оформим юридически». Кирилл, как юрист, заверил меня, что составит договор ренты, где будут прописаны все обязательства.
Договор выглядел внушительно: ежемесячные выплаты в размере 25 тысяч рублей, оплата лекарств и медицинских услуг, аренда однокомнатной квартиры для меня. В случае нарушения условий договор мог быть расторгнут через суд.
Мы подписали бумаги, я переехала в съемную квартиру в соседнем районе. Первые три месяца всё шло по плану: деньги приходили вовремя, Лена звонила почти каждый день, несколько раз приглашала меня на ужин.
А потом я заметила изменения.
Звонки стали реже. «Прости, мама, завал на работе». Деньги в первый раз задержали на неделю. «Извини, у Кирилла премию перенесли». Потом на две недели. Когда я осторожно напомнила о наших договоренностях, Лена вздохнула: «Мам, ну мы же не чужие люди, чтобы по часам деньги переводить. Ты же знаешь, что мы не оставим тебя без поддержки».
В тот момент я впервые почувствовала тревогу. Но успокаивала себя: у молодых свои заботы, они просто закрутились.
Через полгода после нашего соглашения Лена позвонила с радостной новостью: «Мама, мы с Кириллом решили сделать в квартире ремонт! Представляешь, уберём все эти старые обои, поставим новую кухню!»
Меня кольнуло. Эти обои мы выбирали вместе с Леной, когда ей было пятнадцать. Кухонный гарнитур я покупала на премию, полученную за важный проект. Но я промолчала. В конце концов, теперь это их дом.
Ремонт затянулся на несколько месяцев. За это время выплаты стали совсем нерегулярными. «Мама, ты же понимаешь, сколько денег уходит на материалы, на рабочих».
Я понимала. Но моя арендная плата никуда не делась. Пришлось продать часть украшений, чтобы заплатить хозяйке квартиры.
Однажды я приехала без предупреждения. Просто соскучилась, испекла Ленин любимый черничный пирог. Позвонила в дверь своей бывшей квартиры.
Дверь открыл Кирилл. Его лицо на секунду исказилось.
«А, Валентина Сергеевна, здравствуйте. А Лены нет дома, она на фитнесе».
Из глубины квартиры доносились женские голоса и смех.
«Я просто пирог привезла», — пробормотала я, протягивая коробку.
«Спасибо, очень кстати. У нас как раз гости — мои родители приехали», — он взял пирог и неловко переминался с ноги на ногу, не приглашая меня войти.
Я попрощалась и ушла. В метро расплакалась как маленькая. Пожилая женщина напротив протянула мне салфетку.
«Дети?» — спросила она понимающе.
Я кивнула.
«У меня тоже двое. Сын молодец, а вот дочка… Квартиру разменяли, мне комнату оставили, а сами в двушке живут. И не звонят, и не приглашают».
Я слушала её и думала: неужели это настолько обычная история, что незнакомая женщина в метро сразу поняла, в чём дело?
Дома я достала договор ренты и внимательно перечитала. Да, юридически я могла подать в суд за нарушение условий. Но что потом? Долгие разбирательства, испорченные навсегда отношения с дочерью? И даже если я выиграю дело, смогу ли жить в квартире, зная, что выгнала собственного ребенка?
Через неделю я набралась смелости и позвонила Лене.
«Доченька, нам нужно поговорить о договоре. Выплаты идут с перебоями, мне сложно планировать бюджет».
В трубке повисла тишина. Потом Лена вздохнула:
«Мам, я как раз хотела с тобой об этом поговорить. Понимаешь, у нас сейчас сложный период. Кирилл переходит в другую компанию, зарплата будет выше, но первое время придётся затянуть пояса. Мы подумали… может, ты переедешь к нам? Комната твоя всегда готова. Тогда не придётся платить за съёмную квартиру, и тебе будет проще».
Я чуть телефон не выронила.
«Лена, мы же договаривались! Я не хочу жить с вами, у тебя своя жизнь, у меня своя».
«Мам, ну пойми, мы не можем сейчас платить за твою квартиру. А вместе жить — логичное решение. Многие семьи так делают».
«А мои вещи? Мебель? Я же не могу в одну комнату всё запихнуть».
«Часть можно продать, часть в кладовке хранить. Или на дачу отвезти».
Я молчала. В голове не укладывалось. Неужели это моя Леночка, которую я растила одна, без алиментов, которой я старалась дать всё самое лучшее?
«Я подумаю», — наконец сказала я и положила трубку.
Вечером раздался звонок. Кирилл.
«Валентина Сергеевна, я по поводу вашего разговора с Леной. Поймите правильно, мы хотим как лучше. Зачем платить за лишнюю жилплощадь? Семья должна держаться вместе».
«Кирилл, а вы помните условия договора? Я могу обратиться в суд».
Его тон моментально изменился.
«Конечно, вы можете. Но давайте смотреть правде в глаза: суды у нас идут годами. Всё это время вы будете без поддержки. Учитывая ваш возраст и здоровье, стоит ли начинать такую войну? Особенно с собственной дочерью».
Я поняла, что меня загнали в угол. И самое страшное — собственный ребенок участвовал в этом.
После разговора с Кириллом я не спала всю ночь. Ворочалась, включала и выключала свет, перебирала варианты. К утру голова раскалывалась, но решение я приняла.
Позвонила Ирке. Она всегда была прямолинейной и практичной.
«Ир, мне нужна помощь. И честный совет».
Через час Ирка сидела на моей кухне. Я рассказала ей всю ситуацию, она слушала молча, хмурясь и постукивая ногтями по столу.
«Значит так, — сказала она, когда я закончила. — У меня племянник юрист, Андрей. Не такой холёный, как твой зятёк, зато порядочный. Сейчас ему позвоню».
Андрей приехал вечером. Молодой, серьёзный, в очках. Изучил договор ренты, задал несколько вопросов, сделал пометки в блокноте.
«Валентина Сергеевна, технически вы можете расторгнуть договор через суд. Нарушения есть, документировать их можно. Но будьте готовы к долгой тяжбе. И, скорее всего, к полному разрыву отношений с дочерью».
Я кивнула. Это я понимала.
«Есть другой вариант, — продолжил он. — Пересмотреть условия. Возможно, ваша дочь и её муж действительно испытывают временные финансовые трудности. Можно предложить им уменьшить выплаты на определённый срок, но с гарантиями возврата к прежним условиям».
«А если они не согласятся?»
«Тогда у вас будет моральное право на более решительные меры. И главное — вы будете знать, что сделали всё возможное, чтобы сохранить отношения».
Мы составили новое соглашение. Выплаты уменьшались на полгода, но затем должны были возобновиться в полном объёме. Плюс единовременная компенсация за уже пропущенные платежи.
На следующий день я позвонила Лене и предложила встретиться на нейтральной территории. Мы выбрали кафе рядом с её офисом.
Она пришла немного опоздав, в деловом костюме, с новой стрижкой. Заказала только кофе, сославшись на диету. Я смотрела на неё и не узнавала. Куда делась моя весёлая, открытая девочка?
«Лена, я обдумала ситуацию и хочу предложить компромисс», — я выложила на стол папку с новым соглашением.
Она бегло просмотрела документ, поджала губы.
«Мама, мы не можем это подписать. Я же объяснила — у нас временные трудности».
«Поэтому я и предлагаю уменьшить выплаты на полгода».
«Дело не только в сумме. Мы планируем ребёнка. Мне придётся уйти в декрет, доход семьи снизится».
Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Внуки. Я так мечтала о внуках. Но сейчас это прозвучало как ещё один аргумент, почему мне нужно смириться.
«Лена, я хочу понять. Когда мы подписывали договор, вы с Кириллом клялись, что обеспечите мне достойную старость. Прошло всего полгода — и что изменилось?»
Она отвела взгляд.
«Мам, ну жизнь сложная. Мы не рассчитали свои возможности. К тому же, квартира требует вложений. Там ремонт нужно было делать капитальный. Трубы, проводка — всё старое».
«А до подписания договора трубы были не старые?»
Она промолчала.
«Лен, я отдала вам квартиру, в которую вложила душу, где каждый уголок был обжит. Вы обещали позаботиться обо мне. Я поверила. А теперь чувствую себя обманутой».
«Мама! — в её голосе зазвенело раздражение. — Ты говоришь так, будто мы тебя на улицу выгоняем! Мы предлагаем тебе жить с нами. Многие были бы рады такому предложению».
«Но не я. И ты это знаешь. Мы договаривались иначе».
Она резко встала, схватила сумку.
«Мне пора на работу. Обсудим это дома с Кириллом. Он лучше разбирается в юридических тонкостях».
Она ушла, так и не обняв меня на прощание.
Через два дня раздался звонок от Кирилла.
«Валентина Сергеевна, мы с Леной обсудили вашу ситуацию. У нас есть встречное предложение. Мы можем продолжать выплаты, но в меньшем размере — 15 тысяч ежемесячно. И без компенсации за прошлые месяцы. Но тогда вам придётся найти квартиру подешевле».
Я глубоко вдохнула, досчитала до десяти.
«Кирилл, мой ответ — нет. Либо мы возвращаемся к изначальным условиям, либо я обращаюсь в суд».
«Что ж, это ваше право. Только имейте в виду — на время судебных разбирательств выплаты будут приостановлены полностью».
«А как насчёт того, что я ваша тёща и бабушка ваших будущих детей?»
«Валентина Сергеевна, — в его голосе чувствовалась усталость, — давайте не смешивать родственные отношения и финансовые обязательства. Вы сами хотели всё оформить юридически. Что ж, будем действовать по закону».
Я положила трубку. Внутри всё кипело. Они загнали меня в угол, и они это знали.
Снова позвонила Андрею. Он выслушал меня, помолчал.
«Валентина Сергеевна, с юридической точки зрения ваша позиция сильнее. Но практически они правы — суды действительно затянутся. Я бы рекомендовал третий вариант — медиацию. Это процедура примирения с участием нейтрального посредника. Она не такая формальная, как суд, и зачастую эффективнее».
Мы договорились, что Андрей предложит это Кириллу.
К моему удивлению, Кирилл согласился. Видимо, тоже не хотел огласки и долгих судебных тяжб.
Медиация была назначена через неделю. За это время я многое передумала, прокручивая в голове нашу ситуацию снова и снова.
В день встречи я надела свой лучший костюм, который хранила для особых случаев. Хотелось выглядеть достойно.
Офис медиатора находился в стареньком здании на набережной. Елена Викторовна, женщина средних лет с внимательным взглядом, встретила нас троих — меня, Лену и Кирилла — в небольшой комнате с круглым столом.
Первым делом она попросила каждого из нас изложить своё видение ситуации. Кирилл говорил профессионально, используя юридические термины. Лена в основном молчала, иногда кивая. Когда дошла очередь до меня, я вдруг почувствовала, что все заготовленные слова испарились.
«Знаете, — начала я, глядя на дочь, — когда ты была маленькой, ты часто спрашивала меня: «Мама, а ты меня любишь?» И я всегда отвечала: «Больше жизни». Это была правда. Ради тебя я отказалась от второго брака, от карьеры в другом городе. Всегда ставила твои интересы выше своих. И думала, что поступаю правильно».
Лена опустила глаза.
«Когда вы с Кириллом попросили квартиру, я согласилась не потому, что мне нужны были деньги. А потому что хотела, чтобы у тебя было всё самое лучшее. Я верила, что делаю это для твоего счастья».
«Мама…»
«Дай мне закончить. Я не требую вернуть квартиру. Я даже не настаиваю на каждой букве договора. Я просто хочу, чтобы ты посмотрела мне в глаза и честно ответила: ты действительно не можешь выполнить обещание? Или просто больше не считаешь нужным заботиться о матери, которая отдала тебе всё?»
В комнате повисла тишина. Кирилл нервно постукивал ручкой по столу. Медиатор внимательно наблюдала.
Лена подняла на меня глаза. В них стояли слезы.
«Я не знаю, что сказать… Мы правда стеснены финансово. Ремонт, планы на ребёнка…»
«А как насчёт поездки в Италию в прошлом месяце? — я достала из сумки распечатку из Ленинского инстаграма. — «Лучший отпуск в моей жизни, спасибо любимому мужу за романтический сюрприз». Две недели в пятизвёздочном отеле. Это «стеснены финансово»?»
Лена побледнела. Кирилл выпрямился.
«Это был подарок моих родителей, — резко сказал он. — Не вижу связи с нашей ситуацией».
«Связь в том, Кирилл, что вы лжёте. Вы говорите о финансовых трудностях, но живёте на широкую ногу. Вы делаете дорогой ремонт, путешествуете, покупаете новую мебель. И при этом считаете, что можете выселить меня из съёмной квартиры, потому что вам неудобно соблюдать договор».
Медиатор мягко прервала:
«Давайте вернёмся к сути вопроса. Валентина Сергеевна, что именно вы хотели бы получить в результате нашей встречи?»
Я сделала глубокий вдох.
«Я хочу, чтобы условия договора соблюдались. Я хочу иметь возможность жить отдельно, получая оговоренную сумму. И я хочу… я хочу, чтобы моя дочь не считала меня обузой».
Елена Викторовна повернулась к Лене и Кириллу:
«А чего хотите вы?»
Кирилл начал говорить о финансовых трудностях и временных мерах, но Лена вдруг перебила его:
«Я хочу, чтобы моя мама была счастлива. И я… я поняла, что поступила неправильно».
Кирилл резко повернулся к ней, но она продолжила:
«Мы выполним условия договора. Полностью. И компенсируем пропущенные выплаты».
Прошло три месяца с того разговора. Деньги теперь приходят вовремя. Лена звонит каждые два-три дня, иногда заезжает в гости. Наши отношения постепенно налаживаются, хотя до прежней близости ещё далеко.
Кирилл держится отстранённо. Думаю, он не простил мне той встречи у медиатора. Но мне, честно говоря, всё равно.
Недавно Лена сообщила, что беременна. Скоро у меня будет внук или внучка. И знаете, что самое удивительное? Когда она сказала об этом, то добавила: «Мама, я так хочу, чтобы ты была рядом, когда он родится. Чтобы ты научила меня быть такой же хорошей матерью, какой была ты».
Я плакала, слушая эти слова. Возможно, всё это стоило пережить ради этого момента.
Но квартиру я больше никому не отдам. Это я знаю точно.
