Когда свекровь приходит без звонка, даже двери начинают скрипеть иначе.
Анна сидела на кухне, медленно размешивая в кружке уже остывший чай. Костя заснул полчаса назад, и тишина была такой нежной, будто сама квартира выдохнула вместе с ней. Она даже подумала, что вот оно — счастье. Но счастье, как обычно, закончилось звуком домофона.
Звонкий, визгливый, как учительница по химии в восьмом классе. Анна даже не подошла сразу. Просто сидела и смотрела на кнопку, словно это была бомба с таймером. А потом вздохнула и нажала.
— Ну здравствуй, мир…
Через пару минут в прихожей уже пахло одеколоном «Шипр», пирожками и надвигающейся бурей.
— Анечка, ну как ты тут? Ой, а что у тебя тут как на вокзале-то? — с притворным удивлением воскликнула Светлана, сразу сбрасывая туфли и вешая куртку на единственный крючок, где висела куртка Анны.
Анна сглотнула раздражение. Внутри что-то съёжилось — как всегда, когда Светлана входила в дом. Её взгляд тут же пробежал по полу, по полкам, по игрушкам, по оставленной кружке — как сканер в аэропорту.
— Я только убрала, если ты вдруг хотела спросить. — спокойно ответила Анна, натянуто улыбаясь.
— Да что ты, Анечка, я же ничего такого. Просто, знаешь, я вот в твоём возрасте… — Светлана вошла на кухню и открыла холодильник.
Анна закрыла глаза. Её в твоём возрасте. Её в прошлом веке. Её в доисторическую эпоху, когда мамонтов мариновали в уксусе.
— А где у вас тут термометр для воды? Ты ж его в кипяток не макаешь, я надеюсь? — нахмурилась свекровь, будто собиралась арестовать Анну прямо сейчас.
— Нет, я пробую локтем. Как положено. — Анна не выдержала. — Если хочешь — могу и в ухо. Убедишься, что не горячо.
— Ухо мне не нужно, Анечка. Мне нужен здоровый внук. А не мальчик, у которого с младенчества перегретый мозг.
— Мозг у него пока цел. А вот у меня — на грани.
Светлана многозначительно посмотрела на дочь-невестку. И пошла в детскую. Анна едва сдержалась, чтобы не побежать следом с табуреткой — не чтобы бить, а чтобы забаррикадировать дверь.
Скрипнула кроватка. Тишина. Потом снова голос:
— Он у тебя без шапочки спал?
— Он у себя дома спал. Под одеялом. В теплой комнате. И без твоего комментирования, если можно.
Свекровь вздохнула.
— А чего ты такая раздражительная, Анечка? Ты что, не высыпаешься?
— А ты, Светлана Михайловна, спала когда-нибудь рядом с орущим младенцем, у которого колики, температура и зубы одновременно?
— Спала. И ничего, мужа не раздражала. И варила суп каждый день. И пеленки вручную стирала. Вот ты бы попробовала — поняла бы, что у тебя еще всё легко.
Анна засмеялась. Грубо, устало.
— Серьёзно? Вы сейчас расскажете, как под бомбёжками суп варили, да?
Светлана замолчала, сжав губы.
Анна пошла в детскую, взяла сына на руки. Он зашевелился, заплакал. Она покачала его, молча. А потом резко повернулась.
— Знаете что? Я очень вас уважаю. И благодарна за всё, что вы делаете. Но хватит. Хватит приходить без звонка. Хватит переставлять мои вещи. Хватит учить меня, как мне жить в моем доме.
Светлана встала. Медленно. Как в фильмах, где сейчас начнётся драка.
— Это не твой дом, Аня. Это квартира моего сына. Я помогала ему с ипотекой, между прочим. И если уж на то пошло — ты тут не хозяйка.
Молчание стало таким густым, что воздух можно было резать.
Анна поставила сына обратно в кроватку. Повернулась. Подошла к тумбочке. Достала сумку Светланы, сложила туда её шапку, очки, перчатки и те самые пирожки.
— Вот что. Либо вы уважаете меня, либо я вас прошу больше сюда не приходить. Не надо тут жить чужой жизнью. Я — не вы. Мой сын — не ваш. Алексей — мой муж, а не ваш помощник по хозяйству.
Светлана молчала. Она будто окаменела.
— До свидания, Светлана Михайловна. — тихо сказала Анна и открыла дверь.
Свекровь вышла. Медленно. Даже не хлопнула дверью. Это было самое страшное.
Анна села на пол, прямо у двери, и зарыдала. Но это были не слёзы слабости. Это было освобождение.
Вечером пришёл Алексей.
Он был вялый, как рыба в супермаркете.
— Ты выгнала маму?
Анна посмотрела на него холодно.
— Нет. Я попросила её выбрать: уважать меня или уйти.
— Ты знаешь, как она расстроилась? Она мне звонила три раза. Плакала.
— А я? Я тут два месяца живу как тень. Я устала, Лёш. Устала, что в собственном доме — как в гостях. А ты… Ты где был всё это время?
Алексей молчал.
— Я всё понимаю, Ань. Но она же добра хотела.
— Ну вот пусть будет добра — и живёт у себя. Или с тобой. Только не здесь.
Он сел рядом, долго смотрел в пол. Потом обнял её.
— Я с тобой. Я всё понял.
Анна не поверила. Но обняла в ответ. Молча.
Когда в доме стирают чужие следы, но запах — остаётся.
Анна проснулась от тихого щелчка двери. Часы показывали 06:13. Алексей, стараясь не шуметь, натягивал штаны и пытался найти носки под кроватью.
— Ты куда? — спросила она хрипло, не открывая глаз.
— Маме плохо. Давление. Я отвезу в поликлинику.
— Ну конечно. Кто ж ещё, кроме тебя, отвезёт её гипотонию в понедельник в шесть утра.
Он молча надел футболку и вышел. Щёлкнул замок. Тишина.
Анна лежала, глядя в потолок. В голове — стук молотка. «Маме плохо». Удобная формулировка. У Светланы вечно что-то плохо, когда её не слушают.
Костя зашевелился, захныкал. Анна подбежала, взяла на руки. Он прижался щекой к её груди. Тёплый, пахнет молоком и чем-то живым. Таким, что стоило войны.
На кухне — холодная кружка, нет сигарет, нет сил, но кофе ещё остался. И телефон.
Сообщение от Лены: «Ты как там? Опять свекровная комедия с трагическим уклоном?»
Анна набрала:
«Она уговаривает его переехать. Говорит, что Косте нужна «женская рука», а у меня — только когти».
Лена ответила через секунду:
«Ну так покажи ей, что и когти — это орган. Особенно когда надо защищаться».
Анна усмехнулась. Громко, зло. И поставила кофе вариться.
Через два часа Алексей вернулся. Без слов снял куртку. Без слов пошёл мыть руки. И только потом, глядя в раковину, пробормотал:
— Ты её обидела.
— Я себе зуб отбила, когда чашку об ванну уронила. Сильно обидно было. Но обошлось без трагедии и поездки к маме.
Он отвернулся. Протёр руки. Молчание.
— Она просит, чтобы я взял вещи и переехал к ней. Говорит, ты не справляешься.
Анна вдруг замолчала. Внутри всё замерло. Даже воздух, кажется, стал гуще.
— А ты?
— А я… — он сел. — Я не знаю, Ань. Я между вами. А ты давишь.
— Я давлю?! — Анна встала. Голос дрогнул, но не сломался. — Я? Я, которая с двух месяцев без сна, без помощи, без поддержки? Которая живёт с постоянной проверкой, как будто я сдаю ЕГЭ по материнству каждый день?
— Она хотела помочь.
— Тогда пусть помогает рублем. Или молча. Но не так, как будто я ей домработница с режимом подчинения.
Алексей молчал.
Анна подошла ближе. Говорила тихо, почти шепотом:
— Я устала, Лёша. Очень. Но ещё больше я устала от того, что у нас нет «нас». Есть ты, есть мама, есть я — чужая. Я так жить не могу.
Он вздохнул, посмотрел в сторону. И всё. Никакого «прости», никакого «я с тобой». Только тишина, такая же, как у мамы в квартире. Холодная, пустая.
Анна поняла. Всё. Окончательно.
На следующий день она собрала вещи. Только свои и Кости. Мужа не трогала. Оставила записку:
«Ты выбрал её. Я выбираю себя. Развод оформи сама. У меня — жизнь. У тебя — комфорт. Не перепутай».
И ушла. К Лене. На съёмную квартиру. С маленькой кухней, пыльной полкой и запахом старой мебели. Но там хотя бы можно было вздохнуть — свободно. И плакать — когда никто не смотрит.
Прошло три недели.
Алексей звонил каждый день. Сначала — требовательно. Потом — просительно. Потом просто молчал в трубку. Она не брала. И только один раз ответила.
— Костя в порядке. Я тоже. Съезди к маме — проверь давление.
Он молчал.
— Прости.
— Не за что. Я просто теперь знаю, сколько я стоила тебе на фоне её капельниц.
И положила трубку.
На четвёртой неделе Светлана пришла сама. На порог. С пакетиком. Без туфель на каблуке. Без «Шипра». В тапочках. Бледная.
— Можно? — спросила она тихо.
Анна смотрела на неё долго. Потом открыла.
Светлана вошла, будто боялась, что тут растяжка. Посмотрела на ребёнка, на посуду, на пыль на подоконнике. Но молча.
— Я виновата, Аня. Я — дура. Старая, уставшая, злая. Я просто боялась, что стану не нужна.
Анна молчала.
Светлана поставила пакет на стол. Там были витамины, подгузники и… бутылка вина. Красного. «Каберне». Не «душевно». Но честно.
— Мне бы тоже было страшно. Если бы я родила такого сына, который не умеет стоять за жену. — сказала Анна вдруг.
Светлана вздрогнула.
— Я ему это тоже сказала. Поздно, правда. Но всё же.
Молчание.
Потом Светлана подошла к двери.
— Если что — я рядом. Только уже не как начальник. Как… старая баба, которой вдруг стало стыдно. Пока, Аня.
И ушла.
Анна смотрела на закрытую дверь.
Костя в этот момент чихнул. Потом заулыбался во сне.
Анна села, налила вина. Глотнула.
На вкус — прощение. Такое терпкое, с осадком, но живое.
Через месяц она получила повестку. Алексей подал на развод. Без суда. Через нотариуса. Без требований. Только бумага. Подписала сразу.
Позже он написал: «Ты сильная. А я… Удобный. Прости».
Не ответила. Но впервые — не с ненавистью. С пониманием.
Финал:
Анна сдала в аренду старую квартиру, сняла поближе к центру, вышла на удалёнку. Костя пошёл в садик.
Светлана теперь звонила по расписанию. Без сюрпризов. Иногда присылала бульон в контейнере с надписью: «Не кипяти! Просто ешь».
Анна снова улыбалась. Не часто. Но честно.
