Олю разбудил телефонный звонок. Взглянув на часы, она увидела, что ещё не было и шести утра. На том конце провода звучал голос отца, дрожащий, непохожий на обычный его тон, будто он сдерживал слёзы.
— Оленька, миленькая… Маму увезли в больницу. Что-то с сердцем…
Ольга не помнила, как оделась, как выбежала из дома. Машина летела по пустынным улицам в сторону городской больницы, а в голове молодая женщина прокручивала десятки самых разных вариантов.
У приёмного отделения её встретил отец, он был сникшим, с потухшими глазами. Григорий Михайлович сидел на скамейке, опустив голову.
— Что случилось? Как она? — кинулась к нему Оля.
Он лишь покачал головой и отвернулся. Расспросить его толком не удалось: на все вопросы он либо молчал, либо глухо бормотал, что «врачи занимаются», «пока непонятно».
Оле пришлось ждать пару часов, пока не объявили часы посещений. Вместе с отцом они поднялись на второй этаж. Оля сразу узнала маму среди других, лежавших в палате, она была бледная, маленькая под серым больничным одеялом, словно пыталась спрятаться в нем от всего мира.
Ирина Павловна, увидев мужа, резко отвернулась к стене.
— Мамочка… — шепнула Оля приближаясь. — Мы пришли…
Но мать прохрипела:
— Я с ним говорить не хочу!
— Ну, Ира… — растерянно протянул отец, делая шаг вперёд.
— Пусть уйдёт! — почти выкрикнула она рыдая. — Христом Богом прошу! Пусть уйдёт!
Оля, не понимая, что происходит, молча взяла отца за локоть и мягко, но настойчиво вывела его из палаты. Тот послушно пошёл. Вернувшись к матери, Оля осторожно присела на край кровати и взяла мамину холодную руку в свою.
— Мамочка, что случилось? — спросила она тихо.
Ирина Павловна не сразу ответила. Губы её дрожали, в глазах стояли слёзы. Наконец, она выдавила сквозь рыдания:
— Он меня предал, Оля… С коллегой своей… Много лет обманывал… А теперь она беременна… Ему пятьдесят четыре года, а он… Оля, ты понимаешь?!
Оля смотрела на мать, слышала каждое слово, но не верила в происходящее. Она всегда думала, что их семья крепкая и надёжная. У родителей уже внуки — её дети, старенький домик на даче, привычные летние поездки, застолья и друзья. Она не могла вместить в голове, что ее отец умудрился крутить роман на стороне.
Оля гладила мамину руку, утешала как могла, шептала что-то успокаивающее, сама едва держась. Внутри неё бушевал ураган чувств: боль за мать, злость на отца, стыд, недоумение, растерянность.
Оля вышла из палаты. У дверей ждал отец. Она молча махнула рукой: «Не сейчас». Но он всё равно пошёл за ней по коридору, не в силах молчать.
— Оля, ну послушай… Я не хотел… Я люблю твою маму… — задыхался он, хватаясь за сердце. — Ну так вышло… Прости меня… Я же сам ей всё рассказал!
Оля резко остановилась:
— А у неё сердце твоей «правды» не выдержало! — выкрикнула она с такой силой, что по коридору прокатилось тяжёлое эхо.
Григорий Михайлович весь сжался. Он смотрел на дочь как побитый пес, но Оля, едва сдерживая слёзы, отвернулась и пошла прочь.
После выписки Ольга забрала мать к себе. Ирина Павловна почти не разговаривала, больше лежала, уткнувшись в подушку, будто отгородившись от всего мира. Жизнь всей семьи застыла в неопределённости: никто не знал, как жить дальше, как вообще собрать осколки привычного быта.
И вот однажды раздался настойчивый звонок в дверь. Оля открыла, а на пороге стоял отец, помятый, осунувшийся, с мешками под глазами.
— Ирочка… Вернись домой… Я тебя прошу… — начал он кричать, чтобы жена услышала.
Оля уже собиралась захлопнуть дверь, но мать вдруг подошла сама. Лицо её оставалось холодным.
— Зачем мне к тебе возвращаться? — спросила она сухо.
И тогда Григорий Михайлович выдавил:
— К нам едет мама…
Эти слова повисли в воздухе. Виталина Аркадьевна, свекровь Ирины, — женщина старой, суровой закалки, властная и непреклонная. Все в семье перед ней трепетали: и дети, и взрослые. Она была строгой до жестокости и особенно строга к своему единственному сыну.
Григорий Михайлович, понимая, что выбора у него нет, опустился на колени прямо в прихожей. Склонив голову, он хватал жену за руки, целовал их приговаривая:
— Прости… Прошу… Вернись… Ну не должна она все это знать! Проклянет меня мать!
Ирина Павловна смотрела на него с горечью. Этот мужчина еще недавно был для нее самым родным и любимым, но теперь ей было тошно на него смотреть. Наконец, она вздохнула и кивнула:
— Ладно… Вернусь. Но только до ее отъезда, понял?
Оля стояла в стороне, сжимая кулаки, чувствуя, как где-то внутри неё нарастает странное, пронзительное чувство — ей тоже был противен отец.
Поначалу всё шло на удивление хорошо, правильнее сказать, привычно. Виталина Аркадьевна, приехав в гости, как всегда, держалась по-королевски. Она методично критиковала всё, что видела:
— У вас в доме пыль на подоконниках, Ирочка… И кто это так небрежно стирает?
Ирина молчала.
— Гриша, что за борода? Ты выглядишь как алкоголик! Постригись и побрейся немедленно.
Григорий только вздыхал.
— Оля, милая, почему ты подаёшь такие пустые супы? Где навар?
В свободное от критики время, Виталина Аркадьевна каталась по театрам, музеям, ездила в гости к родне. В свои восемьдесят лет она была энергичной, и уставали от ее затей все, кроме неё самой.
Однажды под вечер, Виталина Аркадьевна вернулась из музея и, войдя в квартиру, ахнула: в гостиной стоял шикарно накрытый стол. Белоснежная скатерть, блестящий фарфоровый сервиз, серебряные приборы, куча закусок, горячее, десерты, бокалы и даже бутылка вина.
— Ирочка! — воскликнула она, присматриваясь, — у нас что, праздник?
Ирина Павловна спокойно кивнула, поправляя складки на скатерти:
— Да. Вот-вот начнётся.©Стелла Кьярри
Григорий Михайлович, вернувшийся с работы к этому времени, побледнел. Он переводил взгляд с жены на стол, на мать и обратно, чувствуя, что что-то здесь неладно.
— Ир, что происходит? — пролепетал он.
Но та только загадочно улыбнулась. В этот момент раздался звонок в дверь.
— О, гости! — оживилась Виталина Аркадьевна.
Оля метнулась к двери. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти: в странном костюме, с туго затянутым пучком на голове. В руках у нее была коробка с тортом.
Ирина Павловна подошла к гостье и торжественно повернулась к свекрови:
— Познакомьтесь, Виталина Аркадьевна. Это ваша новая невестка.
— Что?! — выкрикнула та, едва не выронив сумочку.
— Да, да, — мило подтвердила Ирина Павловна, — вы не ослышались. Это возлюбленная Гриши. А ещё у вас скоро будет новый внук.
У Виталины Аркадьевны будто земля ушла из-под ног. Лицо её сначала стало пунцовым, потом багровым. Григорий Михайлович забегал вокруг заикаясь:
— Мамочка, Ирочка шутит! Это шутка! Ирочка, скажи, что это шутка!
Ирина Павловна с невозмутимым видом схватила растерянную женщину за руку и аккуратно усадила её за стол.
— Шучу ли я, Елена? — спросила она, глядя той в глаза.
Елена открыла рот, но ни звука не смогла выдавить, только заморгала в панике. И в этот момент Виталина Аркадьевна с яростью схватила ближайшую тарелку с селёдкой под шубой и с размаху запустила её в сына.
Тарелка пролетела над головой Григория, и по его лицу растеклась сиренево-розовая каша из свёклы и майонеза.
— Какой же ты подлец, Гриша! — закричала Виталина Аркадьевна, подхватывая следующую тарелку.
Крики, грохот, разбитая посуда — гостиная в считаные секунды превратилась в театр абсурда. Елена тихо всхлипывала, не в силах двинуться с места. И только Ирина Павловна стояла посреди всего этого хаоса, спокойная, с лёгкой улыбкой на устах.
©Стелла Кьярри Тем же вечером Виталина Аркадьевна не стала долго размышлять. Она решительно вошла в спальню сына и невестки, открыла шкаф, начала выдергивать оттуда его вещи и бросать их в чемодан.
— Мамочка, что ты делаешь?! — завопил Григорий Михайлович, вбегая следом.
— Помогаю тебе, взрослому мужчине, устроить личную жизнь!
Через полчаса в коридоре стоял пухлый чемодан и спортивная сумка с ботинками. Внизу уже ждало такси.
Григорий Михайлович суетился, умолял:
— Мама, ну, пожалуйста! Ну не выгоняй! Ну я же взрослый! Ну это же МОЯ квартира!
Виталина Аркадьевна, поправляя свою прическу, вдруг рассмеялась.
— Моя квартира, сынок! — отчеканила она, наслаждаясь эффектом. — И пока что я жива… И до завтра умирать не собираюсь.
Она сделала паузу, глядя на побледневшего Гришу, и добавила:
— А завтра, если хочешь знать, всё в этом доме будет завещано Ире и Оле. Так что! Удачи вам с этим инфантильным нищебродом, — обратилась она к стоящей за спиной Григория Елене.
Елена попыталась что-то промямлить, но Виталина Аркадьевна безжалостно захлопнула дверь перед их носами. В доме повисла тишина.
Виталина Аркадьевна, тяжело вздохнув, опустилась в кресло у окна. Она достала из кармана аккуратно сложенный носовой платок и промокнула им глаза. Потом повернулась к Ирине Павловне, которая всё это время стояла рядом.
— Ох, Ира… Ира! — устало сказала Виталина Аркадьевна. — Прости меня! Я не думала, что вырастила такую вот гадость! Стыдно мне, стыдно…
Ирина Павловна впервые за долгие дни рассмеялась.
— Ничего, Виталина Аркадьевна, — мягко ответила она. — Жизнь не заканчивается в пятьдесят четыре… Еще что-то придумаю!
Виталина Аркадьевна ответила ей задорным смехом:
— Да уж! Посмотри на меня! Сколько ещё энергии!
Ирина Павловна шагнула на кухню.
— Вы будете чай? А уж потом я все тут уберу, — спросила она через плечо.
— Я?! Конечно, буду! — оживилась Виталина Аркадьевна. — Но только с тортом! Съем пару кусков! Жизнь у нас, Ирочка, продолжается. И пусть только попробует кто-то лишить нас удовольствий! А с уборкой я помогу, не волнуйся. Ольга! Пошли чай пить! С коняком. Бабушка хочет отдохнуть.
