Я потянулась за тарелкой мужа, стараясь не встречаться с ним взглядом. Вечер был испорчен, как и большинство наших семейных ужинов. В маленькой кухне, где мы собирались по пятницам, снова повисло тягостное молчание. Василий смотрел в окно, будто происходящее за стеклом было интереснее семейной драмы, разворачивающейся прямо перед ним.
– Наташенька, я же просто хочу помочь, – Лидия Петровна промокнула губы салфеткой, сложив её аккуратным треугольником. – У Васи с детства проблемы с желудком, ему нельзя такое жёсткое мясо.
Я сжала губы. Два часа у плиты – и вот результат. Унижение, упрёки, а муж снова делает вид, что его здесь нет.
– Мама, перестань, – наконец произнёс Василий, но как-то неуверенно, словно выполнял неприятную обязанность.
– Я что, не могу сказать правду? – свекровь приподняла идеально выщипанные брови. – Вася, ты же сам говорил, что в прошлый раз у тебя болел живот. Скажи ей.
Он помолчал, потом пожал плечами:
– Наташ, давай не будем устраивать сцен. Мама по-своему беспокоится.
Я со звоном поставила тарелки в раковину. Руки дрожали от обиды и злости.
– Конечно, – процедила я сквозь зубы. – Какие сцены? Я же просто кухарка.
– И что ты сделала? – Ирка, моя старшая сестра, всегда говорила прямо. Её кухня была полной противоположностью моей – яркая, солнечная, с разноцветными баночками специй на полках.
– А что я могла сделать? – я помешивала уже остывший кофе. – Собрала посуду, вымыла. Как обычно.
– Дура ты, Наташка, – беззлобно сказала Ирка. – Сколько можно терпеть? Третий год замужем, а всё как в первые дни – на цыпочках ходишь. Она тебя за человека не считает, а ты улыбаешься.
– Вася между двух огней, – я защищала мужа по привычке. – Ему тяжело.
– А тебе легко? – Ирка фыркнула. – Если ты себя не защитишь, никто не защитит. Ни мама твоя, ни я, ни тем более муж, который маменькин сынок. Прости за прямоту.
Я вздохнула. Ирка была права, но признать это означало необходимость что-то менять. А я боялась перемен. Боялась, что Вася встанет на сторону матери. Боялась остаться одной.
– Помнишь, как бабушка говорила? – Ирка положила передо мной печенье. – «Девочки, никогда не позволяйте делать из себя половик. Потому что потом никто не поймёт, почему половик вдруг заговорил».
Я невольно улыбнулась. Наша бабушка, простая деревенская женщина, пережившая войну, голод и смерть троих детей, была сильнее любой городской интеллигентки вроде моей свекрови.
– Бабуля бы ей такое устроила, – я вздохнула. – Помнишь, как она дядю Колю отчитала, когда он пьяный пришёл?
– Ещё бы! Он потом неделю на сеновале спал, – рассмеялась Ирка. – Так что решай, Наташка. Либо ты половик, либо хозяйка дома.
В следующую пятницу я решила приготовить голубцы – блюдо, которое всегда хвалил Вася. Я старалась – подобрала идеальные кочаны капусты, фарш сделала из трёх видов мяса, соус томила на медленном огне с ароматными травами.
Раздался звонок в дверь.
– Василёчек! – Лидия Петровна, как всегда, принесла свою фирменную шарлотку. – А я тебе яблочек антоновских привезла, как ты любишь!
Она прошла на кухню, поставила пирог на стол и тут же стала командовать:
– Наташа, ты чашки эти убери, они с трещинами. У меня сервиз есть, чешский, я вам привезу. И скатерть эта… слишком простая для семейного ужина.
Я молча продолжала накрывать на стол.
– А ты всё со своими голубцами возишься, – она заглянула под крышку кастрюли. – У Васи от капусты всегда вздутие. Я ему в детстве никогда капусту не давала.
– Мама, я люблю Наташины голубцы, – вмешался Вася, и я благодарно взглянула на него.
– Конечно-конечно, – кивнула свекровь. – Ты у меня такой добрый, всем угодить хочешь. Весь в отца – он тоже никогда не жаловался, даже когда я в первые годы замужества такое готовила! – она хихикнула. – Бедный, терпел мои кулинарные эксперименты.
Я разложила голубцы по тарелкам, полила соусом. Вася с аппетитом принялся за еду.
– Вкусно, Наташ, – искренне сказал он.
Лидия Петровна осторожно потыкала вилкой в свою порцию.
– Рис недоварен, – констатировала она. – И мясо слишком острое. Вася, тебе нельзя острое, у тебя поджелудочная.
– Мама, всё нормально, – буркнул Вася.
– Я просто беспокоюсь, – Лидия Петровна отодвинула тарелку. – Знаешь, Наташа, я тебе привезу свою книгу рецептов. Там всё подробно расписано. Василий с детства привередлив в еде, его желудок не всё принимает.
Я смотрела на эту женщину и понимала – она никогда не изменится. Никогда не примет меня как равную, как женщину, достойную её сына.
– А до Наташи ты был такой живой, – продолжала свекровь, обращаясь к сыну. – Помнишь, как мы с тобой в театры ходили? На выставки? А сейчас всё дома и дома.
– При чём тут Наташа? – поморщился Вася. – У меня работы много.
– Конечно-конечно, – закивала Лидия Петровна. – Я ничего не говорю. Просто… странно всё это. Как женился, так будто подменили тебя. Может, сглазили?
Я слушала этот бред и чувствовала, как внутри что-то ломается. Перед глазами встало лицо бабушки: «Не позволяй делать из себя половик».
В среду я вернулась с работы раньше обычного – разболелась голова, и начальница отпустила меня домой. Открыв дверь своим ключом, я услышала шум на кухне.
Лидия Петровна, с фартуком поверх дорогого костюма, деловито перебирала мои кухонные шкафчики. На столе громоздилась куча вещей – моих вещей – которые она явно собиралась выбросить.
– Что вы делаете? – от удивления я даже не разозлилась сразу.
Свекровь вздрогнула.
– Ой, Наташа! А ты чего так рано? – она не выглядела смущённой. – Я тут решила тебе помочь, порядок навести. У тебя столько ненужного!
Я подошла ближе. На столе лежали мои любимые баночки со специями, которые я собирала годами, керамические кружки ручной работы, подаренные друзьями на новоселье, дедушкин чугунный казан.
– Это мои вещи, – я старалась говорить спокойно. – Мои вещи в моём доме.
– Не кипятись, – отмахнулась свекровь. – Эти специи просрочены, я уверена. А эти чашки с трещинами – как Вася из такого может пить? И зачем вам этот старый казан? Я купила вам современную кастрюлю, тефлоновую.
Я увидела в мусорном ведре свои любимые деревянные лопаточки.
– Вы выбросили мои вещи? – мой голос дрожал.
– Да ладно тебе, – свекровь продолжала копаться в шкафу. – Я всего лишь хотела сделать как лучше. Вася же мой сын, я должна заботиться о его здоровье. А ты готовишь в каких-то странных посудинах, неизвестно где хранишь продукты…
Я молча достала из мусорного ведра свои лопаточки, вытерла их полотенцем и положила на место. Затем начала собирать рассыпанные по столу специи.
– Лидия Петровна, – я старалась говорить твёрдо. – Я очень прошу вас больше никогда не приходить в наш дом без приглашения. И тем более не трогать мои вещи.
– Что значит «твои»? – возмутилась свекровь. – Вы с Васей семья. Всё общее.
– Именно. Моё и Васино. Не ваше.
Лидия Петровна поджала губы.
– Хорошо же ты к матери мужа относишься. А я всего лишь помочь хотела.
Я не ответила. Внутри клокотала ярость, но я понимала – сейчас не время для скандала. Сначала нужно поговорить с Васей.
Вечером я рассказала мужу о происшествии. Он слушал, хмурился, но в итоге только сказал:
– Наташ, ну ты пойми – она одинокая женщина. Папа умер, я – единственный сын. Ей просто не хватает внимания.
– А ты пойми, – я старалась не сорваться, – что в нашем доме какая-то женщина – пусть даже твоя мать – роется в моих вещах и выбрасывает их без спроса!
– Не накручивай, – Вася устало потёр переносицу. – Мама перегнула палку, я с ней поговорю. Но давай без драмы.
«Без драмы». Это было его любимое выражение. Словно всё, что волновало меня, было просто женскими капризами, недостойными серьёзного разговора.
В пятницу Лидия Петровна пришла как ни в чём не бывало. Принесла очередную шарлотку, расположилась за столом, как королева. Я приготовила тушёную курицу с овощами – нейтральное блюдо, которое не могло вызвать нареканий.
Но я ошибалась.
– Курица суховата, – заявила свекровь, попробовав первый кусочек. – И морковь переварена. Ты слишком много специй кладёшь, Наташенька. Василию нельзя острое.
Я посмотрела на мужа. Он сосредоточенно жевал, не поднимая глаз.
– А я бы выбрала другую курицу, – продолжала Лидия Петровна. – Эта какая-то жёсткая. В мои времена мясо было мягче. Сейчас этими гормонами всё напичкано. Хотя дело, конечно, и в умении готовить.
И тут что-то внутри меня щёлкнуло. Я вспомнила бабушкины слова. Вспомнила своё унижение, когда я увидела в мусоре дедушкины вещи. Вспомнила все вечера, когда я, как побитая собака, молча сносила замечания этой женщины.
Я медленно положила вилку на стол и встала.
– Знаете что, Лидия Петровна, – мой голос звучал неожиданно спокойно. – В моём доме больше не будет унижений. Если вам не нравится моя еда – готовьте сами. Только у себя дома.
Наступила тишина. Вася замер с вилкой в руке. Свекровь приоткрыла рот, но от удивления не сразу нашлась с ответом.
– Наташа, – муж положил руку мне на плечо. – Давай не будем…
– Нет, Вася, – я отстранилась. – Я больше не буду молчать. Три года я терплю, что в нашем доме меня постоянно унижают и критикуют. А ты, если и дальше будешь молчать, то сам себе и готовь. Я больше не буду для всех удобной.
– Как ты смеешь так разговаривать? – Лидия Петровна наконец обрела голос. – Вася, ты слышишь, что она говорит твоей матери?
– Слышу, – неожиданно твёрдо ответил Вася. – И с тобой, мама, я тоже хочу поговорить. Ты перегибаешь. У нас своя семья. И Наташа – моя жена, я её люблю.
– Теперь понятно, кто в доме хозяин, – свекровь встала, гордо выпрямившись. – Извините, что помешала вашему семейному счастью.
Она направилась в прихожую, демонстративно медленно надевая пальто.
– Мама, – Вася пошёл за ней. – Не нужно так. Просто давай уважать друг друга.
– Меня унизили в доме моего сына, – патетически произнесла Лидия Петровна. – Я этого не забуду.
Дверь за ней закрылась. Мы с Васей остались одни.
– Зачем ты устроила скандал? – спросил он, но без привычной укоризны. – Теперь она неделю звонить будет, жаловаться.
– А зачем она устраивает мне скандал каждую пятницу? – парировала я. – Почему я должна терпеть унижения в собственном доме?
Вася сел за стол, задумчиво покрутил в руках вилку.
– Знаешь, – неожиданно сказал он, – мама всю жизнь так себя ведёт. С отцом было то же самое. Он просто смирился, а я… я, наверное, привык считать это нормальным.
Он поднял на меня глаза:
– Прости меня, Наташ. Ты права. Я должен был заступиться за тебя раньше.
Три недели от свекрови не было ни слуху, ни духу. Вася звонил ей, но разговоры выходили короткими и натянутыми. Я чувствовала себя виноватой – несмотря ни на что, он любил свою мать.
А потом раздался телефонный звонок.
– Наташа, – голос Лидии Петровны звучал непривычно мягко. – Я хотела пригласить тебя на чай. Без Васи. Женский разговор.
Я согласилась, хотя и с опаской. В её квартире, где всё дышало безупречным порядком, мы сидели за накрытым столом. Чай в фарфоровых чашках, идеальное песочное печенье.
– Ты любишь моего сына, – не спросила, а констатировала Лидия Петровна. – И ты умеешь постоять за себя… Это важно.
Я молчала, не зная, что ответить.
– Я всю жизнь была жертвой, – неожиданно призналась свекровь. – Родители выбрали мне мужа, я не смела перечить. Потом муж командовал. Я думала, хоть сына смогу контролировать… Глупо, да?
Она вздохнула:
– Не повторяй моих ошибок, Наташа. Вася – сильный мужчина, но ему нужна сильная женщина рядом. Такая, которая не даст сесть себе на шею.
Я смотрела на неё и не верила своим ушам.
– Вы меня не ненавидите? – вырвалось у меня.
Лидия Петровна улыбнулась – впервые искренне:
– Я завидую тебе, девочка. У тебя есть то, чего никогда не было у меня – смелость отстаивать себя.
В следующую пятницу мы снова собрались за ужином – уже втроём. Я приготовила рыбу с овощами, Лидия Петровна принесла вино вместо привычной шарлотки.
– Потрясающе вкусно, – сказала она, попробовав рыбу. – Ты отлично готовишь, Наташа.
Вася удивлённо поднял брови, но промолчал.
Мы говорили о работе, о новостях, о планах на отпуск. Без подколок, без напряжения. Впервые я почувствовала себя не чужой в этой семье.
Когда ужин закончился, и мы прощались в прихожей, Лидия Петровна неожиданно обняла меня:
– Спасибо за вечер, дорогая. Ты хорошая хозяйка.
Дверь за ней закрылась, и Вася обнял меня за плечи:
– Что ты с ней сделала? Подменила мою мать?
Я улыбнулась:
– Просто перестала быть половиком, как говорила моя бабушка.
Может, не всё ещё идеально в нашей семье. Может, старые обиды не забудутся так быстро. Но я чувствовала, что заслужила уважение – свекрови, мужа и, что самое важное, себя самой. И это стоило всех пролитых слёз и мучительных сомнений.
В тот вечер, засыпая рядом с мужем, я думала о своей бабушке. Если бы она была жива, она бы одобрительно кивнула: «Молодец, девочка. Нельзя позволять другим определять твою ценность».
