— Может, перестанешь возиться с этими цветами? — Артём поправил галстук, наблюдая, как я пересаживаю фиалки. — Запачкаешься же.
Я улыбнулась, не отрываясь от дела. Восьмой год брака научил меня не реагировать на такие замечания. Муж вздохнул и посмотрел на часы. — Я опаздываю на совещание. К маме сегодня заедешь?
— Конечно, — ответила я, стряхивая землю с пальцев. — Людмила Павловна просила помочь с геранью. И новый роман принесу, который она просила.
Артём хмыкнул, словно был удивлен, что его мать читает романы.
— Странно вы сблизились, — пробормотал он, застегивая пиджак. — Не помню, чтобы она раньше цветами занималась.
— Потому что ты давно не заходишь к ней просто так, — мягко заметила я, но муж уже схватил портфель и направился к двери.
— Работа, Лена. Кстати, напомни ей, что счета за отопление пришли.
Дверь захлопнулась. Я вздохнула и завершила пересадку фиалок. Муж прав — мы со свекровью действительно сблизились, чего никто не ожидал. Особенно сам Артём. Людмила Павловна встретила меня в вязаном кардигане с чашкой чая в руке. Её глаза засияли, когда я достала книгу.
— Елена, золотце! — она забрала роман и сразу взглянула на аннотацию. — А я пирог испекла. С яблоками, как ты любишь.
Квартира свекрови всегда пахла уютом — книжная пыль, специи, и какой-то особый аромат спокойствия.
— Как Артём? — спросила она, разливая чай.
— Работает много, — я постаралась улыбнуться беззаботно. — Сегодня совещание важное.
— У него всегда что-то важное, — свекровь покачала головой. — Весь в отца. Тот тоже вечно бежал куда-то. Так и не успел остановиться, насладиться моментом.
Мы сели у окна, где Людмила Павловна устроила настоящий зимний сад. Герань, фиалки, миниатюрная лаванда — всё цвело под её заботливыми руками. — Хотела спросить тебя про эту красавицу, — она указала на фиолетовый цветок. — Начала вянуть.
Следующий час мы провели, пересаживая растения и разговаривая о жизни.
Я рассказывала о школе, где работала, о новых поступлениях. Она делилась воспоминаниями.
— Знаешь, иногда думаю — надо было путешествовать больше, — произнесла она, аккуратно обрезая сухие листья. — Всё копила, экономила. А для чего?
— Никогда не поздно начать, — заметила я. — Может, съездите куда-нибудь весной?
— В моём возрасте уже страшновато одной, — она хитро улыбнулась. — Может, с тобой махнём? Артёма всё равно не вытащить.
Я засмеялась, представив нас двоих с чемоданами на морском побережье.
— А что? Прекрасная идея!
Свекровь вдруг стала серьёзной, отложила ножницы.
— Елена, хочу тебе сказать… Я всю жизнь мечтала о дочери.
Она взяла меня за руку, и я почувствовала тепло её сухих пальцев.
— Сын у меня хороший, но весь в отца — холодный и занятой, со мной почти не говорит уже много лет. А с тобой я наконец чувствую, что у меня есть дочь.
Я сжала её руку в ответ, не зная, что сказать. Эта женщина стала мне ближе многих, даже некоторых кровных родственников. — И знаешь, — продолжила она, понизив голос, будто делилась секретом, — я ведь кое-что накопила за эти годы. Всегда была бережливой. Инвестировала понемногу.
— Людмила Павловна, не нужно об этом, — я покачала головой.
— Нужно, — она упрямо поджала губы. — Артём никогда не интересовался. Для него деньги — то, что тратится здесь и сейчас. А я думала о будущем.
Она открыла ящик секретера и достала папку с бумагами.
— Это мои инвестиции. Акции, облигации. Хочу, чтобы ты знала.
— Но почему я? Артём должен…
— Артём не поймёт. Он думает, что у меня лишь пенсия. Никогда не спрашивал, как я жила, как планировала. А ты — спрашиваешь.
Я неловко взяла папку. Свекровь продолжила, глядя в окно:
— Знаешь, о чём я мечтаю? Чтобы у вас был свой дом. Настоящий, с садом. Где можно утром выйти на крыльцо с кружкой чая.
Я улыбнулась, потому что это была и моя мечта. Артём всегда отмахивался — зачем дом, когда есть квартира в центре? Но я видела этот дом во снах: светлые комнаты, книжные полки до потолка, грядки с зеленью, деревянная беседка. — Может, ещё обустроим такой, — я подмигнула ей, и свекровь рассмеялась.
— Обязательно, — она аккуратно забрала папку и вернула в секретер. — А пока, идём пить чай с пирогом. И расскажи мне про ту книгу, что ты принесла.
Мы проговорили до вечера. Я опять вернулась домой позже, чем планировала, но Артём даже не заметил. Он сидел за ноутбуком, погружённый в таблицы, и лишь кивнул, когда я поставила рядом ужин. Он так и не спросил, как прошёл мой день. Как себя чувствует его мать. Не знал, что мы строили планы на весеннее путешествие.
Не догадывался, какая внутренняя жизнь была у женщины, родившей его.
И я не стала рассказывать. Это был наш с Людмилой Павловной маленький мир, который мы создали вдвоём.
Телефонный звонок разбудил меня в четыре утра. Дрожащими пальцами я нащупала телефон, сразу почувствовав: случилось что-то страшное.
— Елена Андреевна? — незнакомый мужской голос. — Это сосед Людмилы Павловны. Ей плохо. Скорая уже едет.
Артём проснулся, когда я судорожно натягивала джинсы.
— Куда ты? — сонно пробормотал он.
— Твоей маме плохо, — я уже искала ключи от машины. — Скорая едет.
Он несколько секунд смотрел в потолок, потом медленно сел.
— Я на работу к девяти… — начал он.
— Артём! — я впервые за долгое время повысила голос. — Твоя мать в больницу едет!
Он молча встал и начал одеваться.
Мы примчались, когда скорая уже загружала каталку. Людмила Павловна была бледной, с синеватыми губами. Сердце, сказал врач. Доступно объяснил ситуацию: прогноз тяжёлый. Следующие две недели слились в бесконечную вереницу больничных коридоров, разговоров с врачами.
Я брала отгулы, ночевала в кресле у её постели. Держала за руку, рассказывала о книгах, о цветах, что продолжали цвести в её квартире — я заезжала поливать их каждый день.
Артём приходил вечерами. Смотрел на мать растерянно, будто не узнавал. Говорил «выздоравливай» и уходил через полчаса. Работа, заказчики, проекты — его мир существовал отдельно от этой больничной палаты. В последний день Людмила Павловна очнулась. Посмотрела на меня ясными глазами.
— Елена, — её голос был едва слышен, — в секретере, нижний ящик… Там конверт. Нотариус всё заверил.
— Тише, тише, — я гладила её руку. — Поправитесь, сами покажете.
— Нет, — она слабо качнула головой. — Времени мало. Конверт на твоё имя. Артём… не готов. Дом, помнишь? Сад…
Она ещё что-то шептала про цветы, и я кивала, не в силах сдержать слёзы. К вечеру пришёл Артём. Впервые за две недели остался на всю ночь. Людмила Павловна ушла на рассвете. Тихо, словно уснула.
Прощание прошло спокойно. Немногочисленные коллеги, соседи, пара родственников из области.
Артём был собран, деловит, организовал всё чётко.
Я словно наблюдала со стороны — муж, которого я не видела таким активным в общении с матерью при её жизни, теперь безупречно выполнял сыновний долг. Раздавал указания, принимал соболезнования. После наступила пустота. Артём вернулся к работе. Квартира свекрови осталась закрытой. «Надо разобрать вещи», — сказал Артём и ушёл на работу.
Тот самый конверт лежал в нижнем ящике секретера, плотный белый конверт с печатью нотариуса. «Елене Андреевне Соколовой» — аккуратный почерк свекрови. Внутри было завещание. И письмо. «Ты была моей семьёй, — писала Людмила Павловна. — Ты знала, что мне важно. Пусть эти деньги помогут тебе исполнить мечту о доме. Артёма я люблю, но ему пока не до настоящих ценностей. Я верю — он поймёт». Я перечитала документ трижды, не веря глазам. Всё имущество, включая квартиру и сбережения, свекровь оставила мне. Не сыну. Мне.
Ошеломлённая, я вернулась домой. Не сказала Артёму ничего — он работал допоздна, потом рухнул спать. Я смотрела на его усталое лицо и думала: как ты отреагируешь? Что почувствуешь, когда узнаешь? Ответ я получила через неделю. Муж вернулся с работы раздражённый, бросил портфель в угол, налил себе виски.
— Хватит этого, — он обвёл рукой квартиру. — Вся жизнь — для других. Работа, обязательства. Я устал.
Я молча смотрела на него.
— Прощание с мамой, — продолжил он, делая глоток, — заставило меня задуматься. Жизнь одна, короткая. Я решил, Лена.
Он подошёл к окну и заговорил, глядя на вечерний город:
— Я потрачу всё мамино наследство на себя, — сказал он сквозь зубы. — Съезжу в Грузию, возьму мотоцикл. Может, уволюсь. Я знаю, что у нее было порядком денег, плюс квартиру продам.
— А как же… дом? — осторожно спросила я. — Мы же мечтали…
— Какой дом? — он дёрнул плечом. — Мне надоело всё откладывать. Мы потом как-нибудь.
— Артём, но разве твоя мама хотела бы…
— Ты ничего не решаешь, — отрезал он. — Наследство — моё. Я её сын.
Я смотрела на его напряжённую спину и чувствовала, как что-то меняется внутри. Тяжесть конверта в сумке — свекровь словно была рядом, поддерживала меня. — Завтра пойдём к нотариусу, — бросил Артём, не оборачиваясь. — Пора оформлять документы.
Нотариальная контора встретила нас прохладой и запахом бумаг. Нотариус, пожилая женщина с внимательным взглядом, разложила папки на столе. Артём сел напротив неё, выпрямив спину. Я опустилась рядом, сжимая сумку.
— Соболезную вашей утрате, — произнесла нотариус, глядя на нас обоих. — Ваша мать была моей клиенткой много лет. Очень рассудительная женщина.
— Благодарю, — Артём поправил манжету рубашки. — Давайте не будем затягивать с формальностями.
— Разумеется, — нотариус открыла папку с документами. — Завещание Людмилы Павловны у меня. Вы уже знакомы с его содержанием?
Артём выпрямился, на его лице появилась уверенность.
— Естественно. И как единственный наследник хотел бы завершить всё в кратчайшие сроки.
Нотариус на мгновение замерла, взгляд её скользнул в мою сторону. Что-то неуловимое промелькнуло на её лице — то ли удивление, то ли понимание. — Видите ли, произошло небольшое недоразумение, — она достала документ с печатью. — Согласно воле Людмилы Павловны, наследницей назначена Елена Андреевна Соколова.
Лицо Артёма застыло. Он медленно повернулся ко мне.
— Что?
Я достала из сумки конверт.
— Твоя мама оставила это мне неделю назад, — мой голос звучал спокойнее, чем я ожидала. — Там письмо.
Артём схватил конверт, дрожащими руками вытащил бумаги. Его глаза бегали по строчкам, лицо постепенно бледнело.
— Это какая-то ошибка! — он вскочил. — Почему тебе?! Она не могла!
— Могла, — тихо сказала я. — И сделала.
— Я потребую экспертизу! — он резко повернулся к нотариусу. — Возможно, на неё давили…
— Людмила Павловна была в ясном сознании, — жёстко прервала его нотариус. — Завещание составлено по всем правилам. Я лично удостоверилась, что она действует осознанно и по собственной воле.
Артём опустился на стул, смял в руках письмо.
— Мама не могла… я её сын…
— Потому что я её слушала, — сказала я, глядя ему в глаза. — Потому что я рядом была. Потому что я — её семья, а не просто родня по документам.
Артём посмотрел на меня так, словно видел впервые.
— О чём вы говорили? — его голос стал хриплым. — Что она тебе рассказывала?
— Обо всём, — я вспомнила наши долгие разговоры. — О её молодости. О путешествии в Сочи, где она встретила твоего отца. О том, как работала по ночам, чтобы оплатить твоё обучение. О мечтах, которые откладывала на потом.
Я замолчала. Артём сидел, обхватив голову руками.
— Почему она не говорила этого мне? — прошептал он.
— Она пыталась, — ответила я. — Но у тебя всегда была работа, встречи, дела.
Мы вышли из конторы молча. На улице моросил дождь. Артём шёл рядом, ссутулившись, с потухшим взглядом. — Я… не думал… — наконец произнёс он. — Казалось, у нас ещё будет время.
Я коснулась его руки.
— Она не отнимала у тебя любовь. Просто отдала деньги тому, кто её по-настоящему знал последние годы
****.
Прошло три месяца. Я купила дом за городом — светлый, с широкими окнами и участком для сада. Первым делом высадила герань — отростки от растений Людмилы Павловны.
Артём согласился, что я могу потратить деньги нам дом, это моё право. Он даже помогал с ремонтом. Между нами установилось странное, но честное перемирие.
В тот день он закончил устанавливать книжные полки — точно такие, о которых мечтала его мать. Яркое весеннее солнце заливало комнату.
— Представь, я нашёл её старые фотоальбомы, — сказал Артём, протягивая мне чашку с чаем. — Никогда не видел эти снимки. Мама в горах, на байдарке…
Он сел рядом, задумчиво глядя в окно на распускающийся сад.
— Теперь я понимаю, — его голос звучал мягче обычного. — Спасибо, что ты была рядом с ней. И что не отвернулась от меня.
Я посмотрела на фотографию, где молодая Людмила Павловна смеялась, подняв руки к небу на фоне моря. — Она бы хотела, чтобы ты понял, что главное — не деньги, — сказала я. — Главное — быть рядом. Пока не поздно.
Артём кивнул. Допил чай и поднялся.
— Мне пора на работу.
Он ушёл, аккуратно закрыв дверь. Я подошла к окну, наблюдая, как он садится в машину.
На клумбе распускались первые тюльпаны — мы с Людмилой Павловной обсуждали, где их лучше посадить, ещё прошлой осенью.
Я улыбнулась, ощущая её незримое присутствие в каждом уголке этого дома. В книгах на полках, в цветах на подоконнике, в тёплом свете, наполнявшем комнаты. Это был не просто дом. Это было наследство, гораздо более ценное, чем деньги или имущество — способность видеть главное, ценить настоящее и не откладывать жизнь на потом.
