— Встречайте подмогу, новосёлы! — заорала Валентина Степановна ещё с калитки и с грохотом опустила ведро на землю. — Мы с папой прибыли! С лопатами и боевым настроем!
Анна вздрогнула от неожиданности. Она стояла у крыльца с кружкой кофе, босиком, в растянутой футболке. Утро. Птички. Тишина. Только что собиралась разложить семена бархатцев. А теперь — в калитке свекровь и Николай Андреевич, нагруженные, как под расселение.
— Мама? А вы… вы что, не сказали, что приедете?
— Так сюрприз же! — сияла Валентина. — А то вы всё сами-сами, дача туда, дача сюда. Молодёжь нынче пошла нерабочая. Мы решили помочь. Где у вас тут грабли?
— Игорь… — только и смогла выдохнуть Анна, обернувшись.
Игорь вышел из дома с бутербродом в руке, зевнул, увидел родителей — и сразу сделал вид, что так и планировали:
— А, приехали. Ну и отлично, копать-то много.
— Вот! — подхватила Валентина. — Хоть один меня понимает! Аня, ты не обижайся, но тут землю перекопать надо, твою клумбу — извини, убрала, неудобно она. Мы тут план нарисовали: парник, грядки, садовую дорожку…
— Вы… уже убрали мою клумбу? — спросила Анна, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
— Ну что ты, она маленькая была, и ни к чему. Ромашки твои мы убрали — они мешали. Перцы вместо них посадим, а если хочешь — пересадим куда-нибудь в тенёк, возле забора.
Анна молчала. Игорь задумчиво жевал, глядя мимо.
Дачу они с Игорем купили весной — в кредит, с вложением всех накоплений. Квартира оставалась в городе — бабушкина однушка, тесная, но своя. А тут — простор, яблони, даже ручей за участком. Хотели приезжать по выходным, но так затянуло, что почти переехали: обдирали обои, перестилали пол, носили воду из колодца, дышали сосновым воздухом. Уставали — но были счастливы. До этого утра.
— Так, холодильник лучше сюда! — командовала Валентина уже в кухне. — У вас неправильно стоит, у окна жарко, продукты испортятся.
— Мам, — начал Игорь, — ну не начинай.
— А чего начинать? Я же для дела! Ты спроси у Ани, ей самой удобно, когда всё перекопано и переставлено, да?
Анна стояла с чашкой, в которой остыл кофе. Она смотрела, как в её, пусть временно обжитом, но таком желанном доме кто-то чужой распоряжается мебелью, ломает порядок, не спрашивает.
Игорь, как обычно, молчал. Или, хуже, шутил:
— Ну, мам, ты как всегда — ураган. Сейчас тут у нас будет совхоз имени Валентины Степановны.
Все засмеялись. Все, кроме Анны.
После той пятницы свекровь будто прописалась на даче. То с мужем приезжали, то одна. Привозила пироги, новые семена, соседскую подругу с советами: «Надо было теплицу с юга ставить, а не как вы — от балды!»
Анна всё чаще оставалась в городе. Под предлогом работы, усталости, дел. В душе болело — даже не из-за клумбы. Из-за того, как легко их с Игорем маленький уют вытеснялся громким чужим «так правильно».
— Я просто не могу туда ехать, — призналась она однажды Вике по телефону. — Я прихожу — и будто не я там живу. Всё чужое. Я там больше не хозяйка. Я как гостья, которую терпят.— А Игорь? — тихо спросила Вика.— А он… молчит. Ему норм. Главное — не ругаться.
Сначала Игорь просто ездил без неё — «на денёк, помочь отцу». Потом — на выходные. Потом — на неделю. Объяснял всё тем же:
— У нас там работы — завал. Я ж мужик. Кто, если не я?
Анна пыталась говорить. Не обвинять — просто понять, где они. Он отмахивался, как от мухи:
— Ты опять начинаешь. Всё тебе не так.
Однажды она осталась ночевать у матери. Вернулась утром — Игоря не было. Телефон валялся на кухонном столе, на экране мигнуло сообщение:
«Я как приеду — сразу на дачу. Приезжай, если хочешь. Скучаю.»
Анна застыла. Имя в контакте было незнакомым, но фотография — молодая девушка с длинными волосами. Следом пришло второе:
«Пирожки тебе оставила. Как в прошлый раз, с мясом. »
Она взяла телефон. Полистала. Переписка была короткая, но нежная. Смайлики. Восклицания. Слова, которых Игорь давно ей не говорил.
На дачу она поехала на следующий день. В автобусе трясло. На заднем сидении кто-то громко жевал чипсы. У неё дрожали руки, но внутри было странно спокойно. Как будто ледяной панцирь закрыл все эмоции.
Дом встретил тишиной. На крыльце стояли две чашки. Из одной пила пчела. Из дома доносились голоса. Анна вошла — тихо, как будто боялась напугать.
В кухне за столом сидел Игорь. Рядом — девушка лет двадцати пяти, светлая, с улыбкой. Она как раз отломила кусок пирога и что-то рассказывала про «у бабушки в деревне тоже был парник».
Они увидели Анну одновременно. Игорь подскочил. Девушка побледнела.
— Ты чего… ты ж должна была… — начал он.
Анна молчала. Просто смотрела. Потом повернулась и вышла.
Он догнал её на тропинке.
— Ань, это просто… она заезжала. Мимо ехала. Что ты придумала?
— Я ничего не придумала. Я всё вижу. И всё поняла.
— Мама ей сказала, что мы тут работаем, — бормотал он. — Она… просто помогала.
Анна остановилась и впервые посмотрела ему в глаза:
— Это мама тебе её подогнала?
Он отвёл взгляд. Потом прошептал:
— Она говорит, ты меня тормозишь. Постоянно недовольна. А с Катей легко. Улыбается. Не пилит.
— Ага, только перцы сажает и пирожки печёт?
Он не ответил.
Вечером она вернулась в город. Не плакала. Не звонила маме. Просто долго сидела на кухне. Пила воду. Смотрела в окно.
А наутро собрала сумку и поехала к родителям. Сказала, что на пару дней. Просто отдохнуть. Остыть. Прийти в себя.
Мама ничего не спрашивала. Только накрыла пледом, поставила тарелку с вареньем.
— Сиди. Не думай пока. Отоспись.
Через неделю вернулся Данила. Сын соседки. Когда-то они вместе в детстве ловили жуков в огороде. Теперь он — высокий, крепкий, с тяжёлыми руками и ровным голосом.
— Аня? Ты? — удивился он. — Совсем не изменилась.
— А ты — очень, — улыбнулась она. — Вахты?
— Ага. Ямал. Только приехал к маме, отдохнуть.
Пили чай под яблоней. Говорили о пустяках. И было так тихо, что она услышала, как капает вода в старой бочке у сарая.
Он ничего не спрашивал. Только смотрел — прямо, спокойно. Без жалости. И в этом было легче, чем от всех слов.
Лето шло, как всегда, быстро. Валентина Степановна сыпала в семейный чат фотографиями грядок и видео с участка, не забывая комментировать:
— Вот дочка подруги показывает, как надо сажать — всё у неё по уму! Молодец, всё у неё идёт как по маслу.
Анна делала вид, что не замечает. Работала, жила на автомате, старалась отключаться по вечерам. Но внутри её жгло — обида, боль, предательство в какой-то расплывчатой, неуловимой форме. Никакой открытой войны, только намёки, полуулыбки и семейные фото с чужим человеком в доме, который они с Игорем совсем недавно купили вместе. И всё чаще появлялась одна мысль: сбежать бы. Просто исчезнуть, забыться. Хоть на день. Хоть на час.
Однажды Игорь позвонил:
— Я знаю, ты обиделась. Я, может, и не сразу понял, как сильно тебя задело. Но сейчас понимаю. Честно, с Катей у нас не было никакой интрижки. Она просто пару раз заходила помочь на участок — и всё. Мама просила, ну ты же её знаешь… Я не оправдываюсь, просто хочу понять, можно ли ещё что-то исправить. Или для тебя всё уже решено?
Анна слушала и не чувствовала ничего — ни боли, ни надежды. Только пустоту.
— Я не вычёркиваю. Просто больше не вписываюсь, — сказала она и отключилась.
Через пару дней к ней пришла Валентина Степановна. С пирогом и снисходительной улыбкой:
— Надо поговорить. Я всё понимаю. Перегнула где-то. Но ведь у вас была семья. Дача. Муж. Неужели из-за обиды всё перечеркнёшь?
Анна молчала. А потом вдруг сказала:
— Если бы я хотела всё перечеркнуть, я бы давно ушла. Но я всё ещё надеюсь. Потому что любила Игоря. Может, даже ещё люблю. Но вы всё испортили. Вы со своими намёками, с контролем, с этой вашей «знакомой», которая вдруг оказалась рядом в самый удобный момент — когда между нами с Игорем всё пошло наперекосяк. Не она создала проблему, но она с радостью в неё влезла. И вы это допустили.
Валентину явно задели слова Анны — лицо её дёрнулось, голос стал жёстче:
— Ты многое себе позволяешь, Анна, — резко сказала Валентина, лицо её побледнело, взгляд стал холодным. — Только не забывай: квартира, в которой ты сейчас живёшь, вообще-то Игоря. Мы её на него после бабушки переоформили. Это его жильё. Так что подумай. Мириться — всегда можно. А если уж совсем не по тебе — мы ему что-нибудь другое найдём. А ты… решай сама, как тебе быть.
Анна выпрямилась:
— То есть, либо возвращаюсь — либо съезжаю?
— Женщина должна быть мудрой, — выдохнула Валентина.
— Я и есть. Только теперь — не удобная.
В тот же вечер Анна собрала вещи. Оставила ключ на кухонном столе. Уехала к родителям — в тишину, к яблоне и старому чайнику.
Мама не спрашивала лишнего. Только сказала:
— Ты не обязана быть хорошей. Только настоящей. Этого достаточно.
Анна жила у родителей уже вторую неделю. Привыкала к тишине, к тому, что по утрам пахнет сушёными яблоками, а вечером — мятой и укропом из огорода. Иногда просто сидела под яблоней, слушая, как падают зрелые плоды — тяжело, почти с упрёком.
Однажды зашёл Данила. Без звонка, без повода — просто заглянул, как по-родственному. В руках у него была баночка мёда — сказал, пчёл держат, в этом году мёда много, вот и принёс. Сел на лавку, подлил ей чаю.
— Не обидно? — спросил он вдруг. — Столько лет — и всё зря?
— Не зря, — покачала головой Анна. — Я хотя бы больше не вру себе.
Он кивнул. И просто налил ей ещё чаю. А потом сидели молча. И в этой тишине не было боли. Только спокойствие.
Осенью она подала на развод. Без сцен, дележки, криков. Не стала бороться за долю в даче. Не стала напоминать о годах.
Когда Игорь приехал забрать свои вещи, она вручила ему коробку:
— Здесь твои документы. И старая записка. Найдёшь — поймёшь, что всё было. Просто ты это выбросил раньше меня.
Он смотрел молча.
— Ты изменилась, — сказал он.
— Нет. Я просто теперь — это я.
Перед вахтой Данила сказал:
— Если захочешь — приезжай. Не насовсем. Просто… когда захочешь.
Анна кивнула. Впервые не боялась неизвестности. Потому что знала: теперь всё будет по её правилам.
Не по указке свекрови. Не по удобству мужа. Не по чужому сценарию.
А по сердцу.
Это не история о разводе. Это история о возвращении к себе. О том, как важно не сдавать себя в аренду ради чужого комфорта.
Анна больше не убеждает, не объясняет, не боится.
Она просто живет по-настоящему.
