Оля Сорокина сидела на кухне, обхватив ладонями чашку остывшего чая. За окном моросил дождь — мелкий, надоедливый, уже третий день подряд. Из комнаты доносился приглушенный звук телевизора, где Игорь смотрел какой-то футбольный матч, делая вид, что их утренний разговор не состоялся.
— Что? — переспросил он тогда, будто не расслышал. — Ты не хочешь, чтобы моя мать жила на даче?
— Я не хочу, чтобы там была твоя родня, — повторила Оля, четко выговаривая каждое слово. — Ни мать, ни братья, ни их дети. Никто. Это моя дача, доставшаяся от моих родителей. Я там выросла.
Игорь смотрел на нее так, словно видел впервые. За двенадцать лет брака Оля научилась распознавать его взгляды: ласковые по утрам, усталые после работы, игривые в те редкие моменты, когда они оставались одни. Но такого — холодного, оценивающего — она не видела никогда.
— Почему сейчас? — спросил он наконец. — Почему ты заговорила об этом именно сейчас, когда ей действительно нужна помощь?
Оля отвернулась к окну. Капли дождя стекали по стеклу, оставляя извилистые дорожки.
— Потому что я устала притворяться, — сказала она тихо. — Устала делать вид, что всё хорошо. Что меня не задевает, когда твоя мать говорит, что я плохая хозяйка. Что я не обижаюсь, когда она при каждом удобном случае вспоминает, как ты мог жениться на Светлане — дочери её подруги. Что мне всё равно, когда она критикует то, как я воспитываю нашего сына.
Игорь молчал, и это молчание говорило больше любых слов. Он всегда так делал, когда разговор касался его матери — замолкал, уходил в себя, а потом делал вид, что ничего не было.
— Ты даже сейчас её защищаешь, — Оля горько усмехнулась. — Своим молчанием.
— Я никого не защищаю, — ответил он наконец. — Просто не понимаю, почему нельзя поступить по-человечески. У неё ремонт в квартире, ей нужно где-то пожить месяц. Максимум два. Дача всё равно пустует большую часть года.
— А у твоего брата Сергея трехкомнатная квартира, и они с женой прекрасно могли бы приютить твою мать. Но почему-то этот вопрос даже не поднимается. Почему? Потому что его жена умеет говорить «нет». А я, по вашему мнению, должна всегда соглашаться.
— При чём тут Сергей? — Игорь повысил голос. — Мы сейчас говорим о нас. О тебе и мне. О том, что ты не хочешь помочь моей матери.
— Не передергивай, — Оля тоже начала злиться. — Я не говорю, что не хочу помочь. Я говорю, что не хочу, чтобы она жила на даче. На моей даче. Там, где похоронены мои родители. Где каждый уголок напоминает о них.
Игорь встал из-за стола так резко, что чашка с недопитым кофе опрокинулась, и тёмная жидкость растеклась по скатерти.
— Знаешь что, — сказал он, не глядя на жену, — иногда мне кажется, что ты вышла за меня замуж назло моей матери. Чтобы доказать ей, что она не имеет права решать, с кем мне быть.
Оля вздрогнула, как от пощечины.
— А иногда мне кажется, что ты женился на мне, чтобы доказать своей матери, что ты взрослый, — парировала она. — Только по-настоящему взрослый человек не боится сказать родителям «нет».
После этого разговора они почти не разговаривали. Игорь демонстративно ушел в гостиную смотреть футбол, а Оля осталась на кухне, перебирая в голове все обиды, все недомолвки, все моменты, когда она уступала ради мира в семье.
Телефон на столе завибрировал — пришло сообщение от свекрови.
«Игорь сказал, ты против того, чтобы я жила на даче. Не понимаю, почему. Объясни».
Оля усмехнулась. Типичная Вера Павловна — требовательная, прямолинейная, не признающая полутонов. Она никогда не просила, всегда требовала. И сейчас тоже — не «пожалуйста, объясни», а просто «объясни». Как будто имела право знать все мысли невестки.
Оля не стала отвечать. Вместо этого она взяла ключи от машины и куртку.
— Я еду на дачу, — бросила она мужу, проходя мимо гостиной. — Не жди меня к ужину.
Дорога за город заняла почти два часа — пробки, дождь, плохая видимость. Оля крепко сжимала руль, пытаясь сосредоточиться на дороге, а не на обиде, которая жгла изнутри.
Дача встретила её тишиной и запахом сырости. Оля открыла окна, растопила печь и села в старое кресло, когда-то любимое место отца. Вокруг всё напоминало о родителях — книги на полках, выбранные мамой, инструменты в сарае, аккуратно разложенные отцом, яблони в саду, посаженные ими вместе.
Они ушли почти одновременно — сначала отец, от сердечного приступа, а через три месяца мать, словно не желая оставаться без него. Оле тогда было двадцать пять, она только-только закончила университет и начала работать в библиотеке. А через год познакомилась с Игорем.
Вера Павловна невзлюбила её с первого взгляда. «Библиотекарша», — говорила она сыну, не скрываясь. — «Разве это профессия в наше время? И родители простые — учительница и рабочий. Тебе нужна девушка из приличной семьи».
Игорь тогда впервые пошёл против воли матери. Женился на Оле, несмотря на недовольство родни. Но это не значило, что он перестал быть маминым сыном. Нет, он просто научился лавировать между двумя женщинами — женой и матерью, стараясь никого не обидеть. И чаще всего уступала Оля.
Она вздрогнула, когда услышала звук подъезжающей машины. Выглянув в окно, Оля увидела старую «Тойоту» Игоря. Он приехал следом за ней.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, войдя в дом. Его одежда промокла от дождя, волосы прилипли ко лбу, а в глазах читалась решимость. — По-настоящему поговорить. Без криков и обвинений.
Оля молча кивнула и указала на кресло напротив.
— Я люблю тебя, — начал Игорь неожиданно. — Всегда любил. Но иногда мне кажется, что ты не понимаешь, как важна для меня семья. Вся семья, включая мою мать.
— А ты не понимаешь, как важны для меня мои границы, — ответила Оля. — И память о моих родителях.
— Но при чём тут дача?
— При том, что это единственное место, где я чувствую связь с ними. Где могу побыть наедине с их воспоминаниями. А твоя мать… — Оля сделала глубокий вдох, подбирая слова. — Твоя мать всегда относилась ко мне, как к чему-то временному в твоей жизни. Как к ошибке, которую ты рано или поздно исправишь. Двенадцать лет брака ничего не изменили.
Игорь потер переносицу — жест, который он всегда делал, когда нервничал.
— Я знаю, что мама бывает… сложной, — сказал он осторожно. — Но она просто хочет для меня лучшего.
— Нет, — Оля покачала головой. — Она хочет, чтобы всё было по её. Чтобы ты женился на девушке, которую она выбрала. Чтобы ты работал там, где она считает престижным. Чтобы ты жил так, как правильно по её мнению. И она никогда не примет меня, потому что я — символ твоего неповиновения.
Они говорили долго — до глубокой ночи, до хрипоты в горле, до полного эмоционального истощения. И в конце концов пришли к компромиссу: Вера Павловна не будет жить на даче, но они помогут ей снять квартиру на время ремонта.
— Я позвоню ей завтра, — сказал Игорь, когда они уже лежали в постели, вымотанные разговором. — Объясню ситуацию.
— Нет, — Оля приподнялась на локте. — Я сама поговорю с ней. Лично. Думаю, нам давно пора расставить все точки над i.
Вера Павловна Матвеева жила в старом доме в центре города. Её квартира — трехкомнатная, с высокими потолками и антикварной мебелью — всегда казалась Оле музеем, где нельзя ничего трогать.
Свекровь открыла дверь и замерла на пороге, явно не ожидая увидеть невестку.
— Здравствуйте, Вера Павловна, — сказала Оля. — Можно войти? Нам нужно поговорить.
Вера Павловна молча отступила, пропуская её в квартиру. В прихожей пахло краской и пылью — ремонт действительно был в разгаре. Рабочие сновали туда-сюда, снимая старые обои в гостиной.
— Пройдём на кухню, — сказала свекровь. — Там пока не работают.
Они сели за стол, друг напротив друга, как два дуэлянта перед поединком.
— Игорь сказал, ты не хочешь, чтобы я жила на вашей даче, — начала Вера Павловна без предисловий. — Почему?
Оля сделала глубокий вдох. «Сейчас или никогда», — подумала она.
— Потому что вы никогда не уважали мои границы, — ответила она прямо. — С самого начала наших отношений с Игорем вы давали понять, что я вам не ровня. Что я недостаточно хороша для вашего сына. Что мои родители слишком простые, моя работа слишком незначительная, мои интересы слишком приземлённые. Вы критиковали всё — от того, как я готовлю, до того, как я воспитываю нашего сына. И теперь вы хотите жить в доме, который достался мне от родителей? В месте, которое для меня священно?
Вера Павловна слушала, не перебивая, только крепче сжимая в руках чашку с чаем.
— Я всегда хотела для Игоря лучшего, — сказала она наконец. — Всегда. И да, когда он привёл тебя, я думала, что это ошибка. Что ты — временное увлечение. Что он одумается и найдёт девушку, которая подходит нашей семье.
— Вот именно, — кивнула Оля. — И даже спустя двенадцать лет, даже после рождения внука, вы всё ещё думаете так. Всё ещё считаете меня недостойной.
— Нет, — неожиданно твёрдо сказала Вера Павловна. — Я так не думаю. Уже давно. Ты оказалась… сильнее, чем я ожидала. Преданнее. Когда Игорь заболел пять лет назад, ты была рядом каждую минуту. Когда у него были проблемы на работе, ты поддерживала его. Когда родился Миша, ты стала прекрасной матерью, несмотря на все мои опасения.
Оля удивлённо моргнула. Это было первое подобие комплимента, которое она услышала от свекрови за все годы.
— Тогда почему вы продолжаете относиться ко мне, как к врагу? — спросила она.
Вера Павловна отвела взгляд.
— Потому что так проще, — сказала она тихо. — Проще, чем признать, что я ошибалась. Проще, чем изменить привычное поведение. Проще, чем… извиниться.
Они смотрели друг на друга — две женщины, связанные одним мужчиной, но такие разные. Вера Павловна — подтянутая, с идеальной осанкой и безупречной укладкой, несмотря на ремонт в квартире. И Оля — растрёпанная после поездки, с выбившейся из хвоста прядью волос, в джинсах и свитере.
— Я не буду жить на вашей даче, — сказала вдруг Вера Павловна. — Не волнуйся. Я уже договорилась с подругой — поживу у неё, пока не закончится ремонт.
— Мы с Игорем готовы помочь вам снять квартиру, — ответила Оля. — Это компромисс, на который мы пришли вчера.
— Не нужно, — Вера Павловна гордо выпрямилась. — Я справлюсь сама. Всю жизнь справлялась, и сейчас смогу.
Оля кивнула, понимая, что за этими словами — целая жизнь женщины, привыкшей полагаться только на себя. Вера Павловна овдовела рано, одна поднимала троих сыновей, работая хирургом, и никогда, ни у кого не просила помощи. Эта гордость была и её силой, и её слабостью.
— Как хотите, — сказала Оля, вставая. — Но знайте, что предложение остается в силе. И… я хотела бы, чтобы мы попробовали начать заново. Ради Игоря. Ради Миши. Ради нас самих.
Вера Павловна смотрела на невестку долгим, изучающим взглядом.
— Начать заново, — повторила она задумчиво. — Боюсь, это не так просто, как кажется. Некоторые вещи нельзя просто взять и забыть.
— Я не говорю о том, чтобы забыть, — покачала головой Оля. — Я говорю о том, чтобы простить. И двигаться дальше.
Весна сменилась летом, а потом и осенью. Жизнь шла своим чередом — Игорь работал, Оля водила Мишу в детский сад, Вера Павловна вернулась в свою отремонтированную квартиру. На поверхности всё казалось нормальным, но что-то изменилось после того разговора на кухне.
Они с Верой Павловной больше не делали вид, что всё хорошо. Не улыбались натянуто при встречах. Не обменивались фальшивыми любезностями. Вместо этого установилось что-то похожее на вооружённый нейтралитет — каждая признавала право другой на существование, но без лишних сближений.
Миша стал связующим звеном между ними. Вера Павловна забирала внука из садика дважды в неделю, когда у Оли были курсы английского, и проводила с ним время до вечера. Оля не возражала — она видела, как мальчик любит бабушку, и не хотела лишать его этой любви из-за собственных обид.
В один из таких дней, когда Оля пришла забрать сына от свекрови, она застала необычную картину: Вера Павловна и Миша сидели на полу посреди гостиной, разложив вокруг себя старые фотоальбомы.
— Мама, смотри! — воскликнул Миша, увидев Олю. — Это папа, когда был маленький! А это бабушкин муж — мой дедушка, которого я не знал. А это…
— Ты показываете ему семейные архивы? — спросила Оля, присаживаясь рядом.
— Да, — кивнула Вера Павловна. — Мне кажется, он должен знать свою историю. Свои корни.
Оля молча перелистывала страницы альбома — маленький Игорь на руках у отца, Игорь с братьями на рыбалке, Игорь-выпускник в строгом костюме…
— У вас есть фотографии ваших родителей? — неожиданно спросила Вера Павловна. — Миша должен знать и эту часть своей семьи.
Оля подняла взгляд, не веря своим ушам.
— Есть, — ответила она. — На даче. В комоде, в спальне.
— Может быть… — Вера Павловна замялась, подбирая слова. — Может быть, мы могли бы съездить туда все вместе? В следующие выходные? Игорь говорил, что там нужно законсервировать дом на зиму.
Оля смотрела на свекровь — и видела не надменную женщину, считающую себя выше других, а просто немолодую уже бабушку, которая хочет быть частью жизни внука. Всей его жизни, включая память о других бабушке и дедушке.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Давайте съездим.
Выходные на даче выдались на удивление тёплыми для конца сентября. Золотые листья кружились в воздухе, яблоки падали с деревьев, наполняя сад сладким ароматом.
Игорь возился с водопроводом в доме, готовя его к зиме. Миша помогал Вере Павловне собирать последние яблоки. А Оля сидела на веранде с альбомом фотографий, который достала из комода по просьбе свекрови.
— Можно? — Вера Павловна присела рядом, вытирая руки о фартук. Миша убежал играть с соседским мальчиком, и они остались вдвоём.
Оля молча протянула ей альбом. Вера Павловна осторожно перелистывала страницы, всматриваясь в лица людей, которых никогда не знала.
— Твоя мама была красивой, — сказала она, задержавшись на фотографии, где молодая женщина с длинными светлыми волосами держала на руках маленькую Олю. — Ты на неё похожа.
— Все так говорят, — кивнула Оля. — Она была учительницей младших классов. Дети её обожали.
— А твой отец?
— Работал на заводе. Мастером. У него были золотые руки — он мог починить всё, что угодно.
Они молчали, глядя на фотографии — два разных мира, две разные семьи, которые сошлись в одной точке благодаря Игорю.
— Знаешь, — сказала вдруг Вера Павловна, — я всегда считала, что наша семья особенная. Потомственные врачи, интеллигенция… Гордилась этим. Думала, что это делает нас лучше других. — Она покачала головой. — Какая глупость. В конце концов, что действительно важно? Только то, как мы относимся друг к другу. Как любим. Как прощаем.
Оля внимательно посмотрела на свекровь — и увидела в её глазах то, чего не замечала раньше: усталость. Одиночество. Страх стать ненужной.
— Мой отец всегда говорил: «Самая крепкая семья та, где умеют уступать, но не прогибаться», — сказала Оля тихо. — Я долго не понимала, что он имел в виду. Мне казалось, что уступать — значит проигрывать. А на самом деле это просто… мудрость.
Вера Павловна кивнула, и в этом кивке было больше понимания, чем во всех их разговорах за прошедшие годы.
С того дня что-то изменилось между ними. Не сразу, не радикально — они не стали вдруг лучшими подругами или любящими родственницами. Но появилось уважение. Принятие. Готовность видеть друг в друге не врага, а просто человека со своими сильными и слабыми сторонами.
Прошёл год. Миша пошёл в первый класс, Игорь получил повышение на работе, Оля начала писать статьи для литературного журнала — маленькие, но важные изменения в их жизни.
В один из вечеров, когда они с Игорем сидели на кухне после ужина, Оля неожиданно сказала:
— Я думаю, твоей маме стоит продать квартиру.
Игорь удивлённо поднял брови.
— Почему? Она живёт там всю жизнь.
— Именно поэтому, — кивнула Оля. — Слишком много воспоминаний, слишком много одиночества. Ей шестьдесят семь, и она всё чаще жалуется на боли в спине. А эта квартира — четвёртый этаж без лифта.
— И что ты предлагаешь?
Оля сделала глубокий вдох.
— Построить для неё домик на нашей даче. Маленький, но со всеми удобствами. Чтобы она могла жить отдельно, но рядом с нами. Чтобы Миша мог видеть её чаще. Чтобы она не была одна.
Игорь смотрел на жену с изумлением.
— Ты серьёзно? Ты, которая год назад говорила «никакой твоей родни на моей даче не будет»?
— Я много думала, — Оля пожала плечами. — И поняла, что моя дача — это просто место. Материальное. А отношения, семья — это нечто большее. То, что останется, даже когда ничего материального уже не будет. То, что мы передадим Мише.
Игорь протянул руку и сжал ладонь жены.
— Ты уверена? — спросил он тихо. — Это большой шаг.
— Нет, — честно ответила Оля. — Я не уверена. Я боюсь, что мы будем ссориться. Что она снова начнёт вмешиваться в нашу жизнь. Что старые обиды всплывут. Но знаешь… жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на войны. Особенно на войны внутри семьи.
Вера Павловна выслушала их предложение молча, сидя в своём любимом кресле. Её лицо не выражало ничего — ни радости, ни удивления, ни подозрения.
— И с чего вдруг такая щедрость? — спросила она наконец, глядя на невестку. — Особенно от тебя, Оля?
— Не скажу, что это было лёгкое решение, — честно ответила Оля. — Но я подумала о Мише. О том, что для него важно расти в окружении семьи. Всей семьи.
Вера Павловна кивнула, словно получила подтверждение своим мыслям.
— А ты что думаешь, сын? — обратилась она к Игорю. — Это действительно твоё желание или ты просто согласился с женой?
— Мама, — Игорь улыбнулся, — ты прекрасно знаешь, что я всегда хотел, чтобы вы с Олей нашли общий язык. Чтобы моя семья была единым целым, а не разделённым на враждующие лагеря. Так что да, это и моё желание тоже.
Вера Павловна долго молчала, обдумывая услышанное. Потом встала, подошла к окну и повернулась к ним.
— Я согласна, — сказала она. — Но с одним условием. Дом я построю сама, на свои деньги. На вашей земле, но мой дом. Я не хочу быть обязанной никому. Даже вам, мои дорогие.
— Но, мама…
— Никаких «но», Игорь. У меня достаточно сбережений. И я хочу сама решать, каким будет мой дом. Это моё условие.
Оля посмотрела на свекровь — и вдруг рассмеялась. Искренне, от души.
— Что смешного? — нахмурилась Вера Павловна.
— Ничего, — покачала головой Оля, всё ещё улыбаясь. — Просто поняла, почему мы с вами так долго не могли найти общий язык. Мы слишком похожи. Обе упрямые, обе независимые, обе привыкли всё контролировать.
Вера Павловна поджала губы, но ничего не ответила.
Строительство домика для Веры Павловны началось весной. Она наняла бригаду строителей, ежедневно приезжала на дачу проверять их работу, давала указания, меняла планы. Оля держалась в стороне, хотя иногда ей хотелось вмешаться — особенно когда свекровь распоряжалась спилить старую яблоню, которую когда-то посадил отец Оли.
— Она мешает обзору, — сказала тогда Вера Павловна. — И тень от неё будет падать на мои окна.
Оля промолчала, проглотив обиду. «Ради мира в семье», — напомнила она себе. Но ночью, когда Игорь уже спал, она вышла в сад и долго сидела у пня, оставшегося от яблони, вспоминая, как отец учил её делать прививки на этом дереве.
К середине лета домик был почти готов — небольшой, но добротный, с террасой, выходящей на речку. Вера Павловна занялась внутренней отделкой и обстановкой, выбирая всё до мелочей.
— Мне нравится, что ты подружилась с мамой, — сказал как-то Игорь, обнимая Олю. — Я всегда знал, что вы найдёте общий язык.
Оля не стала его разочаровывать. Они с Верой Павловной не подружились — они просто научились сосуществовать, как два государства, заключившие пакт о ненападении. Каждая оставалась при своём мнении, каждая по-прежнему считала, что знает лучше. Но ради Игоря, ради Миши они делали вид, что всё в порядке.
Осенью Вера Павловна продала свою городскую квартиру и окончательно переехала на дачу. Первое время всё шло гладко — они жили в разных домах, встречались за общим ужином по выходным, Миша часто бегал к бабушке после школы.
Но постепенно Оля начала замечать изменения. Сначала мелочи — свекровь пересадила её розы, потому что «так будет красивее». Потом посерьёзнее — стала приходить в их дом без стука, давать советы по воспитанию Миши, критиковать выбор книг для его чтения.
— Ты слишком мягкая с ним, — говорила она Оле. — Мальчику нужна дисциплина. И зачем ты даёшь ему читать эти сказки? Лучше бы что-то познавательное, научное.
Оля молчала, сжимая зубы. Но внутри нарастало раздражение. Она чувствовала, как её пространство — то самое, которое она так отчаянно защищала — сужается с каждым днём.
В один из вечеров, когда они с Игорем остались одни, она не выдержала.
— Это не работает, — сказала она тихо. — Вся эта идея с соседством. Твоя мать снова пытается контролировать нашу жизнь.
— Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Игорь. — Она просто хочет помочь.
— Нет, Игорь. Она хочет командовать. Решать за нас. Вчера она отругала Мишу за то, что он испачкал новые брюки. Хотя мы всегда говорили ему, что одежда — это мелочь, главное — впечатления, опыт, знания.
— Она просто беспокоится…
— О том, что мы неправильно воспитываем ребёнка? — перебила Оля. — О том, что я плохая мать? Это её беспокоит?
Игорь вздохнул и потёр лицо руками.
— Ладно, я поговорю с ней. Попрошу немного… сбавить обороты.
Но разговор с матерью ничего не изменил. Наоборот, Вера Павловна восприняла это как нападение и стала ещё более настойчивой в своём желании «помочь».
— Я просто забочусь о вас, — говорила она. — О тебе, о Мише. Я хочу, чтобы у вас всё было хорошо. Чтобы вы не совершали ошибок.
— Мама, но это наша жизнь, — пытался объяснить Игорь. — Наши решения. Наши ошибки, в конце концов.
— Ошибки, которые могут сломать жизнь Мише, — парировала Вера Павловна. — Ты же видишь, как Оля его воспитывает — никакой дисциплины, никакого режима. Он растёт сорванцом.
Эти слова, переданные Игорем, стали последней каплей для Оли.
— Либо она перестаёт вмешиваться в нашу жизнь, либо мы продаём дачу и уезжаем, — сказала она мужу. — Я больше не могу так жить.
Игорь выглядел потерянным.
— Но это же твоя дача, — сказал он. — Память о родителях. Ты всегда говорила, что никогда её не продашь.
— Память о родителях — это не земля и не дом, — покачала головой Оля. — Это то, что внутри меня. А сейчас эта дача превратилась в поле боя. И я устала воевать.
Разговор с Верой Павловной вышел тяжёлым. Они сидели втроём — Оля, Игорь и его мать — в гостиной большого дома. За окном шёл снег, укрывая сад белым покрывалом.
— Я всё поняла, — сказала Вера Павловна, выслушав условия Оли. — Вы хотите, чтобы я съехала. Чтобы продала дом, который только что построила.
— Нет, мама, — покачал головой Игорь. — Мы хотим, чтобы ты перестала вмешиваться в наши дела. Чтобы уважала наши решения. Наш выбор в воспитании Миши.
— То есть, я должна молча смотреть, как вы делаете ошибки? — Вера Павловна выпрямилась в кресле. — Как потакаете всем капризам ребёнка? Как растите из него безвольного человека?
— Не безвольного, а свободного, — возразила Оля. — Способного сам принимать решения. Не оглядываясь постоянно на авторитеты. Не боясь ошибиться.
— И вот результат такого воспитания, — Вера Павловна кивнула на Игоря. — Мужчина, который не может постоять ни за себя, ни за свою мать. Который позволяет жене решать, общаться ему с родными или нет.
Оля почувствовала, как щёки заливает краска гнева.
— Вот именно такие манипуляции я и имела в виду, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Вы пытаетесь столкнуть нас с Игорем. Сделать из меня злодейку, а из себя — жертву. Но это не сработает. Больше нет.
Вера Павловна поджала губы.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Я всё поняла. Это ваша территория, ваши правила. Я буду жить в своём доме и не буду вмешиваться в вашу жизнь. — Она встала, одёрнула безупречно отглаженную блузку. — Но и вы не вмешивайтесь в мои отношения с внуком. Не запрещайте ему приходить ко мне. Не настраивайте его против бабушки.
— Мы никогда этого не делали, — тихо сказал Игорь.
Вера Павловна посмотрела на сына долгим взглядом, в котором читалось разочарование.
— Ты изменился, Игорь, — сказала она. — Стал другим человеком. Не тем, кого я воспитала.
— Я вырос, мама, — ответил он. — Просто вырос.
Следующие месяцы прошли в напряжённом мире. Вера Павловна сдержала слово — она больше не приходила в их дом без приглашения, не критиковала методы воспитания, не давала непрошеных советов. Но в её поведении появилась отстранённость, холодность, которой раньше не было.
Миша по-прежнему бегал к бабушке, и она принимала его с радостью. Но теперь, когда он возвращался домой, то часто говорил фразы, которые явно не были его собственными.
— Бабушка сказала, что настоящие мужчины не плачут, — заявил он однажды, сдерживая слёзы после падения с велосипеда.
— Бабушка сказала, что я должен есть кашу каждое утро, иначе не вырасту сильным, — сообщил он в другой раз, хотя всегда ненавидел овсянку.
Оля видела в этих фразах скрытую войну, которую Вера Павловна вела против неё. Но теперь эта война шла через Мишу, и это было гораздо хуже.
— Нам нужно поговорить с твоей матерью, — сказала она Игорю после очередного «бабушка сказала». — Она использует Мишу, чтобы доказать, что её методы воспитания лучше наших.
— Что ты предлагаешь? — устало спросил Игорь. — Запретить ему видеться с бабушкой?
— Нет, — покачала головой Оля. — Но мы должны объяснить ей, что нельзя использовать ребёнка в своих играх. Что это нечестно.
Но разговор снова не получился. Вера Павловна отрицала всё, называла Олю мнительной и подозрительной, а Игоря — слабовольным.
— Я просто говорю внуку правду, — заявила она. — То, что вы от него скрываете. Что в мире есть правила, есть дисциплина, есть ответственность. Что не всё вертится вокруг его желаний.
Зима сменилась весной, весна — летом. Миша закончил первый класс с хорошими оценками, и они устроили праздник на даче. Пригласили одноклассников, родителей, учительницу. И, конечно, Веру Павловну.
День выдался солнечным, дети носились по саду, играли в мяч, ели мороженое. Взрослые сидели на террасе, разговаривали. Всё казалось идеальным.
Но к вечеру, когда гости разошлись, Вера Павловна задержалась, чтобы помочь убрать со стола. И тут-то всё и произошло.
— Миша, иди вымой руки перед ужином, — сказала Оля сыну, перепачканному в траве и шоколаде.
— Не хочу, — заупрямился мальчик. — Я не голодный.
— Дело не в голоде, а в гигиене, — терпеливо объяснила Оля. — Руки нужно мыть после улицы в любом случае.
— Не буду! — Миша топнул ногой.
— Если ты сейчас же не пойдёшь мыть руки, — Оля наклонилась к сыну, — то завтра не получишь новую игру, которую мы обещали.
— Вот именно так и вырастают эгоисты, — вдруг громко сказала Вера Павловна. — Когда родители торгуются с детьми, вместо того чтобы просто заставить их соблюдать правила.
Оля выпрямилась и повернулась к свекрови.
— Мы договорились, что вы не будете вмешиваться, — сказала она тихо, но твёрдо.
— Я не вмешиваюсь, — парировала Вера Павловна. — Я констатирую факт. Вы балуете мальчика, и из него вырастет человек, не способный жить по правилам общества.
— Вера Павловна, — Оля сделала шаг к свекрови, — сейчас же извинитесь и уходите. Это мой дом, и здесь я решаю, как воспитывать сына.
— А там, — Вера Павловна кивнула в сторону своего домика, — мой дом. И там я решаю, что говорить внуку. И буду говорить ему правду — что его мать делает из него слабака. Что его отец…
— Достаточно, мама, — Игорь встал между женщинами. — Оля права. Ты обещала не вмешиваться. А сейчас делаешь это при Мише, что ещё хуже.
Вера Павловна оглядела их обоих с выражением превосходства.
— Значит, вот как? — сказала она. — Выгоняете мать из-за правды? Что ж, я уйду. Но запомните мои слова — вы пожалеете о том, как воспитываете мальчика. Когда он вырастет и не сможет справиться с жизнью.
Она вышла, гордо подняв голову, не оглядываясь. Миша смотрел ей вслед широко раскрытыми глазами.
— Почему бабушка злится? — спросил он. — Я что-то сделал не так?
— Нет, малыш, — Оля опустилась перед ним на колени. — Ты ни в чём не виноват. Просто взрослые иногда не могут договориться. Иди помой руки, хорошо?
Когда Миша ушёл, Оля повернулась к мужу.
— Я больше не могу, — сказала она. — Это невыносимо. Она отравляет нашу жизнь, Игорь. И теперь использует Мишу как оружие против нас.
Игорь молчал, глядя в окно, за которым виднелся домик матери.
— Что ты предлагаешь? — спросил он наконец.
— Я не знаю, — честно ответила Оля. — Но так продолжаться не может. Либо мы найдём способ жить рядом с ней без этих войн, либо…
— Либо что? — Игорь повернулся к жене. — Она не уедет отсюда, Оля. Она продала квартиру, вложила все деньги в этот дом. Да и куда ей ехать в её возрасте?
Оля вздохнула. Он был прав. Патовая ситуация. Они сами загнали себя в ловушку, думая, что смогут изменить человека, который прожил целую жизнь с определёнными убеждениями.
Решение пришло неожиданно. Через месяц после скандала на дне рождения Миши Игорю предложили работу в другом городе — за триста километров отсюда. Престижную, высокооплачиваемую, с перспективами роста.
— Я откажусь, — сказал он Оле. — Мы не можем уехать отсюда. Дача, мама…
— А я думаю, что это выход, — тихо ответила Оля. — Новый город, новая жизнь. Без этих постоянных конфликтов. Без напряжения. И дачу можно оставить. Будем приезжать на выходные, на каникулы. Но жить там… это разрушает нас, Игорь. Разрушает нашу семью.
Он долго молчал, обдумывая её слова. Потом кивнул.
— Ты права. Но как сказать маме? Она воспримет это как предательство.
— Скажи правду, — пожала плечами Оля. — Что это работа твоей мечты. Что ты не можешь упустить такой шанс. В конце концов, она должна хотеть для тебя лучшего. Разве не это она всегда говорила?
Вера Павловна выслушала новость о переезде молча. Её лицо не выражало ничего — ни гнева, ни разочарования, ни обиды. Только когда Игорь закончил говорить, она спросила:
— А дача? Что будет с дачей?
— Она останется, мама, — ответил Игорь. — Мы будем приезжать на выходные, на праздники. Ты не будешь одна.
Вера Павловна усмехнулась.
— Я всю жизнь была одна, сын. С тех пор, как твой отец умер. Справлюсь и сейчас.
Она поднялась, подошла к окну, постояла молча. Потом обернулась.
— Тебе не кажется, что это всё подстроила Оля? — спросила она вдруг. — Что она специально нашла эту работу, чтобы увезти тебя от матери?
Игорь вздохнул.
— Мама, прекрати. Это моя работа, моё решение. И я прошу тебя — хотя бы сейчас не делай из Оли врага.
— Я просто говорю то, что вижу, — пожала плечами Вера Павловна. — Она всегда хотела разлучить нас. Всегда ревновала. А теперь добилась своего.
Игорь покачал головой и вышел, не прощаясь. Он знал, что любые слова будут бесполезны.
Они переехали в конце лета. Сняли квартиру в новом городе, устроили Мишу в школу, начали обживаться. И с каждым днём Оля чувствовала, как напряжение, сковывавшее её всё последнее время, отпускает.
Они приезжали на дачу раз в месяц — на выходные. Вера Павловна встречала их сдержанно, но без открытой враждебности. С Мишей была ласкова, с Игорем — подчёркнуто вежлива, с Олей — холодно официальна. Но больше не критиковала их методы воспитания, не вмешивалась в их жизнь. По крайней мере, не явно.
— Знаешь, мне кажется, ей одиноко, — сказал как-то Игорь, когда они ехали домой после очередных выходных на даче. — Может, предложить ей переехать к нам? В новый город?
Оля молчала, глядя на дорогу. В памяти всплыли все конфликты, все обиды, все слова, которые нельзя забыть. Все попытки Веры Павловны контролировать их жизнь. Все моменты, когда она чувствовала себя плохой матерью, плохой женой, плохим человеком.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Никакой твоей родни в моём доме не будет. Не рассчитывай.
Игорь кивнул, не споря. Он понимал, что за этими словами — не просто упрямство, а защита. Защита той хрупкой гармонии, которую они наконец обрели.
Иногда расстояние — единственный способ сохранить отношения. Иногда любить — значит отпустить. И иногда нужно выбирать между разными видами любви, потому что невозможно удовлетворить всех.
Они ехали домой — в свой новый дом, в свою новую жизнь. Позади оставалась дача с её воспоминаниями, с её конфликтами, с её Верой Павловной. И хотя Оля знала, что они будут возвращаться туда снова и снова, она также знала, что больше никогда не позволит этому месту определять их жизнь. Их выбор. Их семью.
Иногда нужно провести черту. Иногда нужно сказать «нет». Иногда нужно выбрать себя. И в этом нет ни эгоизма, ни жестокости — только честность. Честность перед собой и перед теми, кого любишь.
