Людмила Сергеевна Кравцова стояла у окна своей трехкомнатной квартиры на седьмом этаже и смотрела, как внизу суетятся люди возле остановки. Сорок два года, стройная фигура, которую она тщательно поддерживала походами в спортзал, темные волосы, уложенные в строгий пучок. Взгляд цепкий, немного насмешливый — такой, который сразу давал понять: с этой женщиной шутки плохи.
— Люда, ты меня слышишь? — голос свекрови Валентины Петровны звучал настойчиво из телефонной трубки. — Зинаида приезжает послезавтра. Ей нужно место остановиться.
Людмила медленно повернулась от окна, прислонилась к подоконнику.
— Валентина Петровна, я вас прекрасно слышу. И отвечаю четко: это ваша сестра, вот в свою квартиру ее и селите, а в моей ей делать нечего.
В трубке повисла тишина. Потом послышалось тяжелое дыхание.
— Да как ты можешь так говорить! У меня же однокомнатная, а у вас целых три комнаты! Зинаида всего на месяц приехала, документы оформлять по наследству тетки Клавы…
— Месяц — это не всего, — перебила Людмила. — Это тридцать дней. Тридцать дней чужого человека в моем доме.
— Чужого? Да она же Вовкина тетка!
— Которую я видела три раза в жизни. На свадьбе, на похоронах вашей матери и еще когда-то давно. Мы с ней даже не здоровались толком.
Людмила прошлась по гостиной, поправила вазу на столе. Все в квартире было расставлено по местам, каждая вещь имела свое назначение. Порядок — вот что всегда успокаивало ее нервы.
— Люда, ну что ты такая жестокая? — голос свекрови стал просящим. — Женщина в беде, осталась совсем одна после смерти мужа…
— Жестокая? — Людмила усмехнулась. — Я реалистка, Валентина Петровна. У меня есть своя жизнь, свои планы, свое пространство. И я не обязана их перекраивать под ваших родственников.
Звук ключей в замке прервал разговор. Владимир, ее муж, вернулся с работы. Высокий, немного полноватый мужчина сорока пяти лет с добродушным лицом и начинающей лысиной. Работал главным инженером на заводе, получал хорошо, но всегда старался избегать конфликтов.
— Вова пришел, — сказала Людмила в трубку. — Сами с ним и обсуждайте размещение ваших гостей.
Она протянула телефон мужу.
— Мама? — Владимир взял трубку, одновременно снимая ботинки. — Да, слышу. Тетя Зина приезжает…
Людмила прошла на кухню, включила чайник. Через стеклянную дверь было видно, как муж ходит по коридору, кивает, что-то говорит примирительным тоном. Она знала этот тон — Владимир всегда старался всех помирить, всем угодить.
Через десять минут он появился на кухне с виноватым выражением лица.
— Люда, может, правда разрешим? — начал осторожно. — Тетя Зина действительно в трудной ситуации. Дядя Коля умер полгода назад, она осталась одна, а тут еще наследство тети Клавы нужно оформлять…
— Володя, — Людмила поставила чашку на стол с легким стуком. — Ты помнишь, что у нас в спальне ремонт планировался на этот месяц? Обои уже купили, мастера договорились.
— Ну… можно перенести.
— А помнишь, что я отпуск взяла именно на этот период? Хотела наконец заняться балконом, разобрать кладовку?
Владимир почесал затылок.
— Люда, ну одна женщина…
— Одна женщина, которая, судя по рассказам твоей мамы, любит поговорить, встает в пять утра, готовит себе завтрак на всю кухню и обожает давать советы по ведению хозяйства. Я правильно помню характеристику?
Муж вздохнул.
— Ты все преувеличиваешь.
— Я ничего не преувеличиваю. Я просто хорошо знаю твою семейку. Помнишь, как твоя мама три месяца жила у нас после операции? Как она переставила всю мебель в гостиной, потому что «так удобнее»? Как каждый день давала мне советы, что готовить и как стирать?
Владимир опустил глаза. То время он вспоминал неохотно — Людмила тогда была на грани нервного срыва.
— Но тетя Зина — не мама. Она другая.
— Они все другие, пока не переступают порог моего дома, — Людмила налила себе чай. — После этого почему-то все становятся экспертами по моей жизни.
Телефон зазвонил снова. Владимир взглянул на экран и поморщился.
— Мама опять.
— Не бери.
— Люда…
— Володя, я сказала четко: не бери. Пусть сама решает свои семейные проблемы.
Но Владимир уже снял трубку.
— Мама, да, мы обсуждаем… Нет, Люда не против… — он избегал взгляда жены. — Конечно, тетя Зина может остановиться… Да, понимаю, что тебе неудобно в однокомнатной…
Людмила резко встала из-за стола. Чашка зазвенела о блюдце.
— Владимир Валентинович, — произнесла она тем тоном, который он знал с самого начала их знакомства пятнадцать лет назад. Этот тон означал: грозовые тучи сгущаются. — Ты сейчас говоришь от моего имени?
Муж прикрыл трубку ладонью.
— Люда, ну что я должен ей сказать?
— Правду. Что твоя жена не намерена превращать свой дом в гостиницу для твоих родственников.
— Мама, подожди минутку, — Владимир отошел в коридор.
Людмила осталась на кухне одна. За окном начинало темнеть. Она подошла к холодильнику, достала продукты для ужина. Движения четкие, привычные. Лук — мелко нарезать. Морковь — соломкой. Мясо — небольшими кусочками.
Готовка всегда успокаивала. В отличие от семейных разборок, здесь все было предсказуемо. Следуешь рецепту — получаешь результат.
Владимир вернулся через четверть часа. Лицо у него было такое, будто он только что получил выговор от начальства.
— Люда, мама очень расстроилась.
— Мне жаль.
— Она говорит, что никогда не просила нас ни о чем серьезном.
Людмила отложила нож, обернулась к мужу.
— Володя, твоя мама за пятнадцать лет нашего брака просила нас: дать ей денег на новый телевизор, потому что старый сломался в самый неподходящий момент. Помочь с ремонтом ванной, потому что слесарь запросил слишком дорого. Съездить с ней на дачу каждые выходные три лета подряд, потому что ей тяжело одной. Отвезти ее к врачу раз в неделю, потому что на автобусе неудобно. Занять ей денег на шубу, которую она до сих пор не вернула. Купить лекарства для ее соседки, которая якобы при смерти. Пустить жить к нам ее подругу Нину на две недели, которые превратились в месяц. И это только то, что я сейчас вспомнила. Хочешь, продолжу?
Владимир молчал.
— Она говорит, что я изменилась, — продолжил он наконец. — Что раньше была добрее.
— Раньше я была наивнее, — поправила Людмила. — Думала, что если идти навстречу, то люди будут благодарны и не станут злоупотреблять. Ошиблась.
Она снова взялась за нож. Лук резался легко, морковь хрустела под лезвием.
— Володя, у меня к тебе вопрос. Ты помнишь, когда твоя мама в последний раз интересовалась моими делами? Не для того, чтобы что-то попросить, а просто так — как дела, как здоровье, как работа?
Владимир задумался.
— Ну… на Новый год спрашивала…
— Она спрашивала, буду ли я готовить оливье по ее рецепту или опять буду «экспериментировать». Это не интерес к моим делам, Володя. Это контроль.
Сковорода зашипела, когда Людмила выложила на нее лук. Запах жареного лука наполнил кухню.
— Может, она просто беспокоится, — попробовал Владимир.
— О чем? О том, что я неправильно готовлю? Неправильно убираю? Неправильно одеваюсь? Неправильно воспитываю детей, которых у нас нет?
Последняя фраза повисла в воздухе. Тема детей была болезненной для них обоих. Врачи говорили, что проблем нет, просто не получается. Людмиле было уже сорок два, время уходило.
— Прости, — тихо сказал Владимир. — Не хотел…
— Да ладно, — Людмила добавила морковь в сковороду. — Я уже привыкла к тому, что твоя мама считает меня неполноценной женщиной. Зато теперь она хочет, чтобы эта неполноценная женщина приютила ее родственницу.
Владимир подошел к жене, обнял ее за плечи.
— Люда, ну что ты так? Мама тебя ценит…
— Мама меня терпит, — поправила Людмила, не отстраняясь от его объятий. — Большая разница.
На следующий день история получила продолжение. Людмила была на работе — она трудилась главным бухгалтером в строительной компании — когда ей позвонила коллега Ирина.
— Люда, тут твоя свекровь в офис приехала. Сидит в приемной, ждет тебя.
— Что? — Людмила оторвалась от документов. — Какая свекровь?
— Ну, представилась как мама Владимира. Говорит, нужно срочно с тобой поговорить.
Людмила посмотрела на часы. До обеда еще полтора часа, а у нее на столе лежала куча отчетов, которые нужно было закончить к вечеру.
— Скажи ей, что я занята. Пусть звонит вечером.
— Она говорит, что не уйдет, пока не поговорит с тобой.
— Замечательно, — пробормотала Людмила. — Пусть сидит.
Но через полчаса Ирина позвонила снова.
— Люда, она тут всех сотрудников опрашивает про твой характер. Говорит, что хочет понять, почему ты такая жестокая стала. Начальство уже интересуется, что происходит.
Людмила закрыла глаза, медленно сосчитала до десяти.
— Веди ее в переговорную. Через пять минут подойду.
Валентина Петровна сидела в маленькой переговорной комнате и пила чай из бумажного стаканчика. Женщина шестидесяти семи лет, полная, с завитыми волосами и недовольным выражением лица. Одета в лучший костюм — значит, готовилась к серьезному разговору.
— Валентина Петровна, — Людмила закрыла за собой дверь. — Объясните, что вы делаете в моем офисе?
— Людочка, садись, поговорим по-хорошему. — Валентина Петровна указала на стул напротив. — Я всю ночь не спала, думала о нашем разговоре.
— И к каким выводам пришли?
— К тому, что мы с тобой стали чужими людьми. — Свекровь покачала головой. — А ведь пятнадцать лет назад ты была такая милая девочка. Застенчивая, добрая, готовая помочь…
Людмила села, сложила руки на столе.
— Пятнадцать лет назад я была другим человеком. Более наивным.
— Что с тобой случилось, Люда? Почему ты стала такая… колючая?
— Я повзрослела, Валентина Петровна. Научилась говорить «нет».
— Но семья — это же святое! — Валентина Петровна подалась вперед. — Зинаида — это не чужая тетка. Это сестра моего покойного мужа. Она всю жизнь жила в Сибири, мы почти не виделись. А теперь она осталась совсем одна…
— И это очень печально, — согласилась Людмила. — Но не понимаю, почему ее проблемы должны стать моими проблемами.
— Потому что мы семья!
— Мы с вами семья, Валентина Петровна. А ваша золовка — ваша проблема.
Валентина Петровна откинулась на спинку стула.
— Знаешь, что мне вчера Зинаида по телефону сказала? Что готова снять комнату, только денег у нее мало. Пенсия-то сибирская, небольшая. А за комнату в Москве просят как за квартиру у них в городе.
— Пусть ищет хостел.
— Хостел? — свекровь всплеснула руками. — Да ты что! Женщине под семьдесят в хостеле жить? Со всякими… студентами и прочими подозрительными личностями?
Людмила взглянула на часы.
— Валентина Петровна, у меня рабочий день. Если у вас есть конкретные предложения — выкладывайте.
— Я готова заплатить за коммунальные услуги, — сказала свекровь. — И за продукты. Зинаида готовить умеет, может даже помогать по хозяйству…
— Нет.
— Да почему нет-то?
Людмила встала.
— Потому что мой дом — это мое личное пространство. Единственное место, где я могу расслабиться, побыть сама собой. Я не хочу делить его с посторонними людьми.
— Посторонними? — голос свекрови стал визгливым. — Да как ты можешь так говорить о родственниках!
— Очень просто. — Людмила подошла к двери. — Родственники — это те люди, с которыми у тебя есть эмоциональная связь. А эмоциональной связи с вашей золовкой у меня нет и никогда не было.
— Но она же старый человек! Ей нужна помощь!
— Валентина Петровна, в Москве полно социальных служб, которые помогают пожилым людям. Есть гостиницы для людей с небольшим достатком. Есть, наконец, ваша однокомнатная квартира, где вполне можно разместить гостью на месяц.
— В однокомнатной тесно!
— В моей трехкомнатной — мое личное пространство, — парировала Людмила. — Выбирайте, что для вас важнее: комфорт вашей сестры или мой комфорт.
Она открыла дверь.
— Людочка, подожди! — Валентина Петровна вскочила. — Ну неужели ты совсем ожесточилась? Неужели тебе нет дела до семейных проблем?
Людмила обернулась.
— Валентина Петровна, а вам есть дело до моих проблем? Вы знаете, что у меня на работе аврал? Что я уже третий месяц работаю сверхурочно? Что у меня болит спина, и врач сказал, что нужен отдых? Что мне снятся кошмары из-за стресса?
Валентина Петровна моргнула.
— Откуда мне знать…
— Вот именно. Откуда. Потому что вы никогда не интересовались моей жизнью. Зато теперь требуете, чтобы я интересовалась жизнью вашей родственницы.
— Но ведь мы же… мы же вроде как близкие люди…
— Мы родственники по документам, — сказала Людмила. — А близкими людьми не стали. К сожалению.
Она вышла из переговорной, оставив свекровь в растерянности.
Вечером дома Владимир встретил ее с кислым лицом.
— Мама рассказала про ваш разговор, — сказал он, даже не поздоровавшись.
— И что она рассказала?
— Что ты была очень грубой.
Людмила повесила сумку на крючок в прихожей, скинула туфли.
— Володя, я была честной. Возможно, впервые за долгое время.
— Она плакала, — сказал муж обвиняющим тоном.
— Мне жаль. Но это не меняет моего решения.
Людмила прошла в ванную, включила воду. Ей нужно было смыть с себя этот день, эти разговоры, это ощущение, что она постоянно должна кому-то что-то объяснять.
Когда она вышла из ванной, Владимир сидел на кухне с мрачным лицом.
— Люда, тетя Зина уже купила билеты. Она приезжает послезавтра.
— Ну и прекрасно. Пусть ваша мама встречает ее у себя.
— У мамы же однокомнатная…
— Володя, — Людмила села напротив мужа. — Ты понимаешь, что происходит? Твоя мама решила за нас, не спросив нашего мнения. Точнее, моего мнения. Она сказала своей золовке, что та может остановиться у нас. А теперь пытается поставить нас перед фактом.
— Но она же не со зла…
— А с чего? С глупости? С равнодушия к моим чувствам? Володя, твоя мама прекрасно знает мой характер. Она знает, что я не люблю неожиданных гостей, что мне нужно личное пространство. Но ей плевать на это.
Владимир потер лицо руками.
— Что мне теперь делать? Как я скажу маме, что тетя Зина не может у нас жить?
— Очень просто. Скажешь: «Мама, Люда против, и я не буду заставлять свою жену делать то, что ей неприятно».
— А если мама обидится?
— Пусть обижается. — Людмила встала, подошла к холодильнику. — Володя, я устала быть удобной для всех, кроме себя самой.
На следующий день ситуация достигла апогея. Людмила работала в офисе, когда ей позвонил муж.
— Люда, тетя Зина уже в поезде. Мама в панике. Говорит, что если мы не возьмем ее к себе, то она…
— Что она?
— Может случиться сердечный приступ от переживаний.
Людмила отложила ручку.
— Володя, твоя мама грозит сердечным приступом каждый раз, когда не получает желаемого. Помнишь историю с дачей? С телевизором? С подругой Ниной?
— Но на этот раз она может серьезно заболеть…
— А я могу серьезно заболеть от того, что в моем доме поселится чужая тетка. Кого ты выбираешь, Володя? Маму или жену?
В трубке повисла тишина.
— Это нечестно, — сказал наконец Владимир. — Так нельзя ставить вопрос.
— Почему нельзя? Ты пятнадцать лет ставишь вопрос именно так. Каждый раз, когда твоя мама что-то просит, ты выбираешь ее, а не меня.
— Это неправда…
— Правда, Володя. И ты это знаешь.
Людмила положила трубку и попыталась сосредоточиться на работе. Но цифры расплывались перед глазами. Она понимала, что дошла до точки, дальше которой отступать некуда.
В шесть вечера она приехала домой и увидела возле подъезда незнакомую пожилую женщину с двумя чемоданами. Высокая, худая, с седыми волосами, собранными в узел. Лицо усталое, но решительное.
— Вы Людмила? — спросила женщина. — Я Зинаида Николаевна, сестра покойного Петра Петровича.
— Очень приятно, — сказала Людмила нейтральным тоном. — А где Валентина Петровна?
— Дома. Сказала, что плохо себя чувствует. Попросила меня самой подойти к вам.
Людмила посмотрела на чемоданы, потом на усталое лицо пожилой женщины.
— Зинаида Николаевна, боюсь, что произошло недоразумение. Моя свекровь не согласовала со мной ваше проживание в нашей квартире.
— Как не согласовала? — женщина растерялась. — Но Валя сказала…
— Валентина Петровна сказала то, что хотела сказать. Но решение принимаю я, поскольку квартира моя.
Зинаида Николаевна опустилась на скамейку возле подъезда.
— Но я уже приехала… Билеты купила… У меня же нет денег на гостиницу…
Людмила присела рядом.
— Зинаида Николаевна, я понимаю, что вы оказались в неприятной ситуации. Но это не моя вина. Я с самого начала была против вашего размещения у нас.
— Но почему? — в голосе пожилой женщины слышалась обида. — Я же тихая, непьющая, готовить умею…
— Дело не в вас лично, — объяснила Людмила. — Дело в том, что я не готова делить свое жилое пространство с людьми, которых практически не знаю.
Зинаида Николаевна молчала, глядя на свои чемоданы.
— А что мне теперь делать? — спросила она наконец.
— Есть несколько вариантов, — сказала Людмила. — Можете остановиться у Валентины Петровны. Да, тесно, но на крайний случай сойдет. Можете поискать недорогую гостиницу или хостел. Можете обратиться в социальную службу — там помогают приезжим пенсионерам.
— Валя сказала, что у нее места нет…
— У Валентины Петровны есть диван в комнате. Месяц можно прожить и на диване.
Людмила встала.
— Зинаида Николаевна, я не хочу показаться жестокой. Но каждый взрослый человек должен решать свои проблемы самостоятельно. Вы приехали в Москву по собственным делам — значит, должны были заранее продумать, где будете жить.
— Но Валя обещала…
— Валентина Петровна обещала то, что не могла обещать. Она распоряжалась чужой квартирой без согласия хозяев.
Людмила достала из сумки несколько бумажек.
— Вот адреса недорогих гостиниц. А вот телефон социальной службы. Удачи вам.
Она пошла к подъезду, но у самого входа остановилась и обернулась.
— Зинаида Николаевна, еще один совет. В следующий раз, когда будете планировать поездку, сами договаривайтесь о жилье. Не полагайтесь на чужие обещания.
Поднимаясь в лифте, Людмила чувствовала себя одновременно виноватой и правой. Виноватой — потому что оставила пожилую женщину с чемоданами возле подъезда. Правой — потому что не позволила собой манипулировать.
Дома ее ждал разъяренный муж.
— Ты что наделала? — набросился он на нее с порога. — Мама звонила, рыдала в трубку! Тетя Зина сидит возле подъезда, не знает, куда деваться!
— Твоя тетя сидит возле подъезда, потому что твоя мама наобещала ей то, что не могла обещать, — спокойно ответила Людмила.
— Но она же старая! Больная! — Владимир метался по прихожей. — Люда, ну нельзя же так поступать с людьми!
— Володя, — Людмила повесила куртку в шкаф, — с людьми нельзя поступать так, как поступила твоя мама. Обещать чужое жилье, не спросив хозяев.
— Да какая разница, кто что обещал! Женщина приехала, у нее нет денег на гостиницу!
— Значит, не надо было ехать без денег на гостиницу.
Владимир остановился, посмотрел на жену так, будто видел ее впервые.
— Ты правда такая черствая стала?
Людмила прошла в гостиную, включила торшер. За окном уже стемнело.
— Я стала взрослой, Володя. Перестала решать чужие проблемы за свой счет.
Телефон зазвонил. Владимир схватил трубку.
— Мама? Да, она дома… Что? — лицо его побледнело. — Хорошо, сейчас спущусь.
Он бросил трубку, рванул к выходу.
— Тетя Зина в больнице. Давление подскочило, когда она таскала чемоданы.
Людмила не шевельнулась.
— Володя, у твоей тети гипертония. Ей в ее возрасте вообще не стоило ездить по стране с чемоданами.
— Ты это серьезно? — муж остановился в дверях. — Женщина в больнице, а ты…
— А я что? Я виновата в том, что у нее больное сердце? Или в том, что она поехала в незнакомый город, не подготовившись?
— Виновата в том, что бросила старого человека на улице!
— Я не бросала. Я объяснила ситуацию и дала контакты, где можно получить помощь.
Владимир хлопнул дверью. Людмила осталась одна.
Она села в кресло, закрыла глаза. Усталость навалилась как тяжелое одеяло. Она знала, что сейчас начнется. Звонки, упреки, обвинения в жестокости. Владимир будет дуться неделями. Валентина Петровна объявит ее исчадием ада. Родственники мужа, которые раньше здоровались приветливо, теперь будут смотреть с осуждением.
Но впервые за долгое время она чувствовала себя честной перед собой.
Владимир вернулся поздно, около полуночи. Лицо мрачное, движения резкие.
— Тетю Зину положили в кардиологию, — сказал он, не глядя на жену. — Врачи говорят, стресс спровоцировал криз.
— Мне жаль, — сказала Людмила. — Но это не меняет сути дела.
— Какой сути? — Владимир повернулся к ней. — Женщина чуть не умерла!
— Женщина приехала в Москву, зная о своих проблемах с сердцем, не позаботившись о жилье заранее. Это безответственность, Володя, а не моя вина.
— Она надеялась на семью!
— На чужую семью. Мы с ней не семья, мы даже не знакомы толком.
Владимир сел на диван, тяжело вздохнул.
— Знаешь, что мне мама сказала в больнице?
— Что-то нелестное обо мне, полагаю.
— Она сказала, что ошиблась в тебе. Что пятнадцать лет назад думала, что ты добрая девочка, а оказалось — расчетливая эгоистка.
Людмила кивнула.
— Валентина Петровна права. Я стала расчетливой. Научилась считать — что я даю и что получаю взамен.
— И что же ты получила за эти пятнадцать лет?
— Хороший вопрос, — Людмила встала, подошла к окну. — Что я получила от вашей семьи? Благодарность? Уважение? Понимание?
— Ты получила семью!
— Я получила обязанности без прав, — поправила Людмила. — Я должна была помогать, понимать, прощать, жертвовать. А взамен получала критику и новые требования.
— Но так устроена семья…
— Так устроена ваша семья, Володя. Один человек дает, остальные берут. И этим одним человеком всегда была я.
Владимир молчал.
— А знаешь, что самое печальное? — продолжила Людмила. — Твоя мама никогда не считала меня частью семьи. Для нее я была наймитой, которая должна обслуживать потребности клана Кравцовых.
— Это неправда…
— Правда, Володя. И ты это знаешь.
Следующие несколько дней прошли в напряженном молчании. Владимир приходил с работы мрачный, ужинал молча, рано ложился спать. Людмила понимала — он обижен, но пока не знает, как реагировать.
Звонков от Валентины Петровны не было. Зато появились звонки от других родственников. Двоюродная сестра мужа высказала все, что думает о Людмилиной черствости. Тетя со стороны отца назвала ее бессердечной. Даже дальняя родственница, с которой они виделись раз в пять лет, нашла нужным позвонить и выразить свое возмущение.
Людмила выслушивала все спокойно, не оправдывалась, не объясняла. Просто говорила: «Принято к сведению» и клала трубку.
На четвертый день Владимир не выдержал.
— Люда, мне стыдно ходить на работу, — сказал он за ужином. — Коллеги спрашивают про тетю Зину, а я не знаю, что отвечать.
— Отвечай правду. Что твоя жена не захотела пускать к себе незнакомую женщину.
— Но это выглядит так… неприлично.
— А мне все равно, как это выглядит, — сказала Людмила. — Мне важно, как это ощущается.
— И как же?
— Честно, Володя. Впервые за долгое время — честно.
Через неделю Зинаиду Николаевну выписали из больницы. Владимир привез ее к матери. Людмила не пошла ни в больницу, ни к свекрови.
— Тетя Зина хочет с тобой поговорить, — сказал муж вечером.
— О чем?
— Хочет извиниться. Сказала, что не знала о ситуации.
— Передай ей, что извинения не нужны. Она ни в чем не виновата.
— Может, все-таки поговоришь с ней?
— Зачем? Чтобы разыграть спектакль взаимного прощения? Не вижу смысла.
Владимир посмотрел на жену внимательно.
— Люда, а ты не боишься, что останешься одна?
— В каком смысле?
— Ну… если будешь так со всеми поступать, рано или поздно от тебя все отвернутся.
Людмила задумалась.
— Знаешь, Володя, я долго боялась остаться одна. Поэтому соглашалась на все, лишь бы меня любили. А потом поняла: люди, которые любят тебя только за то, что ты им полезна, на самом деле тебя не любят вовсе.
— А если я тоже от тебя отвернусь?
Людмила встретила его взгляд.
— Тогда я пойму, что пятнадцать лет прожила в иллюзии.
Месяц спустя Зинаида Николаевна уехала обратно в Сибирь. Людмила так ее и не увидела. Валентина Петровна перестала звонить — видимо, обида была слишком сильной. Родственники мужа тоже затихли.
Владимир постепенно оттаял, но что-то между ними изменилось. Он стал осторожнее в разговорах о семье, перестал автоматически соглашаться с материными просьбами.
— Знаешь, — сказал он как-то вечером, — мама спросила, можем ли мы дать ей денег на новый холодильник.
— И что ты ответил?
— Что спрошу у тебя.
Людмила улыбнулась.
— Прогресс.
— А что ты ответишь?
— Спрошу, на что она потратила пенсию за последние три месяца. И попрошу показать чеки на сломанный холодильник.
Владимир хмыкнул.
— Она не обрадуется такому ответу.
— А мне все равно. Я больше не играю в игру «все счастливы, кроме Люды».
Весной к ним в гости приехала подруга Людмилы из другого города. За ужином она спросила:
— Люда, ты изменилась. Стала какая-то… более цельная что ли.
— В каком смысле?
— Раньше ты постоянно оглядывалась — что подумают, как отреагируют, не обидишь ли кого. А теперь просто живешь.
Людмила посмотрела на мужа, который молча ел салат.
— Я поняла простую вещь, Лен. Нельзя быть хорошей для всех. Можно быть честной с собой и справедливой с другими. Остальное — не мои проблемы.
— А семья? Родственники?
— Семья — это те люди, которые принимают тебя таким, какой ты есть. А не таким, каким им удобно тебя видеть.
Поздним вечером, когда подруга ушла спать в гостевую комнату, Владимир подсел к жене на кухне.
— Люда, а ты не жалеешь о том, что случилось с тетей Зиной?
Людмила допила чай, поставила чашку в раковину.
— Жалею, что она пострадала. Но не жалею о своем решении.
— Даже если мама больше не разговаривает с нами?
— Володя, твоя мама не разговаривает со мной. С тобой она разговаривает прекрасно.
— Но это же ненормально…
— Это нормально для нее. Валентина Петровна всю жизнь делила людей на полезных и бесполезных. Я перестала быть полезной, поэтому стала бесполезной.
— А тебе не обидно?
Людмила задумалась.
— Знаешь, что самое странное? Мне стало легче. Я больше не трачу силы на то, чтобы заслужить одобрение человека, который меня в принципе не одобряет.
Она встала, выключила свет на кухне.
— Володя, я устала быть удобной. Хочу быть собой.
Год спустя ситуация полностью стабилизировалась. Валентина Петровна изредка звонила сыну, но с невесткой принципиально не разговаривала. Владимир ездил к матери один, и Людмила была только рада такому положению дел.
Родственники мужа постепенно привыкли к новой Людмиле. Кто-то отдалился, кто-то, наоборот, стал относиться с большим уважением. Двоюродный брат Владимира даже как-то сказал: «Твоя жена молодец. Наконец-то поставила нашу мамашу на место».
Людмила по-прежнему работала главным бухгалтером, по-прежнему вела хозяйство, по-прежнему заботилась о муже. Но теперь она делала это потому, что хотела, а не потому, что должна была.
— Люда, — сказал как-то Владимир, — а что, если у нас когда-нибудь появятся дети? Как ты будешь с ними — тоже так честно?
Людмила улыбнулась.
— С детьми буду любящей мамой. Но честной — да, тоже честной. Научу их говорить «нет», когда это необходимо. И не буду требовать от них жертв ради чужого комфорта.
— А если они захотят привести в наш дом своих друзей?
— Приведут. Потому что это будут их друзья, а не чужие тетки, которых я видела три раза в жизни.
Владимир кивнул.
— Знаешь, а мне теперь тоже стало легче. Не нужно постоянно маневрировать между тобой и мамой, искать компромиссы.
— Вот и хорошо.
Людмила стояла у того же окна, что и год назад, и смотрела на суетящихся внизу людей. За этот год многое изменилось, но главное — изменилась она сама. Больше никто не мог заставить ее чувствовать себя виноватой за то, что она отстаивает свои границы.
Телефон зазвонил. На экране высветилось: «Валентина Петровна».
Людмила посмотрела на телефон, потом на мужа.
— Володя, твоя мама.
— Возьми, — сказал он. — Может, хочет помириться.
Людмила взяла трубку.
— Слушаю.
— Людочка, — голос свекрови звучал непривычно мягко. — Как дела?
— Хорошо. А у вас?
— Да вот… заболела немного. Врач говорит, нужна операция…
Людмила закрыла глаза. Она знала, что сейчас будет. Просьба о помощи, уходе, поддержке. И она знала свой ответ.
— Валентина Петровна, мне жаль, что вы заболели. Какая помощь вам нужна?
— Ну… после операции нужен будет уход. Володя работает, не может постоянно со мной сидеть…
— Ясно. Вам нужна сиделка или медсестра на дом?
— Да зачем тратить деньги… Я думала, может, ты…
— Валентина Петровна, — перебила Людмила, — я работаю полный день и не могу взять длительный отпуск. Но могу помочь найти хорошую медсестра или сиделку. Дать денег на оплату их услуг.
В трубке повисла тишина.
— То есть ты не готова за мной ухаживать?
— Не готова. Но готова помочь организовать профессиональный уход.
— Понятно, — голос свекрови стал холодным. — Тогда не буду тебя больше беспокоить.
— Валентина Петровна, подождите. Давайте я найду контакты хороших медсестер, посмотрю цены…
— Не нужно. Сама разберусь.
Гудки. Людмила положила трубку.
— Что она хотела? — спросил Владимир.
— Чтобы я ухаживала за ней после операции.
— И что ты ответила?
— Что помогу найти сиделку, но сама ухаживать не буду.
Владимир вздохнул.
— Опять обиделась?
— Конечно. Но это уже не мои проблемы, Володя. Твоя мама взрослый человек. Может сама решать свои вопросы.
Людмила села в кресло, взяла книгу.
— А если ей действительно будет тяжело одной?
— Тогда она примет мою помощь в поиске сиделки. Или обратится к социальным службам. Или попросит помощи у других родственников. Вариантов много.
— А если она откажется от всех вариантов?
Людмила подняла глаза от книги.
— Тогда это будет ее выбор, Володя. Ее ответственность. Я больше не беру на себя ответственность за чужие решения.
Вечером того же дня позвонил двоюродный брат Владимира.
— Вова, мама рассказала про разговор с Людой. Что за черствость? Больной человек просит помощи…
Людмила взяла трубку у мужа.
— Игорь, это Люда. Если ты считаешь, что Валентине Петровне нужен семейный уход, милости просим. Бери отпуск, приезжай, ухаживай.
— Да я же работаю! У меня семья, дети!
— А у меня что, нет работы? — спросила Людмила. — Или я менее занята, чем ты?
— Но ты же невестка…
— И что это означает? Что я обязана жертвовать своей жизнью ради свекрови?
— Ну… в принципе да. Так принято.
— Игорь, — сказала Людмила спокойно, — такие принципы давно устарели. Сейчас каждый несет ответственность за свою жизнь. Если ты хочешь помочь своей тете — помогай. Если не хочешь — не помогай. Но не указывай мне, что я должна делать.
— Да ты что, совсем озверела?
— Я повзрослела. До свидания, Игорь.
Людмила дала отбой, выключила телефон.
— Завтра поменяю номер, — сказала она мужу. — Надоело выслушивать нравоучения от людей, которые сами пальцем не пошевелят, чтобы помочь.
Владимир смотрел на жену с каким-то удивлением.
— Люда, а ты не боишься, что все от нас отвернутся?
— Кто все? Родственники, которые вспоминают о нас только когда что-то нужно? Пусть отворачиваются.
— А мама?
— Твоя мама отвернулась от меня год назад. Ничего не изменилось.
Людмила встала, подошла к окну. На улице зажигались фонари.
— Володя, я не жестокая. Я просто устала быть козлом отпущения для твоей семьи. Когда нужна помощь — все к Люде. Когда нужно кого-то винить — тоже к Люде. А благодарности, понимания, уважения — ноль.
— Но ведь можно же как-то по-другому…
— Как? — Людмила обернулась к мужу. — Принять твою маму к себе после операции, терпеть ее капризы, менять свой распорядок, отказаться от личной жизни? А потом выслушивать, что я плохо за ней ухаживаю?
Владимир молчал.
— Знаешь, что будет, если я соглашусь? — продолжила Людмила. — Сначала неделя ухода превратится в месяц. Потом в два. Потом твоя мама решит, что ей одной жить тяжело, и захочет остаться насовсем. А когда я буду возражать, ты скажешь: «Люда, ну как же, она же больная, старая, одинокая».
— Может, и не так будет…
— Именно так и будет, Володя. Потому что у твоей семьи есть одна особенность: вы не знаете меры. Дай палец — откусят руку по локоть.
Людмила вернулась в кресло.
— Я предложила разумный компромисс: найти профессиональную сиделку и оплатить ее услуги. Это честно, цивилизованно и эффективно. Но твоя мама хочет не помощи, а внимания. Хочет, чтобы кто-то жертвовал ради нее своей жизнью.
— А если она действительно умрет от одиночества?
— Тогда это будет ее выбор. Володя, твоя мама — не ребенок. Ей шестьдесят семь лет. Она прожила долгую жизнь, вырастила сына, работала, имеет пенсию и социальные гарантии. У нее есть все возможности организовать себе достойную старость. Если она предпочитает страдать и обижаться — это ее право.
Разговор этот оказался последним в их спорах о семье. Владимир наконец понял: жена изменилась кардинально и возвращаться к прежним отношениям не собирается.
Валентина Петровна сделала операцию. Людмила прислала букет цветов в больницу и конверт с деньгами — на сиделку. Больше никаких контактов между ними не было.
Через полгода Людмила встретила на улице знакомую, которая работала в той же больнице.
— А твоя свекровь, оказывается, очень быстро выздоровела, — сказала знакомая. — Уже через неделю после операции бегала по отделению, всем советы давала.
— Вот как, — равнодушно ответила Людмила.
— Говорит, что невестка бессердечная, даже не навестила. А сама-то ничего, веселая такая, общительная.
— Рада за нее.
— А ты не переживаешь, что отношения не ладятся?
Людмила остановилась, посмотрела на знакомую.
— Знаешь, Света, отношения — это когда есть взаимность. Взаимное уважение, взаимная забота, взаимная готовность идти на компромиссы. А когда одна сторона только требует, а другая только дает — это не отношения. Это эксплуатация.
— Но все-таки семья…
— Семья — это не повинность, — твердо сказала Людмила. — Это выбор. И я сделала свой выбор.
Она попрощалась со Светой и пошла дальше. Дома ее ждал муж с хорошими новостями.
— Люда, мне предложили повышение. Заместитель директора завода. Зарплата вдвое больше.
— Поздравляю, — искренне обрадовалась Людмила. — Заслужил.
— А еще мне дают служебную квартиру. Четырехкомнатную, в центре.
— И что мы будем делать с этой квартирой?
— Можем сдавать. Или… — Владимир помолчал. — Можем переехать. Начать новую жизнь.
Людмила поняла, что он имеет в виду. Новая квартира — это возможность окончательно отделиться от прошлого, от старых обязательств, от навязанных ролей.
— А эту квартиру?
— Продадим. Или тоже сдадим.
Они молчали, обдумывая перспективы.
— Знаешь, — сказала наконец Людмила, — а идея хорошая. Действительно, начать с чистого листа.
— Только мама будет против…
— Володя, — Людмила положила руку на плечо мужа, — твоя мама уже полтора года против всего, что касается меня. Ее мнение не изменится от того, где мы будем жить.
— А если она совсем перестанет с нами общаться?
— Тогда мы поймем, что наши отношения с ней строились только на том, что мы были рядом и под рукой. А это не отношения, Володя. Это использование.
Владимир кивнул.
— Тогда решено. Переезжаем.
Людмила улыбнулась. Впервые за долгое время она почувствовала, что живет своей жизнью, а не чужими ожиданиями.
— Решено, — согласилась она. — Переезжаем.
И в этом решении не было ни сантиментов, ни сожалений. Только трезвая оценка реальности и готовность двигаться дальше. Каждый человек имеет право на собственную жизнь. И Людмила наконец воспользовалась этим правом.
***
А на другом конце города разворачивалась не менее драматическая история…
Людмила Борисовна была непреклонна. 63 года, железная воля, трехкомнатная квартира на Ленинском проспекте — и никто, НИКТО не посмеет диктовать ей условия.
Когда дочь пришла с каким-то предложением про дачу, мать отрезала так, что та выбежала в слезах. «Это МОЯ квартира, и точка!»
Полтора года тишины.
Людмила Борисовна наслаждалась покоем, пока однажды не упала в очереди в магазине. Очнулась в скорой. Врач предупредил: «В вашем состоянии опасно оставаться без присмотра.»
Дома она долго стояла перед зеркалом. Боже, когда она успела так постареть?
Ночью сердце колотилось так бешено, что она думала: «Вот сейчас умру, и найдут только через неделю…»
Утром дрожащими пальцами набрала номер дочери.
-
Алена… у меня проблемы со здоровьем. Может быть, вы переедете ко мне?
То, что она услышала в ответ, заставило ее пожалеть о каждом слове, сказанном полтора года назад…
