Десять дней, Андрей? Десять целых дней? Ты в своем уме? – голос Кати напоминал визг ногтя по стеклу.
Она не отрывала взгляда от экрана телефона, где листала каталог дорогих кремов, лишь изредка бросая на мужа ледяные взгляды.
Ее безупречное лицо, результат бесконечных салонных процедур, было искажено гримасой недовольства.
Андрей стоял посреди их безупречно-чистой, но бездушной гостиной, сцепив руки в замок.
Под глазами в виде синяков были видны следы усталости. Он только что вернулся со второй смены.
Катя, я — без задних ног. Три года без нормального отдыха. На двух работах. Мне нужен просто… перерыв, – его голос был глухим, лишенным сил.
Он мечтал о тишине, о сне, о рыбалке на озере у дяди в деревне – о том, о чем не смел говорить вслух.
Перерыв? – Катя резко вскинула голову, длинные, наращенные ресницы затрепетали. — А кто будет платить за мой новый курс биоревитализации? За сеанс у Виктории? Знаешь, сколько стоит ее час? Ты недополучишь отпускные! Это же элементарные расчеты!
Расчеты? – Андрей почувствовал, как что-то горячее и горькое подкатило к горлу. — Какие еще расчеты, Катя? Ты хоть раз посчитала, сколько я вкалываю? Ты хоть раз подумала о том, что я – не робот?
Если ты не можешь содержать жену так, как она привыкла, как она достойна… – Катя встала, ее шелковый халат противно зашелестел.
Она подошла вплотную к мужу, ее дорогой парфюм ударил в нос, но не смог перебить запах его пота и усталости.
…То, наверное, нам стоит подумать о разводе. Я не намерена жить в бедности и лишать себя необходимого. Того, что есть у других…
Слово «развод» повисло в воздухе, как приговор. Оно не было брошено в пылу ссоры; оно было произнесено холодно, расчетливо, как финальный аргумент в споре о финансах.
То, что произошло дальше, Андрей потом помнил довольно смутно, как в тумане.
Годами накопившаяся усталость, обида, осознание всей несправедливости и пустоты их брака – все это вырвалось наружу с такой силой, что он сам испугался.
Андрей не кричал. Его голос был неестественно резким, низким, хриплым и опасным.
Содержать? – он засмеялся, и этот смех был страшнее крика. — Ты права, Катя. Я не могу. Не могу больше содержать… стеклянную куклу!
Он махнул рукой в сторону ее безупречного маникюра, укладки, безукоризненного макияжа.
Ты вся состоишь из салонов, кремов, платьев! А что у тебя внутри? Пустота! Три года я пахал, как вол, чтобы ты могла сидеть дома и считать, сколько я недополучу за отпуск?! — он ударил кулаком по стеклянной полке с коллекцией флакончиков. Хрупкое стекло задрожало.
Развод? Да ради Бога! Бери свои вещи и катись!
Катя отшатнулась, ее кукольное лицо впервые выразило настоящий, животный страх.
Ты… ты с ума сошел! Как ты смеешь?! — она не успела сказать больше.
Дверь в прихожую с грохотом распахнулась. На пороге, запыхавшаяся, с лицом, пылавшим от гнева, стояла Нина Степановна. Глаза свекрови метали молнии.
Смеешь? – прогремел ее голос, заглушая все вокруг. — Как ты, кукла надувная, смеешь моему сыну про развод говорить?! Ты, которая за три года ни копейки в дом не принесла, только вытягивала?! Которая мужа, как дойную корову, держит?
Нина Степановна набросилась на Катю. Слова лились потоком, горькие, правдивые, копившиеся годами: о предупреждениях, которые сын игнорировал; о ее праздности; о том, как она выжимала из него все соки; о ее меркантильности и пустоте.
Я сто раз говорила тебе о том, чтобы ты подумал сто раз, прежде чем на ней жениться! — с вызовом выпалила мать.
Мама, хватит! – попытался встрять Андрей, но его голос потонул в материнском гневе.
Молчи! – оборвала она его, не отрываясь от невестки. — Тебе тоже досталось! Ослеп, дурак! Красотой пустой прельстился! За куклой, а не за женой ухаживал! Довел себя до ручки!
Катя, сначала опешившая, быстро пришла в себя. Ее страх молниеносно сменился истерикой.
А вы кто такая, чтобы сюда влазить?! Это наш дом! Наша жизнь! Вон отсюда, старая карга! – она в сердцах замахнулась на Нину Степановну.
Этот жест стал последней каплей. Андрей, которого годами гнула жизнь, которого душила неблагодарность, вдруг выпрямился во весь рост.
Он шагнул и встал между матерью и женой. Его лицо было страшным в своей ледяной ярости.
Не смей ее трогать! – его рев потряс стены. — Вон! Сейчас же! Из моего дома! Обе!
Он подскочил к столу и открыл ящик. Выхватив оттуда пачку денег, Андрей швырнул купюрами в Катю.
Бумажки разлетелись веером, медленно падая на безупречно чистый пол.
Вот твои «необходимые»! На салоны! Бери и вали! — закричал он так громко, что у женщин заложило уши.
Затем он повернулся к матери, в глазах которой вдруг мелькнуло что-то вроде ужаса и… стыда.
И ты… мама… Уходи. Пожалуйста. Я сам. Я сам разберусь с этим… адом, который сам и создал.
В гробовой тишине, нарушаемой только прерывистыми всхлипами Кати и тяжелым дыханием Нины Степановны, медленно оседали на пол разноцветные бумажки.
Нина Степановна посмотрела на сына – на его сгорбленные плечи, на лицо, состаренное горем и гневом, на руки, покрытые мозолями и царапинами от непосильной работы.
Потом она посмотрела на невестку, которая, дрожа, пыталась собрать рассыпанные деньги.
Свекровь медленно покачала головой, горькая усмешка тронула ее губы. Она не стала ничего говорить сыну.
Нина Степановна просто повернулась и пошла к выходу, наступив на хрустящую пятитысячную купюру.
На пороге она обернулась, ее взгляд скользнул по деньгам на полу, по плачущей Кате, по сломленному Андрею.
Вот и весь ваш брак, сынок, – тихо, но так, чтобы было слышно каждое слово, произнесла она. – Рассыпался. Как эти фальшивые бумажки. Красиво блестел, а внутри – пустота да расчет. И всем вам… всем вам теперь по заслугам. Я ведь говорила тебе…
В квартире повисла тишина. Катя сидела на полу с деньгами в руках, а Андрей — на диване, с понурым видом.
Ты же обещал, что я ни в чем не буду нуждаться, — с надрывом в голосе проговорила она.
А разве ты нуждалась? — недоуменно спросил Андрей.
Нет, но ты собрался в отпуск… это потеря денег… я же не для того выходила замуж, чтобы влачить жалкое существование, — развела руками Катя и, выронив купюру, вновь подхватила ее пальцами.
Андрей впился глазами в заплаканное лицо молодой женщины. Ее слова, детский, обиженный лепет о «жалком существовании» среди разбросанных по полу денег, стали последней каплей.
Гнев окончательно рассеялся, сменившись ледяной, кристальной ясностью. Андрей видел все: ее эгоизм, полное непонимание его усталости и брак не с ним, а с его зарплатой.
Нет, Катя, – его голос был тихим, усталым, но в нем не осталось ни капли сомнения. – Ты выходила замуж за кошелек. А я… я был просто тем, кто его носил.
Андрей медленно поднялся с дивана и посмотрел на деньги у ее ног, на ее дрожащие, крашенные в перламутр ногти, сжимавшие купюры.
Бери свои деньги. Бери все, что куплено на мои деньги. Собирай чемоданы, — он не кричал, но его голос был сильнее любого крика. — Сегодня же. Я сейчас уйду. Вернусь поздно. Чтобы тебя здесь не было. Поняла?
Катя перестала всхлипывать. Она посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами – не со страхом, а с недоумением, с обидой ребенка, у которого отняли игрушку.
Куда я денусь? Что я скажу маме?
Скажешь правду. Что твой кошелек… сломался. И починить его не получится, — Андрей усмехнулся горько и беззвучно.
Он повернулся и направился в прихожую. Из шкафа достал старый потертый рюкзак – тот самый, с которым ездил на рыбалку к дяде в деревню еще до встречи с ней.
Начал складывать внутрь все самое необходимое: пару футболок, джинсы, свитер.
Ничего из того, что было куплено для «имиджа» или «приличия». Только свое. Простое.
Катя сидела на полу, окаменев от всего, что услышала. Деньги так и остались у нее в руке.
Она посмотрела на спину мужа, на рюкзак – символ какой-то другой, чужой ей жизни, которую он вдруг выбрал вместо нее.
А… а квартира? Машина? – выдохнула она, цепляясь за последние соломинки материального.
Андрей застегнул рюкзак. Взвалил его на плечо. Повернулся к ней. В его глазах не было ни ненависти, ни любви. Только усталое безразличие и твердая решимость.
Адвокаты разберутся, — сухо бросил он и прошел мимо нее, не глядя на деньги на полу, не глядя на ее заплаканное лицо.
В прихожей он взял ключи от старого, видавшего виды мотоцикла, который давно стоял в гараже без дела.
А пока… я беру свои десять дней. Отпуск. Заслуженный… — он открыл входную дверь и шагнул за порог. — И, Катя? – мужчина обернулся в последний раз. — Больше не звони. Никогда. Все общение теперь только через адвоката.
Когда Андрей ушел, женщина встала с пола и собрала все до единой купюры с пола.
Потом она сунула их в свою дамскую сумочку и пошла в спальню собирать чемоданы.
На те деньги, что Андрей ей дал, можно было пару месяцев жить в роскошном номере отеля.
Именно туда и поехала Катя. Она надеялась, что через десять дней мужчина начнет ее возвращать, задаривать подарки и просить прощения, но этого не произошло.
Андрей был настроен решительно порвать с ней окончательно все отношения. Получить что-то при разводе Кате все-таки не удалось, так как все имущество мужчины было приобретено до брака.
