Катя уткнулась в экран телефона, отвечая на сообщение от сестры про садик и ужин.
Галина Степановна, пожилая соседка с этажа выше, как всегда, зашла без стука. Прислонилась к косяку, втянула носом воздух и, оглядев кухню, сказала:
— Ты пирог поставила? А запах уже пошёл, слышишь?
Катя кивнула, не отрываясь от телефона.
— Ой, как у тебя вкусно, Катюш! Прямо как в деревне у бабушки. Запах — на весь подъезд.
Катя слегка улыбнулась. Сестра писала что-то про детей, смешную историю про Ваньку и кашу.
— Сейчас допеку, как раз успею до Андрея. И с вами чай попьём,
— Ой, давай в следующий раз, — махнула рукой Галина Степановна. — Я в аптеку побегу, пока не закрылась.
Через 5 минут хлопнула дверь. Муж вернулся с работы.
— Ты бы хоть переоделась, — с порога сказал Андрей. — Выглядишь как колхоз.
Катя замерла. Рука в муке, фартук в пятнах, волосы заколоты как попало. Она не успела даже поздороваться.
— Я готовила.
— Ну да, видно.
Он прошёл на кухню, снял куртку и бросил на спинку стула, сел.
Катя быстро накрыла на стол — суп в кастрюле, хлеб в нарезке, пироги на тарелке.
— Суп жирный, — буркнул Андрей, глядя в тарелку. — И пироги сухие. Что за помои ты готовишь? Несъедобное барахло.
Она не ответила. Просто смотрела, как он ковыряется ложкой, как будто ищет повод бросить есть.
В памяти всплыло вечера, когда он уплетал эти пироги за обе щеки и хвалил: “Ты моя хозяйка, вот бы мама попробовала”.
Позже, уже ближе к ночи, раздался звонок. Инга. Голос в трубке уставший, с хрипотцой.
— Ну чего, как смена? — спросила Катя.
— Адок. Опять этот Гришин скидывает сроки. Я уже не знаю, ржать или рыдать. А у тебя чего?
Катя усмехнулась нехотя.
— Ты как будто и дома в смене стоишь, — добавила Инга. — Всё на тебе.
Катя не успела ответить.
— Ладно, завтра увидимся, поболтаем, — сказала она в трубку и отключилась.
Андрей вышел из ванной, вытирая руки.
— Завтра один пойду в кафе, помнишь, я говорил? С коллегами. Там будет Марина, ещё ребята. Рабочая атмосфера, пообщаемся культурно.
— А я?
Он пожал плечами.
— Это рабочая встреча. Ты… ну, не их уровень. Всё такое. В общем ты и сама все знаешь.
Она встала.
— Ты что, стесняешься меня?
Он отмахнулся:
— Да не начинай снова. Ну что за допросы?
Катя не сказала ни слова. Только опустилась на край кровати.
Поздним вечером она стояла у двери Галины Степановны. Не зная зачем. Просто не хотелось быть одной. Та встретила, как всегда, тепло и приветливо.
— Ой, Катюш, заходи, чаю попьём. Расскажешь, что у тебя на душе.
Катя с трудом улыбнулась и прошла на кухню. Пока закипал чайник, она начала делиться. Говорила тихо, урывками. Что Андрей стал другим. Перестал уважать, цепляется за всё. Говорит неприятности, как будто специально. Галина слушала, не перебивая, только иногда кивала, подливая чай.
— Было у меня в жизни что-то похожее, — сказала она после паузы. — С моим мужем. Мы в какой-то момент просто сели и всё обсудили. Вовремя. И потом душа в душу жили до конца его дней. Может, и у вас всё наладится. Вам надо поговорить, по-настоящему.
Позже, пока Катя ещё сидела у Галины Степановны, зазвонил телефон. Звонил Андрей. Голос недовольный, резкий:
— Я вернулся домой, а здесь тишина. Ты где шляешься?
Она ответила сдержанно:
— Сейчас приду. Я в гостях.
Через несколько минут Катя зашла в квартиру. Услышав ключ в замке, Андрей повысил голос:
— Ты где это по вечерам лазишь?
Она закрыла дверь, не торопясь сняла обувь — не было ни желания, ни сил объяснять что-то вслух.
— Где ты там — и я «лажу».
Он уставился на неё, не зная что ответить. Впервые она не опустила глаза.
На кухне Катя поставила чайник. Села, обняв колени. Мысли сами выстроились в образ: как он тогда, зимой, поскользнулся на льду и сломал ногу. Неделями лежал дома, раздражённый, беспомощный. Она носила ему таз с водой, мыла ноги, обрабатывала швы, стирала, кормила, следила за таблетками. Он тогда говорил: «Ты моё спасение, без тебя бы с ума сошёл».
А теперь будто и не помнит…
Катя вздохнула, встала, подошла к окну. Тогда он каждый день что-то просил: то лёд приложить, то подушку поправить, то просто рядом посидеть. Она всё делала молча, не жалуясь. А теперь — будто стерли всё.
На следующий день, после обеда, зазвонил домофон. Катя узнала голос Антона брата Андрей, нажала кнопку. Через минуту дверь щёлкнула — он зашёл в квартиру.
— Привет. Я на минутку. — Антон заглянул в кухню, остановился в дверном проеме — Я за дисками для компа пришёл. Андрей в курсе, я ему говорил. Кстати, где он?
Катя молча стояла у раковины и набирала в чайник воду.
— Ты чего грустная? Всё норм?
Она моргнула, словно очнулась от мысли.
— Всё нормально, Антош.
Он нахмурился. Андрей вышел в майке, зевнул.
— Не лезь не в своё дело, студент. Вон иди диски в комнате, таи их еще найти надо в куче хлама.
Через полчаса Андрей уходил. На прощание бросил:
— Хоть бы мусор вынесла. Не только же по дому шастать.
Катя сидела на кухне, слушая, как захлопнулась дверь. Вздохнула глубоко, набрала сестру.
— Привет… — голос срывался. — Я… я не знаю, как дальше. Всё тянет вниз, словно топлюсь в болоте.
— Катя, не торопись, расскажи подробнее, что случилось, — мягко ответила сестра. — Ты не одна. Может лучше к нам. Отдохнёшь хоть немного. Ты заслуживаешь передышку.
— Боюсь, что уже не справлюсь, — выдохнула Катя, глядя в пустоту. — Мне кажется, я теряю себя… и его тоже.
— Ты сильнее, чем думаешь, — шептала сестра. — Мы все тебя ждём. Не закрывайся в себе.
— Спасибо… — в голосе Кати пробился слабый свет надежды. — Мне это сейчас очень нужно.
— Буду ждать тебя, приезжай, — уверенно сказала сестра.
Катя отключилась, но слёзы медленно катились по щекам.
На следующий день Катя проснулась рано. Глаза были опухшие, но внутри — пустота, без обиды и без надежды. Она встала, умылась, собрала волосы в хвост и наспех выпила чай. На улице моросил дождь. Пока шла до остановки, казалось, что промокает не одежда, а всё внутри — до самого сердца.
В супермаркете пахло булками и моющим средством. К девяти утра она уже расставляла товар на полке. Инга подошла ближе к полудню, пахнущая табаком и жвачкой.
— Слушай, я вот тебе что скажу… — Инга подошла ближе, наклонившись к Кате. — Мужик должен либо поднимать, либо отваливать. А ты чё сидишь в этой тьме тараканьей?
Инга поставила пакет с продуктами на прилавок и уставилась на Катю поверх очков. Та потупилась, продолжая перекладывать коробки с печеньем на полке.
— Я не знаю… Всё как будто не моё, — выдавила Катя.
— Вот! — Инга щёлкнула пальцами. — Не твоё — значит, иди туда, где твоё. А то как мебель: и не живёшь, и не уходишь.
Катя хотела что-то возразить, но зазвонил телефон. Андрей. Она сбросила звонок. Через минуту — сообщение.
«Сегодня пойду один. Не обижайся. Скучно будет.»
— Он опять? — кивнула Инга на экран.
Катя кивнула.
— Знаешь, он же стесняется тебя. Честно, так и скажи себе. Не прямым текстом, но по сути — да.
Катя молчала, глядя в один и тот же ценник, будто в пустоту.
Вечером, в коридоре, он натягивал рубашку перед зеркалом. Она стояла у двери, с прижатой к груди кружкой.
— Сколько можно за тобой таскать хозяйство. Даже с людьми нормально поговорить не можешь, — бросил он между делом, проверяя манжеты.
— Я не мешаю. Я просто живу здесь.
Он не ответил. Хлопнула входная дверь.
Позже в квартире снова появился Антон. Зашёл на кухню, поставил на стол пакет с яблоками.
— Андрей дома?
— Нет, ушёл. Как всегда, на вечернюю встречу, — ответила Катя, не оборачиваясь.
— Понятно. Я тоже зашёл на минутку, по пути. Хотел спросить кое-что. Не обидишься, если немного посижу?
Катя кивнула. Молча достала кружки и поставила чайник.
— Он опять ушёл на встречу, да?
Она медленно кивнула.
— Ага. У друзей.
Антон шумно выдохнул.
— Он стал другим. Я не знаю, что с ним. И с тобой он как будто… не человек, а судья.
Катя опустила глаза. Он смотрел прямо, как будто проверял на прочность.
— Я понимаю, вы семья и всё такое. Но, Катя, ты не вещь. Он это забыл, похоже. Мне стыдно за него.
Катя ничего не сказала, ей уже было не интересно обсуждать пропавшие отношения.
Антон не задержался долго, выпил чай и побежал по делам.
Поздно вечером Андрея не было. Катя долго размышляла, колебалась, но уже было невыносимо. Достала чемодан из шкафа и судорожно начала собирать самое необходимое. Многое не влезло — пришлось добавить ещё пару пакетов.
— Всё, — прошептала она, — нужно немного отдохнуть. До утра.
Утром Катя быстро позавтракала. Андрей так и не заявился. Решение уехать становилось всё жёстче.
Катя только вышла с кухни, как раздался звонок в дверь. Она вздрогнула, поставила кружку на подоконник и пошла открывать. На пороге стояла пожилая женщина в пальто — мать Андрея. Катя кивнула:
— Здравствуйте, Тамара Николаевна.
— Привет, Катя, — ответила та. — А где Андрей?
Катя отступила в сторону, не приглашая, но и не закрывая дверь. Женщина, войдя, увидела чемодан с пакетами у стены и застыла.
Катя не сняла даже пальто, не сдвинулась с места, лишь сжала в руке ремень чемодана.
— Ты что, уходишь? — в растерянности спросила она, глядя на чемодан.
Катя смотрела прямо, без страха, без слов.
— Да, Тамара Николаевна, я уезжаю. К сестре. На время. Здесь больше не могу находиться.
— Всё-таки не выдержала… Я так и думала. Сама с этим сталкивалась в своё время. Он стал другим, да. Но я молчала. Думала, ты его удержишь. А ты — ты держалась до последнего. Я это вижу.
Катя сглотнула, едва слышно ответила:
— Пусть теперь ваш сын сам с собой живёт. Мне больше нечего ему давать.
Мать опустила глаза. Долго молчала.
— Ты не обижайся. Я к тебе очень хорошо относилась. Но прошу: не руби с плеча. Отдохни. Может, всё-таки наладится у вас.
Катя не ответила. Взяла чемодан, проверила молнию, прислушалась к звукам за дверью. Было тихо. Очень тихо.
После того как Тамара Николаевна ушла, Катя долго стояла у двери. В квартире было тихо. Чемодан стоял собранный, пакеты рядом. Она накинула куртку, сунула телефон в карман и вышла на этаж.
Поднялась на один пролет вверх. Постучала. Через мгновение Галина Степановна открыла — в халате, с пледом на плечах.
— Ой, Катюш, что-то случилось?
Катя улыбнулась устало.
— Я уезжаю. Хотела просто попрощаться.
Галина замерла на секунду, потом широко распахнула дверь:
— Заходи. На минуточку хоть. Я чайник уже ставила.
Катя прошла на кухню. Села за стол. Галина налила чай, поставила перед ней печенье.
— Ты девочка добрая, тёплая. Всё на себе тащила. А он… ну, ты сама всё знаешь. Только прошу тебя — береги себя, Катюша. И не сомневайся: ты всё сможешь. Всё у тебя впереди.
Катя слушала молча, лишь кивнула. В груди сжалось.
— Спасибо вам. Правда.
Они обнялись у дверей. Галина выдохнула:
— Пиши, если что. Или звони. Я всегда рада.
Катя кивнула и пошла вниз, к выходу.
Поезд тронулся мягко, почти неслышно. Напротив сидела женщина в вязаной кофте, в руках — кулёк с карамельками.
— Угощайся. Домашние, сама делаю, — сказала она, пододвигая пакетик.
Катя взяла одну, кивнула. Женщина вдруг произнесла, глядя в окно:
— Муж пил, бил. Двадцать лет терпела. Потом ушла. Теперь живу на даче. Вон как похорошела. Видишь, щёки розовые.
Катя чуть улыбнулась. Без усилия. Просто — тепло пошло внутри.
В доме сестры пахло запеканкой и мокрыми детскими носками. Катя, в футболке и мягких штанах, возилась с племянниками на полу. Один залез на спину, другой тянул за хвостик.
— Тётя Катя, ты надолго?
— Не знаю. Посмотрим.
Она говорила спокойно, не обещая и не отталкивая.
Вечером телефон мигнул. Инга: «Ну как ты? Не скучаешь по тому идиоту?»
Катя набрала коротко: «Нет.»
Спустя неделю она подала резюме. Откликнулась небольшая фирма, офис на окраине. Женщина-администратор с короткой стрижкой сразу сказала:
— Ты мне по глазам понравилась. Не робей. Всё покажем.
В первый день дрожали руки. Но коллега, парень в клетчатой рубашке, подсказал, как включить принтер. Потом кто-то пододвинул шоколадку. День прошёл быстро.
На четвёртый день закружилась голова. Катя села прямо на пол у ресепшена. Кто-то принёс воды. Кто-то вызвал скорую. В больнице: капельница, белый потолок, шелест халатов.
— Вы беременны, — сказала врач.
Катя не сразу поняла. Повторила про себя. Лежала молча. Не плакала. Только смотрела в лампу.
На следующее утро, когда в палату уже заглядывало солнце, телефон загудел. Галина Степановна: «Как ты там, Катюш?»
Катя ответила: «Я беременна.»
В ответ — шквал сообщений: «Ой, да ты что! Ну хоть когда родишь — загляни! Я так за тебя рада, Катюшка! Ты только держись. Я и чай поставлю, и пирог испеку!»
Катя написала в ответ: «Спасибо вам большое. Я обязательно загляну.»
После выписки, уже дома у сестры, Катя лежала на диване, укрытая пледом. Телефон отложен в сторону, чай на подлокотнике. Сестра тихо села рядом на диван:
— И что ты собираешься делать?
Катя долго молчала. Потом тихо:
— Не знаю. Но к нему я больше не вернусь.
— Ты уверена?
— А ребёнок? Это же ответственный шаг.
Катя кивнула.
— Я справлюсь. По-другому уже не могу.
Поздним вечером она сидела одна на балконе. Внизу шумела дорога, пахло летом. Внутри — гул. Тревога, сомнение. Как? Сама? А если не справлюсь?
В памяти — его голос: «Ты даже с людьми нормально говорить не умеешь». И как она мыла ему ноги. И как плакала, когда он не пришёл. Всё это — ясно. Не стёрлось.
Но теперь было иначе. Что-то внутри будто выровнялось. Село на место. Стало крепким.
Катя выдохнула, шепнула:
— Сама воспитаю.
И это было впервые — не страх, а решение. В глазах — не туман, а твёрдость.
Утром она снова пошла в офис. На проходной охранник подмигнул. Коллега оставил на столе кружку — простую, белую, с надписью «В здоровом теле здоровый дух». И она знала — это только начало.
