Когда Анна услышала в трубке голос Марины, она едва не уронила телефон в суп. Марина, как всегда, позвонила не чтобы, а уже с чем-то.
— Анечка, привет, слушай, ну у нас тут… ситуация… — протянула она так, будто собиралась пересказать не трагедию, а новую серию сериала на ТНТ.
— Марина, у тебя каждая неделя — ситуация, — вздохнула Анна, уже начиная мысленно освобождать диван от подушек.
— Ну правда, мне не к кому больше. Нам с Сонькой некуда, понимаешь? Ну, на недельку, может, две… максимум месяц.
Анна прищурилась, как бухгалтер, у которого в кассе не сходятся три копейки. Месяц. Это как если бы к тебе подселили бабу с ребёнком в купе на поезд Москва-Владивосток и сказали: «Тесновато? Потерпите, скоро уже Хабаровск».
— И где вы сейчас? — с трудом выговорила она.
— На такси. Уже почти подъехали!
Бинго.
Прошло ровно двадцать минут — и в её прихожей стояли два чемодана, одна шестилетняя девочка в розовом свитере с котиком и Марина. Всё та же — волосы как всегда наспех собраны в пучок, куртка с дурацкими стразами, голос — уверенный, как у министра, когда тот врет в прямом эфире.
— Слушай, ну ты как всегда выручаешь. Прямо ангел!
Анна промолчала. Ангелы, если что, не отдают ключи от своей квартиры просто потому, что кто-то красиво говорит по телефону. Но она кивнула. Потому что дура. Потому что Марина — её подруга с девятого класса. Потому что девочка Соня смотрела на неё так, будто Анна выдала ей бесплатный билет в Диснейленд. Ну или хотя бы разрешила сожрать весь «Киндер».
Через неделю.
Анна впервые почувствовала себя лишней в собственной кухне. Марина стояла у плиты, пела что-то под нос, резала помидоры прямо на деревянной разделочной доске (которая, между прочим, была мамина), а Соня играла на полу с её фарфоровыми собачками.
— Они не настоящие, да? — спросила девочка, тыча в одну из статуэток, как хирург в пациента перед сложной операцией.
— Настоящие. Просто неживые. Но дорогие, — ответила Анна и тут же пожалела. Потому что прозвучало как «разбей меня, мне уже всё равно».
— Ну ладно. Я аккуратно.
Угу. Как слон в посудной лавке. Анна почувствовала, как у неё по спине пробежали мурашки тревоги.
— Марин, может, ты ей… не знаю… дашь игрушки нормальные? — попыталась она тихо.
— А что? Она же просто смотрит, — ответила та и смахнула ножом остатки с доски в раковину.
Ага. Просто смотрит. Как кот на канарейку.
Анна ушла в комнату. Закрыла дверь. Присела на диван. Выдохнула. Дом — это же твой храм, твоё святилище. А теперь в этом храме кто-то жарит курицу на сковородке с отбитым тефлоновым покрытием и выкладывает фотографии на Stories с подписью «в гостях у волшебной феи».
Через две недели.
Появился Виктор.
Он был высокого роста, носил бороду, говорил как человек, который считает себя интереснее всех остальных в комнате. Сразу полез к Анне на «ты», что было, мягко говоря, неприятно. Особенно когда он снял ботинки в коридоре и прошёл по ковру в носках с надписью «GAMER INSIDE».
— Аня, привет! Ну я вот — помогаю вашей Марине. Ты же не против, если я ванну посмотрю? Там кран, говорит, подтекает. Да я мигом.
Анна замерла. Она не помнила, чтобы что-то подтекало. А уж чтобы Виктора кто-то звал туда — тем более.
— А ты сантехник?
— Ну не совсем. Но руки есть. Всё умею.
— Ну тогда открой дверь на лестницу. Она там, если что, тоже течёт.
Марина вмешалась:
— Ань, да не психуй. Он поможет. Мы же тебе ремонт сделаем! Ты давно ванну хотела переделать!
Анна смотрела на них как на заговорщиков. Ей хотелось схватить свою фарфоровую собачку и швырнуть ею в Виктора. Но она просто вышла в прихожую. Закрыла за собой дверь в спальню. И, сидя на кровати, впервые за последние две недели — расплакалась.
Тихо. Без всхлипов. Просто слёзы капали на покрывало.
Поздний вечер того же дня.
Соня уснула. Виктор ушёл. А Марина заваривала чай.
Анна сидела за столом, молча.
— Ну ты чё обиделась-то? — спросила Марина, не глядя.
— Я не обиделась. Я в бешенстве.
— А что я такого сделала?
— Ты живёшь у меня. Твоя дочь играется моими вещами. Твой мужик лазит по моей ванной. Ты переставила мой чайник. Ты на моей кухне, Марин. И ты даже не спросила.
Марина вдруг отбросила ложку, резко.
— Ты всегда такая, Аня. Всё по полочкам. Всё твоё, твоё, твоё. Жизнь — не музей! Хватит жить как покойница. Родители умерли — ты тоже, что ли, за ними пошла?!
Было тихо. Очень. Даже чайник умолк.
Анна смотрела на Марину. Медленно. Долго.
— Знаешь, Марин… Я думала, ты подруга. А ты — просто квартирантка с амнезией. Забыла, кто тебе помог. Забыла, чьё это всё.
— Ой, начинается. Как будто ты не рада, что хоть кто-то рядом. Ты бы тут одна сдохла в этой квартирке с собачками.
— Ты права. Я, может, и одна. Но не сдохла. И уж точно не пускаю в свою жизнь людей, которые считают, что им тут всё можно.
Анна встала.
— Завтра ты собираешь вещи. И уходишь.
Анна проснулась раньше всех. Сердце колотилось, как будто она ночью участвовала в марафоне на выживание. За окном серый свет раннего утра, в воздухе — тяжёлое послевкусие вчерашнего разговора. Голова пульсировала, как будто Марина оставила там свой кипящий чайник.
Она пошла на кухню босиком — по своему полу, в своей квартире, и вдруг почувствовала, что уже почти привыкает ходить по краю. Только вот края, оказывается, тоже имеют свой предел.
Соня спала в комнате на её диване, раскинув руки и обняв подушку. Анна мельком взглянула на неё — и сразу отвернулась. Не потому что злилась. А потому что устала быть доброй, пока тебя раздвигают в стороны, как старую мебель: и ты вроде стоишь, но уже не там, где должна.
Марина, разумеется, дрыхла. Под одеялом, которое Анна берегла после мамы. Как трофей. Как память. Как будто сон чужого человека может быть весомее твоих чувств.
Анна поставила чайник. На своё место. Села за стол. И впервые за долгое время — достала записную книжку. Та самая, старая, в кожзаме, где ещё от руки было написано: «список важного». Она открыла первую страницу. И долго смотрела на фразу:
«Не бойся быть одна. Бойся быть там, где тебя не слышат.»
И в этот момент в ванной кто-то включил перфоратор.
— Что за хрень?! — выдохнула она и метнулась в коридор.
Дверь в ванную была полуоткрыта. За ней — Виктор. С шапкой на голове, с перчатками, с дрелью. Как будто он не пришёл, а приехал на субботник.
— Ты совсем, что ли, охренел?!
Он повернулся, как будто её появление его удивило. Будто не Анна тут живёт, а он.
— Ань, ну ты же сама говорила, что тут всё старое. Я с утра пораньше решил — починим, пока никого нет. Плитка отходит. Видишь, вот тут шов…
— Виктор. Вон. Из. Моей. Ванной.
Он выключил дрель. Но остался стоять.
— Ну чё ты заводишься? Я же тебе помочь хочу!
— Помочь? Ты вторгаешься в мою жизнь с дрелью! Ты вторгся в мой дом, моё утро, мою тишину. Ты не „помогаешь“, ты вторгаешься. А теперь выйди, пока я не вызвала полицию.
Он посмотрел на неё так, как будто она переигрывает. Как будто это она неадекват, а не он, пришедший без спроса в ванную чужой женщины с инструментом.
— Ладно, успокойся. Мне ж не в напряг уйти. Но ты вообще с людьми разговаривать умеешь?
— А ты — заходить в чужую ванную — умеешь?
Он бросил перчатки на пол, прошёл мимо с демонстративной тяжестью шагов. В коридоре наткнулся на Марину, которая в халате стояла с чашкой чая.
— Ты ей скажи, чтоб мозги свои в порядок привела. Я не обязался терпеть такую истерику.
— А ты не обязан был сюда вообще приходить!
Марина повернулась к Анне.
— Ну всё, ты довольна? Сорвала на нём злость. А я теперь что — опять одна?!
Анна вздохнула. Резко, громко, как будто этот воздух она держала в себе всю ночь.
— Ты не одна. Ты в моей квартире. Но ведёшь себя как хозяйка. И если тебе так важен Виктор — можешь пойти за ним.
— Ты серьёзно?! Из-за какой-то плитки?!
— Не из-за плитки, Марин. Из-за тебя. Из-за того, что ты перестала спрашивать. Ты просто решаешь за меня, в моём же доме. Даже Соня уже чувствует себя хозяйкой — вчера она сказала, что „эта комната теперь её“. Ты что творишь?
Марина молчала. Пила чай.
— Я думала, мы подруги.
— Подруги не разрушают чужой дом, чтобы устроить в нём свой бардак, — тихо ответила Анна.
Через два часа.
Марина собирала вещи. Без криков, без драмы, без сцен. Просто складывала в сумку Сонькины кофты, телефонную зарядку, рассыпавшиеся резинки для волос. Анна стояла в коридоре. Не мешала. Не помогала. Просто смотрела.
— Я думала, ты меня поймёшь, — наконец сказала Марина.
— Я тебя поняла. Слишком поздно. А теперь пойми ты — я не виновата, что тебе больше некуда идти. Но я не обязана из-за этого отдавать тебе свою жизнь.
— Ты слишком одинока, чтобы быть такой гордой.
Анна усмехнулась.
— А ты слишком зависима, чтобы это понять.
Они посмотрели друг на друга. Очень долго. Как две женщины, которые слишком много знают друг о друге, чтобы снова стать подругами.
Соня надела курточку, подошла к Анне.
— Тётя Аня, прости, если я что-то сломала.
Анна присела, взяла её за руку.
— Ты ничего не сломала, Сонечка. Просто взрослые иногда делают глупости, когда хотят, чтобы их любили.
Она поцеловала девочку в макушку. И открыла дверь.
Марина прошла мимо молча. Без прощания. Без взгляда назад.
Анна закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Закрыла глаза.
Тишина. Первое утро за три недели, когда в квартире снова было тихо.
Она прошла в ванную. Плитка действительно немного отходила. Ну и пусть.
Повернула кран. Тёплая вода побежала в раковину.
Анна смотрела в зеркало. И вдруг заметила — в отражении её лицо было другим. Чужим. Но спокойным.
— Ну что, Аня. Доброе утро, — сказала она сама себе.
Анна закрыла балкон, стряхнула крошки со стола и поставила чайник. В квартире было тихо. Даже слишком. Такая тишина, что слышно, как часы в зале отстукивают не просто секунды — они будто отсчитывают, сколько дней она живёт одна. Свободно. Чисто. Без розовых лосин, детских песенок и мужиков с перфораторами.
Прошло три недели с того дня, как Марина хлопнула дверью. Никаких звонков. Ни сообщений. Соня — молчок. Даже взаимных подколов с Виктором в чате «Соседи в доме» больше не было.
Анна решила: всё. Хватит. Никаких больше гостей. Никаких больше спасательных кругов для тех, кто плывёт к тебе на голове, а потом требует ещё и вёсла.
Но, как это обычно бывает, стоит тебе немного выдохнуть — жизнь заходит с новой серии. Только уже не с лёгкой комедией. А с драмой, в которой ты не просила участвовать.
Звонок в дверь. Прямо под вечер. Анна обернулась — и почувствовала, как сердце в груди сжалось в кулак.
На пороге стояла Марина. Без косметики, с Соней за руку. Дождевик, пакет, взгляд — как будто сейчас будет не разговор, а разнос.
— Можно войти?
— Нет.
Марина вздохнула. Соня уставилась на порог. Было ясно — девочке холодно. На улице моросило.
— Аня, я не к тебе жить. Успокойся. Я к тебе по делу.
— Тогда говори здесь.
— Ты мне должна.
Анна рассмеялась. Сухо. Прямо в лицо.
— Что, прости?
— Ты обещала мне помощь. Ты пустила меня — значит, взяла на себя ответственность. А потом выгнала. И теперь мне негде жить. А Виктор ушёл. Ты довольна?
— Ты пришла обвинить меня в том, что разрушила тебе жизнь? Я пустила тебя в дом. С ребёнком. А ты в ответ привела туда мужика, который делал мне ремонт без спроса. Ты вломилась, как бульдозер. И теперь хочешь компенсацию?
Марина сжала зубы. Соня потупилась.
— Мне нужна временная регистрация. Меня просят в соцзащите. Без этого я не смогу подать документы в садик. Только на пару месяцев.
— Тебе не регистрация нужна. Тебе — снова под ключ. Чтобы я взяла, оформила, подписала, прикрыла. А ты… ты всё так же будешь решать за меня, что мне делать в моей квартире. Нет, Марина. Хватит.
— Ты думаешь, что стала сильной? Научилась говорить „нет“ и всё — теперь ты победитель?
— Нет. Я просто поняла, что не обязана быть твоей жилеткой. Ты взрослая. Мать. Научись сама справляться.
Соня вдруг заговорила. Тихо, неуверенно:
— Тётя Аня… а можно я в туалет схожу?
Анна посмотрела на неё. Мокрые волосы. Сумка в руке. И вся эта ситуация — как ком в горле. Но внутри что-то оборвалось. Не от жалости. А от честности.
— Заходи, Соня. Только ты.
Марина сделала шаг вперёд — Анна подняла руку:
— Нет. Ты — останься.
Девочка прошла мимо, тихо, как мышонок. Дверь в ванную закрылась.
— Я думала, мы свои. Думала, ты меня поймёшь, как никто. А ты закрылась в своей ракушке, лишь бы не тронуться.
— Я тронулась. Но не с ума. А с места. И знаешь, что? Мне там, где ты была — больше не уютно.
Анна сделала шаг вперёд. В голосе не было злости. Только правда.
— Ты разрушила нашу дружбу. Ты взяла больше, чем я могла дать. И теперь хочешь ещё. Но я не банк. И не реабилитационный центр. Я просто женщина, которая устала быть удобной.
Дверь в ванную открылась. Соня вышла, посмотрела на маму.
— Мы уходим?
Марина не ответила.
Анна нагнулась к девочке, поправила капюшон.
— Ты — умница. Береги маму. Но помни — хорошая мама сначала учится быть взрослой. А потом уже воспитывает.
Марина хотела что-то сказать. Открыла рот — и закрыла. Ушла. Не хлопнув дверью. Даже не посмотрев назад.
Анна осталась в коридоре. Одна. Вновь. Только в этот раз — не с опустошением, а с ощущением, что вытащила из себя занозу длиной в десятилетие.
Эпилог. Через месяц.
Анна оформила отпуск. Уехала в Тверь. Не к морю, не на шопинг — а просто туда, где была дача бабушки. Старый домик, сарай, плита на дровах. Взяла с собой книгу, пару тёплых кофт и новое правило:
«Женщины не обязаны спасать всех. Особенно тех, кто этого и не просил — а просто сел на шею».
