Екатерина стояла у плиты, медленно помешивая гречку, и слушала, как в ванной гремит вода. Артём принимал душ уже минут двадцать, как будто пытался смыть с себя не только рабочий день, но и совесть. Если бы она верила в чудеса, могла бы подумать, что где-то под струями у него наконец вымоется способность к ответственности. Но, увы.
Квартира была чистой. Полы натёрты, бельё развешано, пыль с полок стерта. В прихожей ровно стояли ботинки — Катя не терпела хаоса. Жизнь — как бухгалтерский отчёт: если в одной колонке минус, в другой должен быть плюс. Только вот в личной жизни формулы не срабатывали.
На столе аккуратно лежала её рабочая папка. Екатерина трудилась в крупной финансовой компании, вела несколько проектов, а вечерами писала планы по реструктуризации бизнесов для клиентов. Её называли «профи» — за точность, холодный ум и собранность. И всё бы ничего, если бы не Артём.
Он вышел из ванной в привычном халате, с каплями воды на шее и тем выражением лица, которое предвещало разговор, от которого лучше бы уклониться. Екатерина молча подала ему полотенце. Он потянулся за чаем, прокашлялся и начал с того самого подозрительно ласкового «Кать…».
— Что? — коротко спросила она, не отрывая взгляда от кастрюли.
— Мишке опять нужна помощь… — Артём замялся. — Он попал в неприятности. Небольшой кредит, совсем ерунда, там какие-то дурацкие проценты налетели… Ну, ты понимаешь.
— Нет, не понимаю, — Екатерина повернулась, сложила руки на груди. — Он попал или ты снова решил, что я — спонсор? Что на этот раз? Сколько?
Артём почесал затылок.
— Там всего-то сто тысяч…
— Сто тысяч! Артём, ты сам слышишь, как это звучит? Ты называешь сто тысяч «всего-то»? У нас ипотека, между прочим. За твою мать, если ты забыл.
— Ну, Миша обещал вернуть, — Артём развёл руками. — Он просто немного не рассчитался с оплатой машины. Кредит на машину, кредит на телефон… У него жена беременна, Катя, ну ты тоже пойми.
— А меня кто поймёт, Артём? Меня? — голос Екатерины стал звонким, жёстким. — Я тяну твои долги, твою мать, твою родню, и в ответ получаю: «Ты же финансовый гений, разберись как-нибудь».
Он замолчал. И тут в прихожей раздался звонок. Екатерина вздохнула — как по расписанию. Конечно, она пришла. Слабый стук каблуков по ламинату, лёгкий запах сирени — и вот в дверях появилась Марина Владимировна.
— Ой, Катенька, ты как всегда — в тонусе, — улыбнулась она, входя без приглашения. — Мы тут на минутку. Привет, сынок. Что, не сказал, что я зайду?
— Не сказал, — Екатерина еле сдержала раздражение.
— Ну, значит, сюрприз, — звонко рассмеялась свекровь. — Я там пирожки тебе принесла. С картошечкой. Твои любимые. Ну и поговорить надо, конечно.
Екатерина опустилась на край дивана. Вот оно — давление номер два.
— Катя, я ведь всё понимаю, — Марина Владимировна уселась напротив. — Ты у нас умница. Всё сама, всё в порядке. Но Миша — он ведь не нарочно. Он переживает, даже плачет. Как его не поддержать?
— Скажите, а вы когда-нибудь вообще ставили себя на моё место? — Екатерина вдруг улыбнулась — утомлённо и почти саркастично. — Вот вы бы взяли ипотеку на квартиру своей свекрови? Нет? А я взяла. А теперь я должна ещё и брату вашего сына долги покрывать?
— Ну, ты не сердись, — начала было свекровь, но Екатерина поднялась.
— Я не сержусь. Я устала. Мне надоело быть единственным взрослым в этой квартире.
Она подошла к окну, взглянула на сумерки, на медленно движущиеся машины, и сказала, не оборачиваясь:
— Я ухожу. Сегодня. Сейчас.
— Кать, подожди! — Артём всполошился. — Ты же не серьёзно?
— Очень серьёзно, Артём. Потому что если я не уйду сейчас, то завтра мне под нос сунут ещё один «пирожок с долгами», а послезавтра попросят продать свою почку ради вашей родни.
Она не хлопнула дверью. Просто ушла. Вышла на улицу, натянула капюшон, села в машину и включила навигатор до ближайшего отеля. Всё просто. Никакой истерики. Только где-то внутри, глубоко, что-то тихо треснуло. Не окончательно, но ощутимо.
Отель был серенький, без претензий — Екатерина специально выбрала такой. Она поселилась на три дня, оплатила сразу, чтобы не мучиться вопросами «а вдруг вернусь». Вернуться? Куда? К кому? К Артёму, который вечно «между двух огней», но всегда выбирает маму и брата? Или к свекрови, у которой «бедный мальчик» — это тот, кто брал кредиты на айфон, машину и лотерейные билеты?
Она лежала на кровати в номере, зажав в руках свой ноутбук. Цифры на экране не складывались в таблицы, они как будто насмехались. Екатерина закрыла крышку, бросила её на кресло и села. Молчание казалось громче любой ссоры.
Вечером она всё-таки набрала Олю — свою подругу, ещё со студенческих времён. Та не заставила себя ждать.
— Катя, ну наконец-то ты сделала это! — голос у Оли был резкий, как всегда, но добрый. — Сколько можно было с этими идиотами возиться?
— Оль, у меня, между прочим, семья, — устало сказала Екатерина.
— Катюха, да не обманывай сама себя. У тебя не семья, а финансовый аттракцион с элементами эмоционального шантажа. Ты у них не жена — банкомат с ногами. С ипотекой на плече.
— Спасибо, ты очень ободряешь.
— Я серьёзно. Тебе нужен психолог, а не свекровь в пирожках. Ты же себе не принадлежишь. Они тебя так «обработали», что ты уже и не помнишь, что могла смеяться, мечтать, кайфовать от жизни. А сейчас?
— Сейчас я мечтаю только о том, чтобы они исчезли.
Катя повесила трубку и пошла в душ. Горячая вода немного разогнала холод, что поселился в груди с того самого вечера. Она спала тревожно, просыпаясь каждый час, и всё думала, не звонит ли Артём. Но он не звонил.
На утро телефон разрывался. Не от него. Не от свекрови. Звонили с неизвестного номера.
— Екатерина Сергеевна? Добрый день. Агентство «Коллект-Плюс». Вы знакомы с Михаилом Павловичем Синицыным?
Она сжала телефон так, что побелели пальцы.
— Знакома. Что вам нужно?
— Уточняем, как с ним связаться. Он указал вас как контактное лицо. У него долг — семьсот шестьдесят четыре тысячи рублей. Сроки давно истекли.
— Семьсот шестьдесят… Что?!
— Да. Он взял несколько потребительских кредитов, часть из которых просрочена. Мы ищем пути урегулирования. Возможно, вы сможете повлиять на него.
Екатерина отключилась. Сердце колотилось в груди, как будто за ней гнался кто-то невидимый.
Она немедленно поехала в квартиру. Артём открыл дверь в мятой футболке, с опухшими глазами и кислым запахом перегара.
— Катя? Ты чего?.. — Он растерялся.
— Сколько он должен? Артём, сколько на самом деле?!
Он молчал. Екатерина прошла в комнату, не разуваясь.
— Семьсот шестьдесят четыре тысячи. Вот столько. И они назвали меня контактным лицом. То есть теперь это моё дело тоже. Опять. Я хочу услышать всё. Сейчас же. Иначе вызову адвоката и сама всё разрулю через суд.
Артём опустил глаза.
— Он… ну… набрал долгов. Ему угрожают. Мать в панике. Она… сказала, может, ты что-то предложишь.
— Предложу? Что, свою почку? Или сдам себя в аренду? — она издала сдавленный смешок. — Артём, я тебя спрашиваю прямо: ты хочешь, чтобы я продала квартиру?
Он вскинул голову.
— Мы бы могли её переписать. Ну, временно. Чтобы…
— Замолчи. Просто. Замолчи, пока я не начала кричать.
Тут вошла Марина Владимировна. В шубе, поверх домашнего халата, с растёкшейся тушью и какой-то фарфоровой трагедией в глазах.
— Катенька… Неужели тебе трудно понять, что у нас всё рушится? Мише грозят… А ты с твоими принципами…
— Марина Владимировна, — Екатерина подошла к ней почти вплотную. — Я взяла ипотеку, чтобы купить вам квартиру. На своё имя. Сама. Без их помощи. И теперь вы хотите, чтобы я её продала, чтобы закрыть чужие долги?
— Ну ты же всё равно одна… — пробормотала та.
— Всё. Конец. Я подаю на развод. Завтра. А квартиру — сдаю. Будете жить где хотите. А Миша пусть сам разбирается со своими коллекторами.
Артём сжал кулаки.
— Ты так просто скинешь нас, да?
— Нет. Я не «скидываю». Я спасаю себя. Хотя бы в последний момент.
Она вышла, накинув пальто прямо на домашний костюм. Она тряслась. От страха, злости, разочарования. Но шла, не оглядываясь.
Прошло три месяца. Сначала было больно. Потом — пусто. Потом неожиданно спокойно. Екатерина сняла новую квартиру, маленькую, светлую, с белыми стенами и видом на реку. В ней ничего не напоминало о прошлом: ни Артёма, ни его любимых тарелок на стене, ни Марининого кресла с накидкой. Только ноутбук, чашка с остатками кофе и тихая джазовая мелодия из колонки.
Развод оформили быстро — Артём не сопротивлялся, подписал всё молча. Свекровь несколько раз звонила с незапланированными истериками и обещаниями «судного дня», но потом стихла. Квартира сдавалась в аренду — деньги шли на ипотеку. Всё было ясно, чётко, без иллюзий.
Екатерина смеялась на работе, снова встречалась с подругами, даже записалась на занятия испанским. Правда, иногда, когда открывала почтовый ящик и видела там пустоту, в груди что-то сжималось. Никто не ждал, не писал, не спрашивал: «Ты поела?», «Ты где?» — и это, как ни странно, резало больнее, чем раньше.
Но она справлялась.
Однажды, в середине марта, ей позвонили с неизвестного номера. Она почти не взяла.
— Екатерина Сергеевна? Это из городской больницы №13. К вам попала Марина Владимировна Синицына. Указала вас как ближайшего родственника. Инсульт. Её состояние… ну, скажем так…
Катя долго стояла с телефоном в руке. Потом поехала.
Марина Владимировна лежала в палате с бледным лицом, в чужой серой рубашке, без привычной помады и без позолоченных серёг. Она смотрела на Екатерину глазами человека, который впервые понял, что что-то пошло не так.
— Я не думала… что ты… — пробормотала она.
— Что я приду? — спокойно спросила Екатерина. — А я сама не знала. До последней минуты.
В палате было тихо, пахло лекарствами и несвежими подгузниками. Екатерина села на краешек стула, не сближаясь.
— Где Артём? Где Миша? Почему я должна узнавать об этом от дежурной медсестры?
— Миша… скрывается. Ему угрожают. Артём… работает. Ему трудно. Он сам не в себе.
— Он в себе, Марина Владимировна. Просто ему удобно, что я снова приехала всё разруливать.
— Ты сильная. Всегда была. Ты могла бы…
— Нет. Я больше не могу. Я не мессия. И не страховка.
Женщина в кровати вдруг заплакала. Тихо, почти детски. Екатерина смотрела на неё и чувствовала только усталость. Ни злости, ни жалости. Просто усталость.
— Я не враг вам, — прошептала Марина. — Я просто боялась. Всегда. Что Миша пропадёт. Что останемся на улице. Боялась — и цеплялась за вас. Как за стену.
— Только вы забыли, что я человек. А не стена.
Молчание. Потом слабый голос:
— А можно… хотя бы раз в неделю… заходить? Я никого не прошу больше. Только — не быть совсем одной.
Екатерина посмотрела на неё. Потом встала, поправила ей одеяло, взяла свою сумку.
— Я подумаю. Но сначала — вы подумаете. О том, что вы сделали. И что потеряли.
Она вышла в коридор, закрыла за собой дверь и только тогда позволила себе вдохнуть полной грудью.
На улице шёл снег, лёгкий и весёлый. Екатерина шла по тротуару в своих тёплых ботинках, слушала, как скрипит лёд под ногами, и думала: «Я всё сделала правильно. Всё. Даже если никто не понял этого».
У дома её ждал курьер с букетом. На записке было написано: «Прости. Я скучаю». Без подписи.
Она взяла букет. Улыбнулась. Потом выкинула его в ближайшую урну.
