— Наташ, ну, ты же понимаешь… Маме просто некуда. — Сергей ссутулился, как ученик, которого застали за списыванием. Пальцы его нервно теребили край подушки. Голос — ласковый, тихий, как будто он не тридцатипятилетний юрист с опытом, а второклассник, у которого опять двойка по математике.
Наталья даже не смотрела в его сторону. Она пыталась найти на экране ноутбука хотя бы один баг, чтобы отвлечься. Но даже самые хитрые SQL-инъекции и трояны казались ей сейчас детским садом по сравнению с тем, что поселилось у неё в гостиной — в прямом и переносном смысле.
— Сергей, — она сказала медленно, не повышая голоса, но каждое слово было как шаг по гравию. — Дом — мой. На мои деньги. Я его строила три года. Сама. Ты был в Турции с друзьями, когда я таскала мебель на второй этаж, помнишь? Или это не важно?
Он промолчал. Конечно, помнил. Просто удобно забыть.
— Она сказала, что не будет мешать, — пробормотал он. — Что только на пару недель.
— Это было полтора месяца назад. — Наталья захлопнула крышку ноутбука. — С тех пор «не мешает» выглядит как: она выбросила мой ирландский крем, потому что «это спиртное в доме недопустимо», повесила иконы в ванную (!), и сегодня утром я нашла её в своей спальне.
— Ну, может, просто зашла…
— Искала документы, Сергей. Не просто зашла. Открыты ящики. Моя папка с бумагами была перевёрнута. Была.
Он поднял взгляд. В его глазах метались виноватость, усталость и плохо скрытое раздражение. И что-то ещё — то, что Наталья не сразу распознала. Но ей не понравилось это «ещё». Очень.
— Она твоя мать, Наташ.
— А я кто? Приложение к её сыну? Или просто гостья в доме, который построила?
Тут дверь гостиной открылась — так демонстративно и театрально, будто за ней готовилась сцена из мексиканской драмы.
— Наташенька, — проговорила Людмила Петровна, входя в комнату. В халате, в котором Наталья никогда не позволила бы себе показаться даже перед зеркалом. — Можешь глянуть на одну бумажку? Ты же у нас с компьютерами дружишь, вот и подскажешь, что тут подписать нужно.
— Я программист, Людмила Петровна, а не нотариус. И бумажки, которые ко мне не имеют отношения, я не читаю.
Людмила Петровна не обиделась. Она вообще была женщиной редкой породы — всё пропускала мимо ушей, кроме того, что касалось её прямого интереса. Улыбаясь, как будто только что родила котёнка, она протянула Наталье лист.
— Просто доверенность. Ничего страшного. Мы с Сергеем поговорили, он согласен. Дом можно сдавать на лето — а чего он будет стоять? Это ж всё деньги. А у меня подруга на Кипре, у неё агентство. Устроим всё цивилизованно.
— Какой дом? — Наталья взяла бумагу и вчиталась. — Мой дом?
— Ну, да. У вас же теперь квартира в городе. А этот стоит.
Она подняла глаза. Сначала на бумагу. Потом на Людмилу Петровну. Потом на Сергея. Он снова ссутулился и делал вид, что его срочно вызвали на удалённое совещание, хотя в руке у него был пульт от телевизора.
— Вы правда думаете, что я идиотка? — спросила Наталья тихо. И тишина, которая наступила в комнате, была зловещей. Людмила Петровна потупила глаза, как опытная актриса в роли «униженной и оскорблённой».
— Наташенька, ну зачем ты так? Мы же семья… — начала она.
— Вы — не моя семья. — Голос Натальи не дрожал, но в груди всё горело. Она чувствовала, как с каждой фразой стирается грань между раздражением и яростью. — И если вы хоть раз подойдёте к моим документам без моего разрешения — я вызову полицию.
— Это угроза? — глаза Людмилы Петровны стали узкими, как у кошки, которой наступили на хвост. — Я всего лишь пыталась помочь!
— Помочь? Вы пытались продать мой дом. По фальшивой доверенности. Подсунули бумажку с формулировкой, рассчитанной на то, что я, видите ли, не прочитаю до конца. Сергей, ты знал об этом?
Сергей смотрел в сторону. Как будто стена с акварельными обоями — самое интересное, что сейчас есть в доме.
— Ответь, — повторила Наталья.
Он пожал плечами.
— Мам просто хотела облегчить всем жизнь. Там же никто не живёт…
— Я живу. Это мой дом. И если вы с ней считаете, что можно провернуть аферу за моей спиной, — она подошла ближе и сжала бумагу в кулаке, — то вы оба ошиблись домом.
— Наташ… — Сергей поднялся. — Может, ты перегибаешь? Мы просто хотели немного…
— Немного? — Она рассмеялась. — Да вы уже вон сколько перешагнули. Её вещи везде. Мои — на балконе. Её собачка спит на моей кровати, а я вынуждена слушать лекции о морали каждый вечер! А теперь она залезла в мои документы!
Людмила Петровна, почувствовав, что мины взорваны, развернулась и гордо ушла, не забыв хлопнуть дверью.
— Мне кажется, она теперь обиделась. — Сергей вздохнул, как будто это была его главная проблема.
— А мне кажется, ты боишься только одного — чтобы тебе не пришлось выбирать. Так вот, Сергей. Выбирать тебе всё-таки придётся.
Он замер. Словно надеялся, что она скажет, что это шутка. Что она улыбнётся и предложит чай. Но Наталья не улыбалась. Она стояла прямо, руки скрещены, голос — ровный, но жёсткий. И в этом голосе не было ни просьбы, ни сомнения.
— Или ты с ней. Или с собой. Потому что со мной — ты точно не.
Когда Людмила Петровна ушла, Наталья почувствовала, как её тело освобождается от сковавшего напряжения. Но это было всего лишь временное облегчение. Знала ли она, что в этот момент в её жизни началась новая, ещё более разрушительная глава? Знала. Но не хотела в это верить.
Сергей продолжал сидеть на диване, сжав руки в кулаки, и пытался представить, как «всё наладится». Вроде бы всё так обыденно, так, как он привык. Наталья — эмоциональная, горячая. Людмила Петровна — гиперопекающая мать, которая не может сидеть без дела. В её мире всё должно быть под её контролем. Он всегда был посредником, всегда пытался сгладить углы. Только вот теперь углы сглаживать было нечем.
— Сергей, я сказала тебе: выбирай. Ты… ты что, не понял? — Наталья подняла взгляд, и её глаза метались между разочарованием и отчаянием.
Он вздохнул и встал, наконец, сбросив с себя натянутую маску. Что-то в его взгляде изменилось — больше не было привычной пассивности. В нем была ярость, которая кипела и сдерживалась едва ли не через силу. Он подошёл к Наталье, и, поддавшись порыву, схватил её за плечи.
— Ты не можешь так просто всё разрубить! Ты что, думаешь, я не вижу, что ты здесь одна, а я — как мужик, который что-то там себе зарабатывает и не вникает в семейные вопросы? Да ты меня ещё в браке не пускаешь в реальную жизнь! Я что, для тебя вообще пустое место?
Наталья оттолкнула его руку, её лицо стало каменным.
— Ты для меня — не пустое место, Сергей. Ты — место для удобных отмазок. Ты снова принял сторону мамы. Ты всегда её сторону принимаешь! Ты пытаешься оправдать её манипуляции, потому что так тебе удобнее! А ты вообще видел, что происходит вокруг? Как она вторгается в мою жизнь и мои границы?
Он выглядел ошеломлённым. В этом столкновении чувств и обвинений, как никогда ранее, Наталья ощущала, как она отдаляется от него. Она вообще не понимала, как ещё можно разговаривать с человеком, который не видит реальности. В который раз её мучило ощущение, что рядом с ней не муж, а пустое место.
— Ты не понимаешь. Ты не вникаешь в то, что происходит. Мы с ней не могли продолжать жить так. Я хочу, чтобы ты стоял на моей стороне. Не на стороне «семьи». Мы с тобой — семья.
Сергей прижал ладонь к лбу и резко вернулся к своим мыслям.
— Ты тоже. Ты тоже. Всю жизнь ты меня убедила, что я должен быть твоим опорой. Но когда пришла настоящая опора, ты решила, что она тебе не нужна.
— Опора?! Ты серьёзно? Какая опора, если ты снова с ней?! Ты так и не понял, что я борюсь за себя и за свои границы! В чем ты меня поддерживаешь? В чём?
Он замолчал. Тишина была почти болезненной. В этот момент Наталья почувствовала, что уходит от него окончательно. От этого не было пути назад.
Сергей опустил глаза. Он не знал, что делать дальше. Он хотел сказать, что всё исправится. Что она и Людмила Петровна помирятся. Что она передумает, что «не стоит уходить в эту крайность». Но он молчал. И Наталья поняла, что в его молчании нет надежды.
— Я не хочу этого, — сказала она резко. — Я больше не могу так. Я выгоню её. И тебя тоже. — она наконец повернулась и ушла в спальню, оставив его стоять в коридоре, словно лишённого всех своих убеждений.
Людмила Петровна, тем временем, решила не останавливаться. Момент осознания своей вины ещё не наступил. Она не собиралась просто так уйти, оставив всё, как есть. С каждым днём её амбиции росли, а её методы становились всё более изощрёнными. На следующее утро она вернулась в дом, чувствуя себя абсолютно непробиваемой.
Когда она вошла, Наталья сидела за столом и, не поднимая головы, сказала:
— Я знаю, что ты наводила порядок в моих ящиках и унесла кое-какие бумаги. Признавайся. Где они?
— Какие бумаги, милая? Ты что, не можешь спокойно спросить? Я же всего лишь… — начала Людмила Петровна, но её оправдания звучали всё более натянуто.
Наталья встала с места и подошла к ней, будто сдерживая натиск.
— Ты их украла, Людмила Петровна. Признайся. Ты пытаешься меня обмануть, и ты это знаешь.
— Наташенька, ты что?! Ты же как никогда перегибаешь! Мама ни в чём не виновата! — отмахнулся Сергей, не выдержав. Но теперь, когда он говорил, его голос звучал напряжённо и неуверенно.
— Прекрати защищать её! — её слова стали жесткими, она повернулась к Сергею. — Ты не видишь, как она превращает мою жизнь в ад?!
Но Людмила Петровна не сдалась так легко. Она вытащила документ прямо из своей сумки и подала Наталье.
— Если бы ты не была такой… такой жестокой ко мне! Ты всегда решаешь, как мне жить! Вот и пожалуйста, раз ты такая умная, читай. Это всё для твоего блага.
Наталья взглянула на документ и поняла: это был тот самый фальшивый договор. Доверенность на продажу дома, который был ещё не её, а уже в её руках.
— Убирайтесь. Сейчас же. — её голос звучал как предупреждение, как последний выстрел.
— Ты же не понимаешь, что делаешь! — голос Сергея сорвался на крик. Он стоял посреди кухни в мятой рубашке, с покрасневшими глазами. Наталья — напротив, прямая, как струна. Каменная. Как дом, за который она теперь воевала.
— Я прекрасно понимаю. Я защищаю своё. То, что ты и твоя мамочка пытаетесь у меня отобрать.
Сергей рухнул на стул, сцепив руки в замок. В глазах — усталость, безнадёга. Он выглядел на десять лет старше.
— Ты так и не поняла, да? Это просто дом. Четыре стены, окна, газон… — пробормотал он.
— Нет, Серёжа. Это мой труд. Мои бессонные ночи. Моя свобода. А вы… вы вторглись в неё, как в пустую квартиру, которую можно заново обставить, по-своему. — Наталья откинула волосы с лица, словно стряхнула чужую вину.
Дверь хлопнула.
Людмила Петровна появилась, как обычно — внезапно и не к месту. В руках у неё была огромная хозяйственная сумка. Под мышкой — ещё одна. Наталья вздохнула.
— А, вот и драма-королева. С вещами на выход или, наоборот, решила ещё пару квадратных метров занять?
— Мне просто нужно забрать пару вещей! Не шуми, девочка! Ты себя слышишь вообще? Мы тут всей семьёй, между прочим, на грани нервного срыва из-за тебя одной! — прорычала свекровь, кидая сумки на пол.
— Конечно, я одна. Потому что вы — стая. Стая, которая пришла сюда, чтобы оторвать от меня кусок. Вы думаете, я это не вижу?
Сергей вскинулся.
— Прекратите! Вы обе. Ну сколько можно?! Я… Я устал! Я разрываюсь между вами, как тряпка! А может, мне вообще всё бросить к чертям, а?!
— Давно пора, — отрезала Наталья. — И знаешь что? Я тебе помогу.
Она пошла в спальню, достала уже готовый чемодан Сергея и выкатала в коридор.
— Это шутка? — он растерянно смотрел на неё. — Ты серьёзно?
— Абсолютно. Я подала на развод сегодня утром. И документы на дом теперь в безопасности. Заблокировала всё, что могла. Ты — свободен. А мама твоя — может вечно быть тебе подушкой для нытья.
Тишина. Холодная, звенящая. Людмила Петровна замерла, бледная, как скатерть в столовке.
— Подожди. Наташа, ты с ума сошла? Ты же себе копаешь яму! — взвизгнула она. — Ты одна останешься! Кто тебя теперь возьмёт? Кто?! С твоим характером, с твоими… загонами! С твоим одиночеством в доме на окраине! Тебе 34! Это почти пенсия, детка!
Наталья подошла вплотную.
— Мне не нужен никто, кто приходит ко мне, чтобы отобрать. Или чтобы потерпеть. Ты всегда говорила, что я слишком гордая. Ну что ж… ты была права. Я гордая. И умная. И одна я буду лучше, чем с вами.
Сергей стоял у двери, как потерянный школьник. У него не было слов. Он хотел закричать, ударить в стену, выбежать — но остался просто… пустым.
— Ты всё это разрушила, Наташ. Ты могла всё удержать. Но ты выбрала… одиночество.
— Нет, Серёжа. Я выбрала себя. Просто вы с мамой этого не поняли. Вы ведь всегда были вдвоём. И тебя это устраивало. А меня — нет.
Она стояла в дверях. За её спиной — дом, ставший наконец её крепостью. Перед ней — двое, ставшие врагами.
— Забирайте свои сумки. И не возвращайтесь. Ни ты, ни она.
— Ты ещё пожалеешь, — прошипела Людмила Петровна.
Наталья улыбнулась. Спокойно. Почти нежно.
— Уже нет.
Эпилог.
Прошло два месяца. Весна вступала в свои права медленно, но уверенно. Наталья открыла окно нараспашку, и в комнату ворвался запах свежей земли и прогретого солнцем воздуха.
Она сидела с чашкой кофе у окна. Одна. В доме было тихо, как должно быть в доме, где нет предателей.
Суд Наталья выиграла. Дом остался за ней. Соседи сперва перешёптывались, потом стали махать ей в знак приветствия. А Сергей и его мать исчезли из её жизни, словно плохой софт, который удалось удалить навсегда.
Нет, она не была счастлива. Но она была свободна. А это — уже многое.
