— Саш, пусть она уйдет, — умоляла я мужа, — зачем ты ее вообще впустил? Она дом сожгла, в котором, между прочим, была твоя доля! Ты хочешь, чтобы она нас и квартиры лишила? Куда мы с детьми пойдем? Саш, сделай что-нибудь!
***
Шесть лет назад я стояла в белом платье, держала за руку своего Сашу и думала, что вот оно — счастье. Любовь, семья, будущее. Тогда я еще не знала, что счастье — штука хрупкая и не всегда предсказуемая.
Саша — моя первая и, надеюсь, последняя любовь. Он высокий, плечистый, с добрыми глазами и ямочкой на подбородке. Когда он улыбается, у меня сердце замирает. После свадьбы мы поселились в квартире, которая досталась ему в наследство от отца. Точнее, не ему одному, а ему и его маме, моей свекрови, Елене Петровне.
Квартира была большая, четырехкомнатная, вполне пригодная для жизни. Но вот незадача — Саше принадлежала только четверть этой жилплощади, остальное — его маме. У них еще был дом за городом, тоже поделенный в таких же пропорциях. Елена Петровна решила жить в доме, а нам досталась квартира.
Первое время всё было просто замечательно. Мы наслаждались друг другом, ходили в кино, гуляли по парку. Потом я забеременела. Саша был на седьмом небе от счастья.
— Представляешь, Юль, у нас будет маленький Сашенька! — восторженно говорил он, поглаживая мой живот.
— Или маленькая Юлечка, — смеялась я в ответ.
В итоге у нас родилась Маша. Такая куколка, вся в папу. Потом… Потом случилась двойня. Два мальчишки, Костя и Дима. Жизнь изменилась просто в одночасье. Мы с Сашкой и сами не поняли, как превратились в многодетную семью. Не то, чтоб я жалуюсь… Конечно, с тремя детьми одной было очень тяжело. Справлялись мы, конечно, с трудом, но справлялись. Саша работал как вол, я сидела дома с детьми. Денег хватало, Саша хорошо зарабатывал. Да и мысль о том, что у детей есть своя доля в большом доме, грела душу. Я думала, что они обеспечены жильем.
Елена Петровна приезжала к нам нечасто. Она вообще была женщиной довольно отстраненной. Вроде бы и помогала, но как-то без души. Привезет пакет памперсов и убежит. В гости не задерживалась, чай не пила.
Когда детям было года по три, мы с Сашей затеяли ремонт. Квартира, хоть и большая, но требовала обновления. Полы скрипели, обои облупились, да и мебель пора было менять.
— Юль, может, попросим у мамы немного денег? — предложил Саша как-то вечером, — у нее сбережения есть, деньги лежат на счетах без дела.
— Не знаю, Саш, как-то неудобно, — призналась я, — Елена Петровна не очень-то хочет участвовать в жизни наших детей.
— Ну, а что такого? Они же и ее внуки. Я сам с ней поговорю. Не волнуйся, тебя вмешивать не буду.
Я согласилась. Саша позвонил маме и попросил о помощи. Разговор был недолгим. Когда он положил трубку, лицо у него было какое-то недовольное.
— Что случилось? — спросила я.
— Мама сказала, что денег нет. Что всё ушло на лечение.
— Какое лечение? Она же вроде здорова.
— Не знаю, Юль. Сказала, что у нее какие-то проблемы.
Я почувствовала, как внутри меня зарождается какое-то неприятное предчувствие. Такое бывает, когда беды ждешь. Я тогда старалась от него избавиться: ну отказалась и отказалась, мало ли что в жизни человека случилось? Может, она и правда болела, просто нам не говорила?
Ремонт мы сделали сами, в кредит. Саша работал в две смены, я крутилась как белка в колесе. Но мы справились. Квартира преобразилась. Стала светлой, уютной, современной. Как-то вечером, когда дети уже спали, Саша вдруг сказал:
— Юль, я тут подумал… Может, стоит поговорить с мамой о доме?
— О каком доме?
— Ну, ты же знаешь, который за городом. Может, предложим ей поменяться? Оставим ей квартиру, поменяем долю на долю.
Я задумалась. Идея была неплохая. Дом большой, места всем хватит. Да и воздух там свежий, детям полезно.
— А ты думаешь, она согласится? — спросила я.
— Не знаю, но попробовать стоит.
На следующий день Саша поехал к маме в гости. Я осталась дома с детьми, готовила обед и ждала его возвращения. Время тянулось медленно. Наконец, ближе к вечеру, Саша вернулся. Лицо у него было бледное.
— Ну что? — спросила я, затаив дыхание.
— Юль… В общем… Разговор не получился.
— Что она сказала?
— Сказала, что дом нам не отдаст. Что это память об отце. И вообще… Что ей там хорошо и удобно.
Я почувствовала, как меня начинает захлестывать злость.
— А про нашу долю ты ей сказал? Про то, что мы могли бы ее выкупить?
— Сказал. Она ответила, что у нее нет денег. И вообще, что нам надо думать своей головой и самим зарабатывать на жилье.
— Ну, знаешь ли! — возмутилась я, — а кто нам обещал, что у наших детей будет жилье? Кто говорил, что они обеспечены?
Саша молчал, опустив голову. Я понимала, что он тоже расстроен. Разве он виноват в том, что ему досталась такая жадная мамаша?
— Ладно, — сказала я, стараясь успокоиться, — не будем ругаться. Что-нибудь придумаем.
Да что там придумывать было? У нас трое детей, кредит за ремонт и четверть дома, которая нам по сути не принадлежит. Вечером, когда Саша уснул, я долго ворочалась в постели. Мысли крутились в голове, как бешеные. Что будет дальше? Как мы будем жить?
Вдруг в голову пришла страшная мысль… А что, если Елена Петровна специально тянет время? Что, если она ждет, когда дети вырастут, и тогда… Тогда она просто выставит нас на улицу? Ведь по закону она будет иметь на это право.
***
От свекрови потом поступило «интересное предложение» — она предложила нам выкупить ее долю. Цену заломила просто космическую — я, когда услышала цифры, чуть в обморок не упала. Сашка пояснил:
— Мама объясняет так: мы будем единолично владеть квартирой, а она — домом. В любом случае съезжать она оттуда не собирается, сказала, что последние дни доживет там. Я, в принципе, не против выкупить, только… Денег нет совсем!
Я понимала, что свекровь нам просто гадит. Уж не знаю, за что, но слов из песни не выкинешь. Мне не давала покоя мысль, что я и мои дети в этой квартире находимся на птичьих правах.
— Саш, ну сколько можно? — говорила я, вытирая руки после мытья посуды, — мы ведь взрослые люди, у нас дети. Нельзя так все оставлять, как есть! Нужно это все узаконить, разделить по-человечески.
Он вздыхал, откладывал газету и смотрел на меня своим виноватым взглядом. Этот взгляд я уже выучила. Он означал: «Знаю, Юль, что ты права. Но что я могу сделать? Мама же….»
— Юль, ну ты же знаешь, как мама относится к этому дому, — обычно говорил он, — это память об отце. Она ни за что его не продаст.
— Да никто и не просит его продавать! — взрывалась я, — пусть живет там сколько угодно! Но нам-то что делать? Мы здесь, в этой квартире, живем как на пороховой бочке. У нас трое детей, а квартира, по сути, не наша. А если… Тьфу—тьфу—тьфу… Вдруг что случится с твоей мамой? Ты представляешь, сколько наследников на эту долю объявится? Все ее братья, племянники, внуки двоюродные. А если ее окрутит кто и она дарственную на эту квартиру и на дом оформит? Сколько таких случаев? Нам же ничего не достанется!
Он замолкал, опускал голову. Видно было, что тема ему неприятна. Он любил свою маму, но и нас, свою семью, тоже любил. И разрывался между нами, как между двух огней.
— Я поговорю с ней, Юль, — обещал он, — обязательно поговорю. Только дай мне время.
И время шло. Месяцы превращались в годы, а ничего не менялось. Елена Петровна жила в своем доме, мы — в своей квартире. И над нами висел этот проклятый вопрос, который никак не решался. Пришлось сменить тактику — решила поговорить с Еленой Петровной напрямую. Саша был на работе, дети в садике. Я набрала ее номер.
— Елена Петровна, здравствуйте, это Юля, — начала я осторожно, — у вас есть минутка поговорить?
В свекровь немного помолчала, а потом заговорила. Ее тон мне сразу не понравился.
— Да, Юля, слушаю тебя, — ответила она холодно.
— Елена Петровна, я хотела с вами поговорить по поводу жилья, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие, — вы же знаете, что у нас трое детей. Им нужно пространство, уверенность в будущем. Мы с Сашей много раз говорили об этом, но…
— Но что? — перебила она меня.
— Мы хотели бы, чтобы все было по—честному, — продолжала я, — чтобы вы жили в своем доме, а мы — в своей квартире. Чтобы у вас было свое, а у нас — свое. Можно же как-то решить этот вопрос? Вы могли бы оформить дом на себя, а квартиру — на Сашу. Саша готов на обмен. Мы очень хотели бы выплатить вам компенсацию за вашу долю в квартире, но средств на это не имеем. А так бы…
В трубке воцарилось молчание. Я чувствовала, как у меня начинают потеть ладони.
— Юль, я не понимаю, чего ты от меня хочешь, — наконец произнесла Елена Петровна. — я живу в своем доме, никого не трогаю. Квартира вам и так досталась. Что тебе еще нужно?
— Но это же не наша квартира, Елена Петровна! — не выдержала я, — нам только четверть принадлежит. Вернее, ею Саша владеет. Остальное — ваше! А если… Если что-то случится? Что будет с нашими детьми?
— Нечего думать о плохом, — отрезала она, — живите и радуйтесь, что у вас вообще есть крыша над головой. Многие и этого не имеют.
— Мы хотим просто определенности! — взмолилась я, — мы хотим, чтобы у наших детей было свое жилье! Неужели это так много?
— Хватит меня уговаривать, Юля, — сказала она раздраженно, — я не собираюсь ничего менять. И вообще, мне некогда разговаривать. До свидания.
И она бросила трубку.
Я сидела за столом, как оглушенная. Неужели это все? Неужели она действительно не понимает, что мы просто хотим нормальной жизни для своих детей? Вечером, когда Саша вернулся с работы, я рассказала ему о своем разговоре с его матерью. Он молча выслушал меня.
— Я же говорил, Юль, — произнес он тихо, — мама не хочет ничего менять. Ее все устраивает.
— И что нам делать? — спросила я, — неужели нам придется всю жизнь жить в подвешенном состоянии?
Он пожал плечами. Я поняла, что он тоже не знает ответа.
В ту ночь я долго не могла заснуть. В голове крутились разные мысли. Может быть, стоит обратиться к юристу? Может быть, есть какой-то способ заставить Елену Петровну разделить жилье по закону? Но потом я представила себе, что будет, если мы начнем судиться с его матерью. Это же будет ужасно. Саша этого не переживет.
***
Я всегда знала, что Елена Петровна — это бомба замедленного действия. Она из тех женщин, которые вроде бы и улыбаются, но в глазах — холодная сталь. И вот, моя интуиция меня не подвела. Только рвануло так, что мало не показалось.
В тот день Саша пришел с работы какой-то серый. Молча разделся, прошел на кухню, налил себе рюмку крепкого и залпом выпил. Я даже испугалась — обычно он так не делает.
— Саш, что случилось? — спросила я, подходя к нему.
Он поставил рюмку на стол и посмотрел на меня взглядом, полным отчаяния.
— Мама… — выдохнул он, — мама… Дом…
Я почувствовала, как у меня холодеет внутри.
— Что с домом? — спросила я дрожащим голосом.
— Сгорел, — тихо ответил он, — сгорел дотла.
Я опешила. Не могла поверить своим ушам.
— Как сгорел? — переспросила я, — что случилось?
— Я не знаю, Юль, — сказал он, закрывая лицо руками, — мне позвонили соседи. Сказали, что пожар. Приехал туда, а там… Только пепелище.
Я села на стул, как подкошенная. В голове проносились обрывки мыслей. Дом… Наша доля… Дети…
— А мама? — спросила я, наконец, очнувшись, — с ней все в порядке?
Саша кивнул.
— С ней все хорошо. Она успела выбежать. Но… — он замолчал.
— Но что? — поторопила я его.
— Я о ней такое узнал, Юль… У меня волосы на голове шевелятся, ей-богу.
И тут меня прорвало. Все мои обиды, все мои страхи, все мое недовольство вылились в один гневный поток.
— Случайность? — закричала я, — да она просто сумасшедшая! Эта дура специально его сожгла, чтобы нам не достался! Саша, я же говорила, что так будет! Я прекрасно знаю, что тебе о ней рассказали. Я давно знаю, что мамаша твоя разгульный образ жизни ведет. Гетера престарелая! Я тебе не говорила, потому что боялась, что ты таких новостей не переживешь!
Саша попытался меня успокоить, но я не могла остановиться.
— Вечеринки! — продолжала я кричать, — пьянки! Разврат! Кальяны! Фейерверки! Она там что только не устраивала! Ей же плевать на все! Она только о себе и думает!
Саша молчал.
— И что теперь? — спросила я, когда немного успокоилась, — что теперь будет? Где она жить будет?
И тут в дверь позвонили. Саша пошел открывать. И кто же стоял на пороге? Конечно, она. Его полоумная мамаша. Она стояла, закутанная в какую-то старую шаль (и это в августе!), с растрепанными волосами и заплаканными глазами. Изображала из себя жертву. Мерзко.
— Сыночек, — прошептала она, глядя на Сашу жалобным взглядом, — мне больше некуда идти. Приютите меня, пожалуйста.
Я чуть не задохнулась от возмущения. Она, значит, все сожгла, а теперь пришла к нам, как ни в чем не бывало? Саша посмотрел на меня вопросительным взглядом. Я молчала. Что я могла сказать? Выгнать ее на улицу? Не могла. Не имела права.
— Заходи, мама, — сказал Саша тихо.
И она вошла. Вошла в нашу квартиру, в нашу жизнь, как непрошеный гость. Весь вечер она сидела в углу на диване и молчала. Лила крокодиловы слезы и рассказывала о том, как ей жалко дом, как она любила его, как все произошло случайно. Я слушала ее с презрением. Когда дети легли спать, я не выдержала и накинулась на Сашу.
— Ты понимаешь, что она натворила? — шипела я, — она сожгла наш дом! Она лишила наших детей будущего! А ты ее сюда пустил!
— Юль, ну что я мог сделать? — оправдывался он, — это же моя мама. Я не мог ее оставить на улице.
— А обо мне ты подумал? О детях? Ты понимаешь, что теперь нам придется жить с этой сумасшедшей?
Саша молчал. Я видела, что ему тяжело. Но я не могла его простить. Не могла простить его мать. Она разрушила нашу жизнь. И что теперь? Как нам жить дальше? Под одной крышей с этой пироманкой? Я даже представить себе не могу.
Но самое страшное, что я не знаю, чего от нее ждать. Вдруг она и нашу квартиру спалит? Она же способна на все.
***
После появления свекрови жизнь у нас с Сашкой покатилась в тартарары. Мамаша моего мужа уже через пару дней начала в нашей квартире хозяйничать. Свои порядки установила, какой-то график придумала. Мы ей откровенно мешали! Мы, которые по доброте душевной ее пригрели! Я сорвалась практически сразу — через три дня у нас произошел первый конфликт.
— Елена Петровна, вы же понимаете, что у нас дети? — пыталась я хоть как—то достучаться до неё, — здесь маленькие дети живут, им нужен покой. Какого рожна вы телевизор в двенадцать часов ночи на полной громкости смотрите?
А она в ответ только фыркала:
— Дети? А что дети? Мои внуки, между прочим! Что я плохого делаю? Я смотрю телевизор! Детей нужно сызмальства приучать к шуму — мы в большом городе живем! Ишь ты, какие нежные! И вообще, внукам я зла не желаю, но ради них своим комфортом жертвовать не буду!
— Елена Петровна, у вас вообще совесть есть? Почему наш комфорт заканчивается там, где начинается ваш? Не мы у вас живем, а вы у нас! Вас же никогда в нашей жизни не было! Вы хоть чем-то нам помогли? Вы даже не сподобились квартиру эту как положено на сына оформить! А теперь, когда вы спалили свой дом, вы решили, что имеете право ворваться в нашу жизнь?
Она, конечно, сразу же заняла самую большую комнату. Завалила её каким-то старым барахлом, которое, наверное, смогла спасти из пожара. Какие-то коробки, тряпки, старые фотографии… У меня такое ощущение, что мы живём на помойке!
Но это ещё полбеды. Она начала курить! В своей комнате, на кухне, в туалете… Везде! У меня дети дышат этой гадостью! Я уже не знаю, чем вывести этот мерзкий запах из квартиры.
— Мама, ну нельзя же так! — пытался её вразумить Саша, — у нас же дети! Ты хотя бы в окно кури, что ли. Или на улицу выходи…
А она в ответ только смеялась:
— Ой, Сашенька, не учи меня жить! Я всю жизнь курила и буду курить! Это моё право! И моя квартира, между прочим. Три комнаты из четырех — мои!
Да какое там право! Это просто издевательство! А ещё эти её постоянные гости… Молодых парней она в гости приглашает! Запирается с ними в комнате и неизвестно чем занимается. В квартире, где живут ее внуки!
— У меня есть полное право приглашать к себе кого захочу! — заявила она, когда я попыталась намекнуть, что у нас вообще-то дети спят, — оставь меня в покое! Почему я должна под твою дудку плясать? Юля, ты нарываешься! Я просто разозлюсь однажды и все сделаю по закону. Хотите жить впятером в одной комнате? Нет? Тогда замолкни и не порти мне настроение!
Пошли косяком какие-то мутные личности. То какие-то её старые подружки, то какие-то подозрительные мужики. Они сидят у неё в комнате, курят, пьют, орут… Я уже не знаю, куда деваться! У нас же дети! Маша уже начала задавать вопросы:
— Мама, а кто это к бабушке приходит? А почему они так громко разговаривают?
Я ей, конечно, пытаюсь объяснить, что это просто друзья бабушки, но я же вижу, что она всё понимает. Дети же всё чувствуют!
Я уже не знаю, что делать. Мы живём как в барделе каком-то! Я просто не могу больше это выносить. Хочется просто собрать вещи и уехать куда-нибудь подальше, чтобы никогда больше её не видеть. Саша, конечно, тоже переживает. Он видит, что я страдаю, но ничего не может сделать.
— Мама же… — как всегда говорит он.
Да чтоб её… Я понимаю, что он не может выгнать свою мать на улицу. Но я тоже не могу больше так жить. Я просто схожу с ума! Вчера ночью я не смогла заснуть. Лежала и слушала, как у неё в комнате опять кто-то орёт. Встала, накинула халат и пошла на кухню. Достала из холодильника бутылку, налила себе бокал и села у окна.
Смотрю на ночной город и думаю: за что мне это всё? За что я должна это терпеть? Неужели я не заслужила нормальной жизни?
***
Каждый день начинается с одного и того же — с кошмара. Открываешь глаза и сразу понимаешь: вот она, реальность. Елена Петровна в твоей квартире, с её барахлом, с её сигаретами, с её друзьями-маргиналами. И постоянные угрозы… Каждый божий день она пытается указать мне на мое место!
— Вообще-то мне принадлежит три комнаты из четырех! — чуть ли не каждое утро заявляет она, потягивая свою вонючую сигарету на кухне, — и я имею полное право их занять! Не нравится — выметайтесь!
А куда нам выметаться, интересно? У нас трое детей, куда я их дену? На улицу? Она это прекрасно понимает и просто издевается.
— Мама, ну что ты такое говоришь? — пытается её урезонить Саша, — куда же они пойдут?
— А это не мои проблемы! — отвечает она, закатывая глаза, — я имею право жить там, где хочу. И я буду жить здесь!
И ведь ничем её не прошибёшь. Ей плевать на нас, на детей, на всё. Она думает только о себе и о своей поганой выгоде. А самое главное — как она уходит от ответственности за то, что спалила дом? Да, несчастный случай, проводка замкнула… А кто её вообще проверял, эту проводку? Кто следил за тем, что она там устраивала? Она просто халатно отнеслась к своей собственности и уничтожила её! И не только свою, но и долю моего мужа!
Я уже не могу это выносить. Живу как на пороховой бочке. Постоянный стресс, нервы на пределе. Дети чувствуют моё состояние и тоже начинают нервничать. Маша стала хуже спать, Костя опять начал заикаться, а Дима просто постоянно плачет. Как-то вечером я не выдержала и устроила Саше скандал.
— Я больше так не могу! — кричала я, захлёбываясь слезами, — я просто больше не могу! Я схожу с ума! Или ты что-то делаешь, или я ухожу!
Он сидел, опустив голову, и молчал. Как всегда, впрочем… Я видела, что ему тоже тяжело, но он просто не знает, что делать.
— Юль, ну что я могу сделать? — пробормотал он, наконец, — это же моя мама…
— Да какая разница, чья она мама! — закричала я, — она все, что мы так долго строили, разрушила! Она лишила тебя доли в доме! Она превратила нашу квартиру в притон! Ты хоть понимаешь, что мы здесь живём как на вулкане? Вдруг она и эту квартиру сожжёт? Ты хоть об этом подумал?
Саша поднял на меня глаза.
— Я поговорю с ней, Юль, — сказал он, — я попробую ещё раз поговорить.
— Да сколько можно говорить! — отрезала я, — разговоры не помогут. Нужно действовать! Нужно нанять юриста! Нужно подать в суд! Нужно заставить её ответить за то, что она сделала!
Он молчал. Я понимала, что он боится. Боится конфликта, боится испортить отношения с матерью. Но я больше не могу ждать. У меня нет времени на страхи и сомнения. Я должна защитить свою семью.
— Хорошо, — сказал он, наконец, — я найму юриста и займусь этим вопросом. Я обещаю.
Я посмотрела на него и увидела в его глазах решимость. Может быть, ещё не всё потеряно. Может быть, у нас ещё есть шанс вернуть свою жизнь обратно.
Муж, кстати, свое слово сдержал. Юриста он нашел, проконсультировался. И я вообще отчаялась. Максимум, на что мы модем рассчитывать — на стоимость доли. Сама квартира стоит миллионов пять-шесть, нам в лучшем случае достанется полтора. И что мы будем делать с этими деньгами? Брать однушку и жить там впятером?! Лезть в ипотеку и покупать двушку и там друг у друга на головах сидеть? Это не выход!
Я хочу, чтобы свекровь умелась из нашего с Сашей дома. Да, я считаю эту квартиру своей! Мы столько лет в нее вкладывались, мы полностью в ней сделали ремонт, мы в этой квартире поменяли все, вплоть до плинтусов. А эта явилась на все готовое и хозяйничает тут! Очень надеюсь, что старая грымза долго не проживет, с таким-то образом жизни. Я потерплю. Ради детей.
