Суббота. 18:30. Москва, Алтуфьево. Пыльная однушка с вечно заедающим краном и плиткой, которая «сама отвалилась, я не трогал». Марина стояла на кухне в офисной юбке и блузке с пятном от кетчупа, разогревая котлеты. Кетчуп, кстати, капнул прямо на сердце — в прямом и переносном смысле. Сердце болело. Не физически — морально. Беспросветно. Уже два года как.
Из комнаты доносился голос Андрея:
— Марин, а где мои носки с ёлочками?
Она шумно выдохнула, бросив взгляд в потолок.
Господи, сорок лет мужику, а носки ищет, как пятилетний.
— Там же, где и были. На батарее. Ты их сам туда и повесил! — крикнула она, переворачивая котлеты на сковороде.
— Так я думал, ты их уже убрала… — с обидой пробурчал Андрей из комнаты.
— Логично. Всё, что движется, я должна ловить, готовить, стирать и убирать, — пробормотала она себе под нос.
Котлеты зашипели как воск на свечке. С кухни пахло жареным мясом и выгоревшими нервами.
— Марин, родители через час приедут. Надо бы убраться в комнате и на балконе, — не глядя в сторону кухни, спокойно бросил Андрей, глядя в телефон.
— Ага, конечно. А я думала, ты сам уже натянул передник и пошёл тереть ванну. Чудеса случаются. — Она повернулась к нему, вытирая руки о фартук.
Андрей даже не понял иронии:
— Так ты же дома раньше меня была, логично, что ты всё успеешь.
Марина вздрогнула.
Вот оно. Ключевое слово — «логично».
Кажется, он и правда считает, что она автоматически превращается в домработницу, едва входит в дверь. Даже если перед этим скакала по городу с двумя сумками, ноутбуком и мозгами на пределе.
— Логично, Андрюш, было бы, если бы ты сам что-то сделал. Ну хоть что-то! — голос её сорвался, лицо порозовело.
— Ой, начинается… — вздохнул он. — Не надо истерик. Мама с папой скоро приедут, и ты, как всегда, начнёшь себя вести, как… ну, ты поняла.
— Не поняла! — она повысила голос. — Как кто? Как человек, которому задолбало, что его воспринимают как обслуживающий персонал?
— О, понеслось… — Андрей встал с дивана, тяжело дыша. — Ты опять не в духе? Что тебе не нравится, скажи прямо?
Марина резко выдернула вилку из котлеты и стукнула ей по столу.
— Мне не нравится, что я вкалываю наравне с тобой, а дома — ещё и вместо тебя! Мне не нравится, что твоя мама относится ко мне как к провинившейся ученице, а ты ей поддакиваешь! Мне не нравится, что мне тут не рады!
— Это бред. Мама просто старой закалки, она хочет, чтобы в доме был порядок. И она права. Женщина должна следить за бытом.
— Женщина должна жить, а не умирать между раковиной и кастрюлями! — закричала Марина. — Я не прислуга, Андрей! Я твоя жена. А ты ведёшь себя так, будто женился, чтоб себе бесплатную домработницу оформить.
— О, ну конечно, вот и пошли обиды. Всё у тебя через край. А я, значит, такой весь ужасный, ничего не делаю, лежу на диване и ем котлеты, да?
— Ты даже сам себе эти котлеты не разогрел! — взорвалась Марина. — Мне иногда кажется, что если я исчезну, ты неделю будешь ходить в одном носке и питаться растворимым супом!
— А ты попробуй исчезни. Посмотрим, кто к тебе первый на коленях приползёт, — зло бросил Андрей, явно не ожидая, что слова ударят сильнее, чем нужно.
Марина посмотрела на него. Долго. Без слёз. С ледяной ясностью в глазах.
— Ладно, — тихо сказала она. — Давай проверим.
Она сняла фартук, скинула его на стол, развернулась и ушла в комнату. Через пять минут вышла с сумкой в руках.
— Марин, ты что? — опешил Андрей, уже немного остынув.
— Я еду к маме. Надо побыть с теми, кто меня уважает. Скажешь родителям, что ты решил сегодня справиться без «женской помощи». А я проверю, как тебе оно — исчезнувшей.
— Это бред. Ты психуешь. Завтра проснёшься и пожалеешь. Ну ты же не можешь вот так взять и уйти!
— Могу. И знаешь, почему? Потому что всё, что ты в этом доме ценишь — это удобство. А я — не микроволновка. Я не обязана тебя греть, когда тебе холодно, и молчать, когда тебе удобно. Прощай, Андрей.
Она хлопнула дверью так, что звон в ушах стоял секунд десять. А потом наступила тишина. Громкая, как вакуум.
На балконе завывал ветер. На сковородке дожаривались котлеты. Андрей стоял в носках с ёлочками и не понимал, что именно пошло не так.
А пошло всё. И давно.
Прошла неделя.
Целая неделя, как Марина просыпается под аромат свежеобжаренного кофе, а не под слова «А где мой ремень?».
Неделя, как в ванной больше не валяются мужские трусы, похожие на мятую концепцию супружеской верности.
И ровно столько же, сколько Андрей ни разу не позвонил.
Он — не позвонил.
И вот это было самое обидное.
— Ну, мама, серьёзно, — говорила Марина, сидя на старом диване с чашкой кофе в руке. — Даже соседка Танька, когда с мужем поссорилась, тот к ней с тортиком пришёл на второй день. А тут — тишина. Ни «ты где», ни «я скучаю», ни «вернись, пожалуйста, котлеты закончились».
— Значит, и котлеты, и ты ему были не нужны, доченька, — грустно, но спокойно сказала Лидия Павловна, аккуратно складывая бельё. — Хорошо, что раньше поняла.
— Поняла? Да я не поняла, я просто уехала в психозе. Я думала, он за мной приедет… А он…
— …видимо, подумал: «и так сойдёт». — Мать пожала плечами. — Он не мужчина, Мариш. Он — удобный клиент доставки. А ты не курьер.
Марина усмехнулась.
— Ну, спасибо, мама. Всегда утешишь.
Она пыталась быть ироничной. Пыталась, но не получалось. Сердце грызло. Не от тоски, а от того, что она дала себя так долго использовать.
Как-то не по-женски стыдно было — ведь она же умная. Образованная. Работает в отделе маркетинга, с клиентами разбирается — а в собственной жизни позволила всё развалить.
Позже, листая соцсети, она случайно наткнулась на сторис Андрея.
Пустая сковорода, одинокая яичница и подпись:
«Когда ушла жена, а мама на даче».
— Сволочь, — сказала Марина вслух. — Даже в сторис не извинился, а уже выставил, будто ему плохо.
И тут звонок.
Номер Андрея.
Она на секунду растерялась. А потом — ответила.
Только вот голос был не умоляющий. Не раскаивающийся.
Он был… будничный.
— Слушай, Марин, а ты случайно не знаешь, где мои ключи от почтового ящика?
Марина застыла.
— Ты… серьёзно?
— Ну а что? Я у тебя спросил. Ты же уносила когда-то, я помню.
— Ты мне неделю не звонил. Ни слова. Ни «как ты», ни «вернись». И вот первая фраза — про почтовый ящик?
— А ты чего ждала? Чтобы я на коленях приполз, что ли?
— Знаешь, Андрей, у меня новость. Я сегодня поняла одну важную вещь. Ты не приполз — и слава Богу.
— Что это ещё значит?
— Это значит, что я сижу в чистой квартире, с нормальными людьми, которые не считают, что я должна всё тащить одна. Это значит, что я за неделю выспалась, выдохнула и вдруг поняла — мне без тебя не хуже.
— Ну молодец, поздравляю, — с сарказмом фыркнул он. — Долго готовилась к этому монологу?
— Нет. Он сам родился. Потому что пустота, которую я боялась почувствовать без тебя, оказалась… лёгкостью.
— Ты хочешь сказать, что развод? — впервые голос его дрогнул.
Марина замолчала на секунду.
— Я ещё думаю. Но знаешь, если даже сейчас, когда у тебя есть шанс всё исправить, ты первым делом спрашиваешь про почтовый ящик… То может, и думать не надо.
— Ну не начинай драму… — начал он, но она перебила:
— Всё, Андрей. Не звони мне, если снова понадобится найти носки, кастрюлю или самоуважение. Удачи. С яичницей.
Она сбросила вызов.
Голос дрожал. Не от боли. От освобождения.
Так дрожит голос человека, который вдруг понял, что из плена вышел сам. И больше не вернётся.
Позже, ближе к ночи, в родительской кухне она рассказывала маме:
— А он, представляешь, даже не удивился, что я одна ушла, не спросил — как, зачем, почему…
Лидия Павловна поставила перед ней пирог с мясом.
— Потому что он знал, что ты всегда возвращалась. А в этот раз — не вернулась.
Марина усмехнулась.
— И не вернусь. Пусть теперь в своём одиночестве сам разбирается, где у него носки, где совесть, а где жена, которую он потерял.
— Носки найдёт. Совесть — вряд ли. А вот жену… — Мать села напротив. — Ты не потерялась, Мариш. Ты — наконец-то нашлась.
В этот вечер Марина впервые за долгое время выключила телефон и уснула спокойно. Без тревоги. Без чувства долга. Без ощущения, что она опять кому-то что-то должна.
Потому что в этом доме её никто не требовал. Здесь её просто любили.
Прошло два месяца.
Марина жила у родителей, работала удалённо и, самое главное — дышала. Не просто существовала по принципу «дом-работа-ужин-свекровь», а впервые за много лет дышала собой.
Иногда бывало одиноко. Особенно вечерами, когда хочется не чашку чая, а чтобы обняли. Но это одиночество было честным. Не как с Андреем, когда ты вроде не одна, но как будто самая одинокая женщина в городе.
Он звонил ещё пару раз. Один раз — чтобы узнать, где его ИНН. Второй — чтобы сообщить, что его мама передаёт «пусть приходит и извиняется, если хочет обратно».
— Угу, сейчас, — буркнула Марина в трубку, закатывая глаза. — В шубе и с баяном. Или с тортиком. Нет, лучше с веником и губкой — пусть сам полы намоет.
— Я серьёзно, Марина! Ты как будто совсем обиделась, — нервно отвечал он.
— А ты как будто совсем не понял, почему. — Она вздохнула. — Андрей, мне не сорок пять, чтобы строить иллюзии. Я всё поняла. Просто ты… ты даже не подумал, что что-то не так.
— Ну а что не так-то? Я не бил тебя, не гулял, не пил…
— Не любил, Андрей. Не уважал. Не замечал.
Вот что не так.
В январе она подала заявление на развод.
Без истерик. Без сцен. Просто утром встала, взяла паспорт, документы и пошла. В ЗАГСе в очереди кто-то шепнул:
— Не реви, милая. Они все такие. У меня вот третий, и тот же паразит.
Марина улыбнулась. Не плакала. И не потому, что не было обидно — а потому, что наконец стало ясно. Как воздух в мороз — когда всё внутри резко и чисто.
Дальше было просто.
Андрей пришёл на развод в серой куртке, в тех самых носках с ёлочками. Лицо было кислым, как борщ без соли.
— Ну ты и обидчивая. Столько лет вместе. И что — всё? Из-за пары упрёков и родителей?
— Нет, — спокойно ответила Марина. — Из-за того, что я просила помощи, уважения и поддержки — а ты делал вид, что это капризы. Я не вещь. И я устала быть в доме, где есть все — кроме меня.
— Ну подумаешь, с мамой не сошлась…
— Это не про твою маму. Это про тебя. Про то, что ты — взрослый мужик, который каждый раз выбирал быть сыном своей мамы, а не мужем своей жены.
Он отвернулся, тяжело сглотнув.
— Ты так и будешь одна? С родителями жить?
— Лучше уж с теми, кто меня уважает, чем с теми, кто из меня выжимает. — Она встала. — Знаешь, Андрей… Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не позвал меня обратно. Иначе я бы осталась. И продолжала бы жить, как мебель. А теперь — я живу как человек.
Он ничего не ответил. Просто смотрел, как она уходит, всё такая же — но уже другая.
Весной Марина сняла квартиру рядом с работой. Маленькую, но уютную. Без ёлок на носках, без громких требований, без кастрюль, которые «не так помыты».
Она купила себе новые тарелки. Чашку с надписью «Живу, как хочу». И стирала носки только свои.
В один из вечеров, вытирая волосы после душа, она открыла почту. Там было письмо от бывшего:
«Если передумаешь — ты знаешь, где меня найти».
Она усмехнулась. Медленно удалила письмо. И вслух произнесла:
— Нет, Андрюша. Теперь я знаю, где я.
И больше она не терялась.
