— Ну, ты же обещала, Алл… Ну чего ты сразу в позу? Мама одна там, ей тяжело! — Игорь чесал шею, как будто это был какой-то аргумент.
— Я бухгалтер, Игорь. Не сиделка. И не сезонная рабочая. У меня отпуск раз в год. И я мечтала о нём, как ты о пельменях в три часа ночи! — Алла яростно защёлкнула замок на чемодане, будто запечатывала туда всю свою злость.
А начиналось всё просто. С разговором «о будущем». Ужин, вино, и фраза:
— Котик, ну ты ведь любишь мою маму?
Вот от этой фразы у неё уже аллергия. Потому что продолжение у неё всегда одно: «А поехали к ней помогать».
И вот они стояли на перроне, как два идиота. Только один идиот ехал к свекрови, а второй ехал… к себе домой. Потому что отпуск у него был «по графику», а Аллин — по наивности.
Раиса Михайловна встретила её, как встречают непрошеного проверяющего из налоговой — с улыбкой, но со скрытым презрением.
— Ой, ты приехала? Молодец, что не забыла, где твоя настоящая семья, — усмехнулась она, как будто Алла участвовала в реалити-шоу под названием «Выжить среди свекровей».
Дом был тот ещё музей советского уюта. Ковры на стенах, кисель в кастрюле и вечное: «А у нас так принято».
Первый день был пробным. Алле выдали фартук и список дел. Маленький, всего-то на А4. Под номером первым значилось: «Вымыть полы в доме и в бане». Ну, ничего, подумала она. Может, это просто в честь приезда.
Наивная как курс доллара перед санкциями.
На второй день Аллу ждал огород.
— Ты же говорила, что тебе надо отдохнуть от бумаг. Вот и отдыхай на свежем воздухе, — весело подмигнула Раиса Михайловна, вручая лопату, как будто дарила путёвку в Сочи.
— А Игорь чем отдыхает? — выдохнула Алла, утирая пот.
— Игорю надо силы беречь. Он у меня мужчина.
А ты у неё кто? Растение? Сельхозинвентарь? — мысленно рявкнула она, но вслух лишь кисло улыбнулась.
На третий день приехала тётя Зина. С мужем, сыном, собакой и просьбой «пожарить оладушков». Потом дядя Коля. Потом ещё какой-то Андрей, который, судя по выражению лица, в детстве не доел ни одной каши. И каждый день начинался с одной и той же фразы Раисы Михайловны:
— Аллочка, ты у нас девочка городская, тебе полезно подышать деревней. Вот тебе веник — иди дыши.
На четвёртый день Алла начала слышать звон в ушах. То ли от жары, то ли от постоянных:
— Аллочка, а салатик ты не забыла?
— Аллочка, а ты хорошо полола, но вот тут заново переделай, ты же не сапала, а гладилкой махала!
— Аллочка, ты же молодая, чего тебе сидеть?
На пятый день случился он. Перелом.
На кухне, пахнущей уксусом и чужим потом, стояли Алла и Раиса Михайловна.
— Ты знаешь, у меня вот Вера — невестка второй — она всегда в ноги бросается, как приезжает. Благодарит. А ты всё фыркаешь. Ты как будто не в семью, а на каторгу приехала! — сказала свекровь с лицом, как будто сейчас вручит премию за лучшую актрису отрицательной роли.
— Потому что это и есть каторга, Раиса Михайловна. Я пять дней здесь как домработница. Вы же меня не как человека воспринимаете, а как дешёвую рабочую силу! — Алла подняла голос, и впервые ей было плевать, кто что подумает.
Раиса Михайловна вскипела:
— Ну и не нравится — уезжай! С каторги-то сбегают. Никто тебя силком не держит!
— Отлично. Завтра и уеду, — Алла вышла из кухни с таким достоинством, будто это была сцена из фильма, где главная героиня наконец-то пошла к себе.
Она пошла к себе. В комнату. Села. И… расплакалась. В голос, некрасиво, с размазанной тушью. Потому что пять дней унижений — это не шутка. Потому что Игорь ни разу не позвонил. Потому что она поняла — никто её сюда не звал, как человека. Только как функцию.
Но вот что удивительно — поплакав, она встала. Спокойно собрала чемодан. И, надев кроссовки, позвонила в такси.
Раиса Михайловна ещё успеет почувствовать, каково это — жить без бесплатной горничной.
Алла закрыла дверь с лёгким щелчком. Позади осталась баня, ведра, мятая простыня, взгляд свекрови — «куда ты собралась, неблагодарная?»
— К себе, Раиса Михайловна, — вслух сказала она в пустоту, — я наконец-то иду к себе.
И села в такси.
А впереди были три недели отпуска, и впервые за долгое время — никакой вонючей капусты, оладушков «на всех» и укоризненных взглядов.
Пусть теперь Игорь сам к маме ездит. Без бесплатного приложения в виде жены.
Алла впервые за долгое время проснулась без будильника. Без крика «Аллочка, проснись, у нас гости!», без запаха жареной капусты, без шорканья тапок Раисы Михайловны. Только тишина, утренний свет и легкий ветерок из приоткрытого окна.
Она лежала на кровати в съёмной квартире в Твери — остановилась у подруги на пару дней. Потом поедет на турбазу или к морю. Да хоть в санаторий к пенсионерам — лишь бы не в тот ад.
Телефон лежал молча. Ни звонка от Игоря. Ни «где ты», ни «прости». Ничего. Только одинокое сообщение от подруги:
«Ты уехала?! Ну, наконец-то! Надеюсь, не вернёшься.»
Алла усмехнулась и, поднимаясь с кровати, потянулась с тем самым ленивым удовольствием, которое не испытывала с тех пор, как в 11 классе школу закрыли на карантин.
На кухне чайник, сыр, хлеб и клубника — всё, что хочется. И ни одного замечания в духе:
— А у нас так никто не завтракает! Чай — это не еда! Где суп?
За завтраком она не выдержала и набрала Ольгу, свою коллегу:
— Привет. Слушай, ты была права. Я реально сбежала. Чемодан — в руки, и вперёд, пока не взорвалась.
— Алла! Да ну?! Прямо так? — голос Ольги был то ли радостный, то ли шокированный, — И Игорь? Он что, совсем молчит?
— Молчит. Может, всё ещё переваривает, что у него жена не с характером баклажана, а с мозгами.
— Ты ж понимаешь, он тебе мозг ещё вынесет. Сначала промолчит, а потом начнёт: «Ты разбила семью», «Мама страдала»…
— Так пусть начнёт. Я тоже пострадала, между прочим. Пять дней без права сидеть! Огород, кухня, баня! Я даже не помню, как звали всех этих родственников! У кого-то день рождения, у кого-то годовщина, у кого-то просто «заехали», — Алла шумно отпила чай. — Меня как ВАЗ-2106 на даче эксплуатировали. Только бензин не заливали.
— Алл… Ты уверена, что всё? Без шанса?
Алла замолчала. Да, конечно. Шанса нет. Хотя… Нет, стоп.
— Оль, скажи мне честно: ты бы жила с мужчиной, для которого «мама» — это окончательный суд, а ты — декорация к его взрослости?
— Ты ж знаешь мой ответ. Я таких прямо в армию обратно отправляю.
На следующий день Игорь всё же позвонил.
— Алл, привет. Ну ты, конечно, дала. Мама говорит, ты даже не попрощалась!
— Угу. А ты говоришь, как будто был рядом. Как будто не оставил меня одну в поле, только без лошади и с тяпкой, — голос у Аллы был спокойный, даже слишком. Устала быть эмоциональной. Устала объяснять.
— Ну… Я же думал, ты справишься! Ты же сильная у меня…
— Нет, Игорь. Я не твой боец. Не твоя бурёнка на дойку. Я человек. А человек хочет уважения. Твоя мать, прости, считает меня домработницей. А ты — просто молчишь. Мне не двадцать, я не наивная девочка.
— Подожди, ты это к чему сейчас?.. — голос Игоря начал звенеть. Уже чувствовалось: сейчас будет «давай не горячиться».
Но Алла уже не горела. В ней всё остыло. Всё перегорело ещё там — в жаркой кухне, где запах уксуса перебивал здравый смысл.
— Это к тому, что я устала. От ваших семейных традиций, где невестка — это ресурс. Где «поехали к маме» означает «поработаешь вместо всех». Где ты — не муж, а просто курьер, доставивший меня в пункт рабства.
— Слушай, ну ты же знала, на ком выходишь замуж. Мама у меня всегда такая была.
— А я всегда была терпеливая. Пока не поняла, что никто моё терпение не ценит. Ни ты, ни она. Ты даже не позвонил за эти пять дней. Ни «как ты», ни «нормально ли тебе». Только потом, когда сбежала, — Алла поймала себя на дрожи в голосе, но сдержалась. — Спасибо, что хоть сейчас вспомнил, что у тебя жена есть.
— Ты драматизируешь. Это же всего пять дней!
— Это были последние пять дней моего брака.
Тишина на линии. Только дыхание. Сначала тяжёлое, потом раздражённое.
— Ну и что теперь? Всё? Мы разводимся? Ты серьёзно?
Алла подошла к окну. Снизу шла женщина лет шестидесяти, в босоножках и с мороженым. Смеялась в трубку кому-то. Счастливая, живая. И без тяпки.
— Я серьёзно. Я подаю на развод.
— Алла, ты с ума сошла?!
— Поздно. Я уже пришла в себя.
Она сбросила звонок. И не плакала. Не жалось в груди. Не было боли. Только лёгкость. Как будто скинула с плеч мешок картошки. Своей личной, психологической картошки весом в полтора года брака.
Вечером она сидела в кафе. Смотрела в окно. Пила кофе. Впервые за долгое время — медленно, не на бегу, не между помидорами и тазом.
К ней подошёл официант — молодой, с серьгой и лёгкой улыбкой:
— Вы знаете… Простите, я не часто это делаю, но вы так светитесь. Вы влюблены?
Алла рассмеялась.
— Почти. В себя.
Официант тоже улыбнулся:
— Тогда это надолго. Себя редко бросают.
,
— Ты что, с ума сошла?! — Раиса Михайловна буквально влетела в квартиру Игоря, даже не постучав.
— Это что, шутка такая? Алла ушла? Ушла и… Игорь! Ты почему сидишь, как осёл, и даже не поехал за ней?!
— Мам, успокойся… — Игорь тяжело поднялся с дивана. Глаза опухшие, футболка мятая. Видно было, что за последние два дня его мотало.
— Успокойся?! — всплеснула руками свекровь. — Она мне картошку не доделала! Малину не собрала! Уехала, как барышня в кино! И теперь я на двух ногах, одна, как дура, всё доделываю! Это что за поведение?! Кто так делает?!
— Мам… Мы, наверное, разводимся.
Раиса Михайловна застыла, как будто Игорь ей сейчас не про Аллу сказал, а что он решил в космос полететь и сменить пол.
— Ты чё мелешь?! Какой ещё развод?! А ничего, что у вас ипотека?! Что я уже всей родне объявила, что у меня невестка — золотая женщина?! Что ты — наконец-то нормальную бабу привёл, не как до этого этих… фиф?!
— Мам, мы с ней больше не можем. Ты не видела, как она выглядела? Сгоревшая, уставшая. Ей бы отдых, а не твои тёрки с квашеной капустой.
— Ты мне сейчас скажи — это я виновата?! — глаза у Раисы Михайловны налились влагой, но не жалостью, а обидой. — Я, значит, вам дом открыла, огород отдала, на столы готовила! А вы… Вы меня теперь крайними делаете?!
— Мам, хватит, — устало махнул Игорь. — Это был её выбор. Я пытался вернуть, писал, звонил. Она даже в чёрный список меня кинула.
— И правильно сделала, — внезапно послышалось с порога.
В квартиру вошла… Ольга. Подруга Аллы. С пакетом в руках и такой уверенной походкой, что Раиса Михайловна аж поперхнулась словами.
— Ты ещё кто?! — рявкнула она.
— Подруга. А по совместительству — голос здравого смысла. Принесла тебе кекс. Без яда, кстати.
— Ты тут при чём вообще?!
Ольга села на край дивана и спокойно посмотрела на Раису:
— При том, что Алла — моя подруга. И при том, что я два года наблюдала, как вы из неё соки тянете, а ваш сын — это всё терпит. Молча. Потому что боится вас больше, чем любит её.
— Вы что, все сговорились?! — закричала Раиса. — Это что, бунт против матери?! Женский фронт?!
— Нет, это просто реальность, — спокойно ответила Ольга. — Люди не обязаны терпеть унижение, только потому что «семья». Алла ушла, потому что выбрала себя. Это не бунт. Это взросление.
Раиса Михайловна села. Даже не хлопнулась — села аккуратно, как на похоронах. Только выражение лица было не горестное, а обиженное. Как будто у неё отняли любимую кастрюлю.
— Ну и ладно… Найдёт себе другую. Нормальную. Которая не сбегает после борща.
— Не найдёт, — вдруг сказал Игорь, медленно. — Потому что я понял. Я потерял нормальную. Просто не услышал её, когда нужно было. И, может, уже никогда не догоню.
— Сынок, ты с ума сошёл. Женщин много!
— Мама, много. Только таких, кто тебя любит и при этом имеет своё достоинство — очень мало. И если однажды найдёшь — не отпускаешь. А я… отпустил.
Раиса Михайловна молчала. Сидела, как будто ей предложили съесть свой кекс вместе с фантиком.
— Я к ней поеду, — встал Игорь. — Хочу хотя бы поговорить. Без обещаний, без театра. Просто… поговорить.
— Ой, не позорься, — буркнула Раиса. — Мужик должен быть с характером!
— А ещё — с мозгами, — добавила Ольга, уже вставая.
На вокзале Алла сидела с книгой. На лавочке рядом — чемодан и стаканчик кофе. На лице — усталость, но не от жизни, а от мыслей.
И тут — он. В джинсах, с рюкзаком, без пафоса, без цветов. Просто — он.
— Привет, — сел рядом.
— Привет.
— Не приехал возвращать. Приехал сказать спасибо.
— За что? — удивилась она.
— За то, что ушла. И показала мне, каким я стал. Маменькиным сынком, которого жена тащит, как гирю. И всё молча. Пока не срывается.
— Поздно.
— Я знаю. Но если вдруг ты когда-нибудь захочешь просто поговорить — я буду. Без «мама сказала», без капусты, без дачи. Просто — я.
Он протянул ей маленький брелок. Из дерева. С выгравированной надписью: «Алла. Свободна.»
— Ты заслужила.
Алла смотрела на него. И вдруг… улыбнулась. Без боли. Просто по-человечески. Тихо, легко.
— Спасибо, Игорь.
Он встал. Ушёл, не оборачиваясь. И это тоже было правильно. Она не побежала за ним. И это — главное.
На следующий день Алла записалась на массаж, сходила в кино, съела целую пиццу одна. А вечером легла спать под шум вентилятора, а не под указания Раисы Михайловны.
И впервые за долгое время проснулась с одной мыслью:
Я живу. Не существую. А живу.
