— Ты думаешь, я преувеличиваю? Да если бы ты видела её лицо, когда я зашла! Как будто не я в своей квартире, а она в своей комнатушке на третьем этаже райотдела, где двадцать лет чужие пыльные пальто принимала!
Валерия хлопнула дверью, поставила сумку на пол и скинула каблуки. Ноги ныли после десятка встреч и одной бессмысленной презентации, где начальник в третий раз подряд выдал её идею за свою.
Но усталость испарилась, когда она увидела, кто сидит на их диване в халате и с мокрыми волосами.
— Мамочка приехала, — с фальшивой бодростью проблеял Миша, выглядывая из кухни с кастрюлей в руках. — Я ей ванну набрал, а то на электричке ехала, вспотела…
— И, разумеется, сразу в мой халат, — прошипела Валерия. — Миш, ты вообще головой думаешь, или только когда интернет-магазин свои специи считает?
Нина Петровна молча намотала на палец прядь волос, демонстративно не глядя в сторону невестки.
— Добрый вечер, Валерия. Как работа? Или у нас теперь не принято здороваться?
— А у нас теперь принято жить втроём, как в коммуналке? — Валерия бросила сумку на стол. — Ты мне ничего не хочешь объяснить?
Миша пожал плечами:
— Ну чего ты сразу с наезда? Мама поживёт пару дней, у неё дома ремонт.
— А где она раньше жила, когда ремонт шёл? — Валерия скрестила руки. — У себя. Одна. В тишине. Без моих халатов и без твоего кулёчка с пельменями. Почему теперь она здесь?
— Потому что у тебя вечно работа на первом месте! — вскинулась Нина Петровна, вдруг переходя в атаку. — Миша весь день один, как сирота, ты приходишь — ни доброго слова, ни супа! А между прочим, когда я замуж выходила, я мужа с порога встречала, а не с вопроса: “А ты что тут делаешь?”
— Я тебя в пороге-то не встречала, ты у меня уже на диване полулёжа была, — прошипела Валерия. — И у мужа, между прочим, руки есть, чтоб суп себе сварить, а не маму за три станции вызывать.
Миша поставил кастрюлю обратно на плиту. Судя по стуку, неаккуратно.
— Ну хватит уже! Мам, давай пока не лезь, а ты, Лера, не заводись… ты устала. У нас же всё хорошо было!
— Когда это у нас было хорошо, Миша? — Валерия злобно рассмеялась. — Когда ты на мои деньги “делал бизнес”, а потом забыл мне сказать, что просадил их в рекламу про «индийскую куркуму без добавок»?
Нина Петровна фыркнула:
— Вот видишь, как она с тобой! Я ж тебе говорила — не женись на этой карьеристке! От таких детей не дождёшься, только упрёки!
— А вот про детей — рот закрыли оба! — Валерия шагнула вперёд, указывая пальцем между ними. — Если вы хотите командовать — заводите себе дом с пуделем. Я — не ваш ребёнок. Я — человек, который содержит этого инфантильного взрослого мальчика, а теперь, как оказалось, ещё и его маму!
— Не ори, Валерия, — тихо сказал Миша, явно стараясь гасить пожар. — Это всего лишь пару дней.
— И как ты это себе представляешь? Мы с твоей мамой на одной кухне? Она у меня советы про супы спрашивает? А может, ещё ключи ей дашь?
Нина Петровна молча вытащила из кармана брелок. На нём болтался новый дубликат ключа.
— Уже есть, — сказала она спокойно. — Мне Мишенька сделал. Я ведь теперь прописана.
Валерия почувствовала, как у неё резко пересохло во рту.
— Что ты сказала?
Миша потупился, как школьник перед директором:
— Ну… ты ж тогда мне доверенность подписала, когда в отпуск уезжала. Я подумал, что маме будет спокойнее, если она будет зарегистрирована. Вдруг что…
— Ты. Прописал. Её. В. Моей. Квартире? — каждое слово Валерия выговаривала с трудом.
— Нашей! — выпалил Миша. — Мы же вместе её купили!
— На мои деньги! — крикнула она, чувствуя, как лицо наливается жаром. — И ипотеку я тянула! И ремонт я платила! Ты что, совсем рехнулся?
Нина Петровна встала с дивана, как статуя праведности.
— Я свою квартиру продала, чтоб вам помочь! А теперь ты меня, выходит, на улицу гонишь? Да ты бессердечная!
— А ты — манипуляторша! — Валерия резко развернулась и пошла в спальню. — Поздравляю вас, семейство! Можете праздновать новоселье. Только без меня.
— Куда ты? — растерянно крикнул Миша.
— В гостиницу. Пока не сниму адвоката.
— Что? Лера! — Миша бросился за ней. — Да подожди ты, чего ты сразу в крайности?!
— Потому что меня не спросили, — обернулась она, схватив сумку. — Спросили бы — объяснила бы: в этой квартире одна хозяйка. И это точно не твоя мама.
Она захлопнула дверь, оставив за спиной запах пельменей, парфюма «Красная Москва» и ощущение, что всё рухнуло.
— Ну что, Валерия Николаевна, поздравляю, у вас классическая схема. Доверенность — это просто золотой ключик для всяких махинаций. А если ещё человек не читает, что подписывает — можно хоть на верблюда кредит взять, — с усмешкой проговорил адвокат Петр Аркадьевич, пролистывая её бумаги. — Смотрите: прописка свекрови, кредит на 800 тысяч — всё оформлено по доверенности. Своей рукой. Вашей.
Валерия смотрела на листы, как на медицинский диагноз.
— Ага… А потом она начнёт требовать выдел доли. Скажет, что жила, оплачивала продукты, пекла… — Петр Аркадьевич перевёл взгляд на неё. — Я это называю «пирожковое право». Удивитесь, как суды иногда его уважают.
— Я… — Валерия сглотнула, чувствуя, как внутри клокочет. — Я же просто хотела, чтоб они меня отстали, пока я отдыхала! Сказала: оформляй платёж за коммуналку! Он и оформил… мать свою.
— Ну, знаете, — адвокат пожал плечами. — Доверяй, но читай. Ваша подпись, вы и отвечаете.
Валерия вышла из офиса, как из морозилки. Руки тряслись. Она шла по улице с ощущением, что её обманули в карточной игре, где она даже не участвовала. Шах и мат. Её собственной рукой.
Телефон завибрировал. Миша. Она нажала «отклонить». Снова и снова.
— Уйди ты, Миша, со своей мамой и куркумой.
Но через час она всё-таки поехала. Не домой. К подруге.
— Так, тихо! — крикнула Лидка, подруга с институтских времён, наливая в бокалы белое. — Всё! Успокоились, сделали глоток. Теперь по существу: ты подписала доверенность, он взял кредит. Вопрос: на что?
— Интернет-магазин специй… — обречённо пробормотала Валерия, закусывая сыром. — Какой-то мёд с перцем, куркума. Он там с каким-то таджиком на складе всё обсуждал. Таджик пропал. А деньги — остались.
— Слушай, ну это же не брак, это… гастрономическое ограбление! — Лидка хлопнула по столу. — Он на тебя кредит взял, мать прописал и ещё сам к тебе на диван садится как вождь племени!
— Он говорит, я холодная… что у него, типа, мать хоть заботится…
— А ты — дура, что так долго терпела! — взвыла Лидка. — Он тебе в ухо наливал, а сам под шумок тебе долгов навешал!
— Да мне, знаешь, не двадцать лет уже. Я думала, ну вот, семья, стабильность, уют. Съездили в отпуск — и тут на тебе. Маму он решил ко мне прописать…
— О, это прям как домкрат в постель! — фыркнула Лидка. — Всё, Лерка. Хватит. Завтра — в суд. Подавай на аннулирование регистрации. И развод сразу. Пусть мамочка теперь варит ему борщ и залог за кредит платит!
Валерия усмехнулась. Удивительно, как горечь иногда сглаживает чужая злость. Особенно — когда она по делу.
На следующее утро она вернулась домой. Квартира встретила её тишиной. Ни запаха духов, ни криков Нины Петровны. Только Миша сидел на кухне с красными глазами.
— Где мама? — хрипло спросила она, не раздеваясь.
— Уехала… — он посмотрел на неё устало. — Я понял, что перегнул.
— Ага. Немного. На восемьсот тысяч, — холодно бросила Валерия. — Ты собирался сказать, что взял на меня кредит?
— Я думал, что отобью… — Миша потёр виски. — Лера, ну ты же знаешь, как сейчас сложно. А ты вечно на работе. Я просто хотел, чтобы ты увидела, что я не бесполезный. Что могу что-то сам…
— Так ты показал! Молодец! Взял деньги, просадил, прописал маму — всё без моего ведома. Прямо «сам».
— Я хотел тебе доказать, что могу…
— Без меня? — она скинула сумку на пол. — Так и живи теперь — без меня. Ты же решил, что всё можешь один?
Миша вскочил, подошёл.
— Лер, давай не так. Ну хочешь — я всё оформлю на себя. Платежи, кредит. Только ты не уходи.
— А квартира? — она подняла глаза. — На кого ты её оформил?
— На нас… — тихо проговорил он. — Поровну.
— Серьёзно? — Валерия резко засмеялась, но смех получился почти истеричным. — Я тянула ипотеку, ремонт, мебель, коммуналку, и ты решил: «ну, пусть будет по-честному»?
— Я просто… хотел, чтобы ты чувствовала, что мы всё делаем вместе.
— А я чувствую, Миша. Только не «вместе», а «всё — на мне».
Она обошла его, прошла в спальню и достала документы из нижнего ящика.
— Ты куда? — вяло спросил он.
— К нотариусу. Потом к адвокату. А вечером — домой. К Лидке.
— То есть… всё?
— Миша, — она обернулась. — Я же тебя не просто разлюбила. Я устала быть одной в браке на двоих.
Он стоял с опущенными руками. И молчал.
Вечером она сидела у Лидки, с чаем и перечёркнутой копией доверенности.
— Знаешь, что самое обидное? — Валерия вздохнула. — Я же знала, что он подкаблучник. Но не думала, что каблук — это не я, а его мама.
— Ха! — Лидка рассмеялась. — А ты думала, ты — босоножка в его жизни?
Они смеялись. Слёз уже не было. Только усталость. И решимость.
— У меня есть полное право жить в этой квартире! — Нина Петровна смачно щёлкнула сумкой об стол и посмотрела на Валерию с тем лицом, каким обычно смотрят на продавца, который посмел не положить сдачу в руку.
— Вы здесь временно прописаны. Временно — это ключевое слово, — спокойно ответил адвокат Валерии.
— А я вот не уверена, что ваша клиентка вообще жена моему сыну. Ведёт себя, как казначей на проходной! Всё считает, всё записывает!
— Нина Петровна, — Валерия устало подняла глаза, — я не казначей. Я — человек, у которого выжрали всю душу чайной ложечкой. По одной капле.
— Не драматизируй! — фыркнула та. — Я старалась! Готовила! Убирала!
— И за это хотите долю в квартире? — вмешался адвокат. — Вам же никто не мешает варить борщ у себя дома.
— А у меня нет дома, — с вызовом сказала она. — Я продала свою двушку, чтобы сыну на бизнес дать! И что? Всё потеряла! Я вообще жертва тут!
— Жертва? — Валерия медленно поднялась со стула. — Вы сначала моего мужа на поводок посадили, потом влезли в мою квартиру, влезли в мою жизнь, устроили цирк, а теперь кричите, что вы — жертва?
Судья постучал молоточком.
— Прошу без эмоций. Слушаем ходатайство об аннулировании регистрации.
— Ну и что ты добилась? — голос Миши догнал её уже в коридоре суда. — Ты теперь довольна? Суд отменил её регистрацию. А дальше что? Одна будешь в своей золотой клетке?
— Лучше одна в клетке, чем с вами на цепи, — спокойно ответила Валерия, не поворачиваясь. — Кредит — на тебе. С нотариусом оформили. Доля в квартире — моя. Ты ничего не потерял, Миша. Ты просто остался там, где тебе и было уютно — под маминым крылом.
— Я тебя любил, Лер.
— А я тебя нет, — обернулась она. — Я тебя спасала. А потом устала быть твоей спасательницей.
Он молчал. Только смотрел. Как щенок, которого выгнали на улицу. С нотками обиды. И без капли осознания.
— А она стареет, Лер. Мама… ей сложно.
— Я — не дом престарелых. И не сберкасса. И даже не коврик у порога. Я — человек, Миша. Который просто хотел, чтобы его уважали.
Прошло две недели.
— Так, разливай, Лидочка! — Валерия поставила на стол два бокала. — Сегодня мы празднуем! Я — официально свободна. Ни мужа, ни свекрови, ни кредита.
— Ни иллюзий, — добавила Лидка, улыбаясь. — Ну что, как ощущения?
— Как после гриппа. Слабость есть, но уже дышу.
— А он?
— Миша? Переехал к маме. В однушку в Бутово. Интернет-магазин закрылся, таджик исчез, мама плачет — говорит, я их бросила.
— А ты?
— А я… не плачу.
Они чокнулись.
— А жить-то теперь как будешь?
— Без лишнего шума. И, если честно, с удовольствием. Я, оказывается, неплохо сплю одна. И на двуспальной кровати помещаюсь вся.
На прощание, Миша попытался её остановить. Письмо написал. Слёзное, как компот из ревеня.
«Я всё осознал… Вернись, я всё исправлю…»
Она стерла его сообщение, не читая до конца.
Потому что возвращаться — туда, где тебя не слышали, не видели, не уважали — можно только ради эксперимента. А она уже проводила этот эксперимент. Семь лет.
Теперь — хватит.
