Ирину никогда не манили бурные волны неожиданностей. Ни дарить их, ни, тем более, принимать в дар. У каждого свои тихие гавани, свои укромные берега, а ее душевный компас указывал на предсказуемость: долгие, сонные вечера в квартире, пропахшей домашним борщом и теплым хлебом, травяным чаем и умиротворяющим тиканьем часов, словно отсчитывающих секунды счастья. И, конечно, незыблемая вера – в Сергея, в Марину, в себя, во все то, что стало привычным, словно старый, уютный плед, согревавший душу годами.
Но в то воскресенье, после бессонной ночи, ее вдруг обуяло странное, почти крамольное желание – вырваться из заколдованного круга. «А сорвусь-ка я к Маринке!» – подумала Ирина, и, не обмолвившись никому ни словом, пустила свою видавшую виды «ладу» по пыльной дороге в сторону дачного поселка.
Шоссе лениво тянулось вдаль, словно жизнь умудренного опытом пенсионера. Все вокруг дышало акварельной нежностью: белоснежные кисти цветущей черемухи, изумрудные луга клевера, аккуратные квадратики огородов, неожиданные соломенные пугала и ржавое колесо, сонно вращающееся у старой водокачки. Ирина ехала не спеша, вслушиваясь в хруст гравия под колесами, мысленно репетируя встречу: «Вот она я, явилась, не запылилась, привезла пирог и свежие новости, бросай свои грядки!»
Она припарковалась возле знакомого придорожного куста. Сердце вдруг заколотилось испуганной птицей в груди, словно она ехала не к близкому человеку, а на строгий экзамен или изнурительный допрос. Поднялась по старым, скрипучим ступеням крыльца и, затаив дыхание, осторожно приоткрыла калитку.
И в этот самый момент увидела картину, которую не смог бы нарисовать даже самый изощренный кошмар.
Во дворе – Сергей. Ее Сергей. Он азартно орудовал лопатой возле нового забора, куртка небрежно перекинута через плечо, а на лице – та самая лучезарная улыбка, которую он дарил только дома, только ей. А рядом стояла Марина, облокотившись на лейку, и звонко смеялась над его шутками – так, как Ирина уже давно разучилась смеяться.
Она судорожно вцепилась в ручки своей сумки, словно это был спасательный круг. Губы словно налились свинцом.
– Привет… – выдохнула она с трудом.
Оба вздрогнули, словно их застали за чем-то предосудительным. Марина первой вынырнула из оцепенения и бросилась к ней:
– Ирка! Ну ты даешь… Я думала, ты до осени носа не покажешь!
Сергей на мгновение замер, словно окаменел, а затем сухо кивнул, как незнакомец:
– Привет.
Сестра потянула ее к дому, словно ничего не случилось. В глазах – озорные искорки, словно она снова юная девчонка. Суетилась, как бабочка вокруг цветка.
– Пошли, чего застыла! Я только что пирог из печи вытащила, чай уже на столе, тут у меня небольшой кавардак – не обращай внимания, ну… – тараторила она, но Ирина не могла отвести взгляда от Сергея.
Он отводил взгляд, и она улавливала в его глазах смятение. Или злость? Что он вообще здесь делает?
С трудом вдохнув, она попыталась взять себя в руки, ухватиться за соломинку здравого смысла. «Может быть, это просто нелепая случайность? Может быть, так просто совпало… Он же говорил, что у Серёги из гаража сломалась машина, может, он помогает?»
Но мучительное, ледяное подозрение уже прочно поселилось в ее душе, пустив ядовитые корни.
В доме витал опьяняющий аромат яблочного варенья, но аппетит исчез в одно мгновение – где-то глубоко внутри застыл первобытный ужас. Краем глаза она ловила, как Сергей стоит позади Марины, как та то дергает его за рукав, то заливисто смеется, то нежно касается его щеки, словно это был не муж сестры, а близкий, родной человек.
Она не выдержала.
– Марина, а что Сергей здесь делает? Я думала, он должен чинить машину у Семёнова…
Она запнулась, часто моргая, словно забыла, как говорить. А затем, словно прорвало плотину, быстро-быстро выпалила:
– Он помогает мне с этим старым забором, все руки не доходят, а он сам предложил… А ты как вообще?! Почему не позвонила?
Вошел Сергей и поставил на стол дымящийся чайник. В его глазах плескалась густая, свинцовая серость.
И тут Ирину прорвало, она почти кричала, слова вылетали хаотично, словно осколки разбитого зеркала:
– Я приехала к сестре без приглашения и увидела своего мужа на ее участке!.. Кому вы тут врете? Что, черт возьми, здесь происходит?..
Марина нервно теребила подол халата, Сергей буравил взглядом пол. Между ними стояла невидимая, но ощутимая стена, которую, казалось, уже невозможно разрушить.
– Ир, ты не так все поняла… – попыталась оправдаться Марина, – Сережа просто помогает мне… Тут много дел, а я же одна…
Ирина смотрела на них с каким-то отупевшим отчаянием, словно она была здесь чужой, лишней. Словно ее вдруг перенесли в параллельный мир, где ее жизнь больше ей не принадлежала.
– Вы же могли сказать мне. Открыто, честно, хотя бы раз в жизни, без этой лицемерной лжи! – голос сорвался, ей хотелось то плакать, то истерически смеяться.
– Ир… – Сергей робко коснулся ее руки, но ей стало противно, словно еще секунда, и она смирится со всем…
– Ты… Ты с Мариной? – язык словно прилип к гортани.
Воцарилась тягостная, давящая тишина. Только назойливая муха лениво жужжала над сахарницей.
Марина молчала, отвернувшись к окну. Сергей судорожно сжимал пальцы, не поднимая глаз.
– Прости, – наконец выдохнула сестра. – Но… все уже началось… Давно…
– Мне говорили, что кровь – не вода! А ты, Марин… Ты – родная… Была…
Слезы текли по ее щекам, как у потерявшегося ребенка. Она всегда думала, что ее жизнь проста и понятна, как две копейки, но в один миг «было» безвозвратно превратилось в «никогда». Они оба избегали ее взгляда – ни один не смотрел на нее. Только варенье расползалось липкой лужицей по белоснежной скатерти, словно кровь. Только чай остывал в чашках, словно остывала ее душа.
Ирина не помнила, как выбежала из дома. Калитка захлопнулась за ее спиной с оглушительным грохотом, словно поставив жирную, безоговорочную точку в ее прошлой жизни.
– Не уходи! – догнал ее приглушенный голос Марины. И тут же сменился на надрывный, отчаянный вопль: – Ир, пожалуйста, ну не так, ну подожди, ну поговорим…
Она даже не обернулась. Все было сказано. Все уже произошло.
Мир вокруг словно замер и стал каким-то бессмысленно красочным, словно издевался над ее горем: ни единой траурной черты, а внутри нее все было только черным, выжженным, мертвым.
Словно в дурном кино: длинная, бесконечная дорожка к машине, скрежет колес по гравию, навязчивый писк сигнализации – и она словно проживала чужую, не свою жизнь.
Она думала только об одном: как же они дошли до этого? Где она была, что не заметила?.. Где осталась ее жизнь, где те безмятежные разговоры на кухне с Мариной о погоде, о детях, о повседневных пустяках?.. Как ей удалось в одночасье потерять сразу обоих своих самых близких людей – в этой, казалось бы, простой, скучной и такой безопасной жизни?..
Ирина ехала по шоссе домой, и дорога неумолимо уходила куда-то вдаль, в беспросветную пустоту. В голове царил хаос, слышался тихий, предательский шорох несбывшихся надежд. Марина, Сергей – два лица, которые были ее опорой, ее тихой гаванью, уже никогда не вернутся такими, какими были прежде.
Впереди ее ждал новый дом. Новый, но совсем не радостный. Дом без Сергея. Мир без Марины – сестры, которой больше нет.
Жизнь, как прежде, уже не будет. Никогда.
В душе царила промозглая, безнадежная осень, пустые скамейки во дворе, неубранный стол на кухне, где яблочное варенье так и останется липкой, немым укором на белоснежной скатерти.
Ирина долго ехала в звенящей тишине. В зеркале заднего вида алел багряный летний закат, а ее сердце было похоже на разбитую чашку: не склеить, не допить, не насладиться ни одной теплой каплей счастья.
