— Инга, иди сюда! Посмотри, что я придумал!
Голос Стаса, громкий и торжествующий, ворвался в уютную тишину кухни, где Инга пыталась собрать остатки мыслей после тяжёлого рабочего дня. Он стоял в дверном проёме, размахивая листом бумаги, как знаменем победы. На его лице сияла та самая мальчишеская улыбка, которая когда-то казалась ей обезоруживающе милой, а теперь всё чаще вызывала глухое раздражение. Он не просил её подойти, он приказывал, не сомневаясь, что она немедленно бросит свои дела ради его очередной гениальной затеи.
Она медленно оторвала взгляд от экрана планшета, где пыталась составить список продуктов на неделю, и посмотрела на мужа. Он подошёл к столу и с видом великого стратега, представляющего план решающего сражения, торжествующе развернул перед ней слегка помятый лист А4, испещрённый его размашистым, самоуверенным почерком.
— Итак, слушай внимательно, — он прокашлялся, придавая голосу деловитости. — В понедельник приезжают мои. Я, естественно, мчусь в аэропорт их встречать. Пока мы доедем, пока разместимся, как раз будет время поболтать. Потом я с ними сразу в центр, покажу, как город преобразился. Ты к этому времени приготовь ужин. Что-нибудь основательное, праздничное. Помнишь ту твою утку с яблоками? Вот её. Родители будут в восторге.
Инга молчала. Её пальцы, только что скользившие по экрану, замерли. Стас, не заметив этой перемены, с ещё большим воодушевлением продолжал, тыча пальцем в строчки на своём плане.
— Вторник. Утром я с ними иду в Третьяковку, отец давно хотел. Проведём там часа три-четыре. А ты, пожалуйста, забронируй на вечер столик в «Старой Франции». Ты же знаешь, мама обожает их кухню. Закажи на семь, на четверых. И желательно у окна, ты умеешь с ними договариваться.
Её спина, до этого расслабленно откинутая на спинку стула, медленно выпрямилась. Взгляд стал жёстким и сфокусированным. Но Стас, увлечённый собственным красноречием, уже перешёл к следующему пункту.
— Среда — самый сок! Едем в Суздаль на весь день. Я беру машину у Дениса, так что с транспортом вопрос решён. Твоя задача — разобраться с маршрутами по городу и билетами во все эти музеи и монастыри. Посмотри в интернете, где лучше всего пообедать, чтобы было аутентично, но не слишком дорого. Составь небольшой путеводитель, чтобы мы там не плутали.
Он говорил и говорил, расписывая их с родителями досуг на четверг, пятницу и выходные. В его плане были прогулки по паркам, поход в театр, поездка на дачу. И в каждом пункте, незримо или явно, присутствовала она. Она должна была купить билеты в театр онлайн. Она должна была собрать корзину с едой для дачной вылазки. Она должна была следить за чистотой в квартире, ведь «мама такая чистоплотная». Она должна была организовать прощальный ужин в субботу. Она была логистом, поваром, администратором, турагентом и горничной этого недельного праздника жизни. А он — главным гостем и организатором веселья.
Наконец, он закончил. Он откинулся назад, скрестив руки на груди, и посмотрел на неё с гордой, выжидающей улыбкой. Он ожидал восхищения. Похвалы за его предусмотрительность. Благодарности за то, что он так идеально всё спланировал.
— Ну как тебе? — спросил он, не скрывая самодовольства. — По-моему, идеально. Все будут довольны!
Он ждал ответа. И он его получил.
Вместо ожидаемого восторга ответом ему послужила тишина. Инга медленно подняла на него глаза. В их глубине не было ни радости, ни усталости. Там плескался холодный, острый, как осколок стекла, гнев. Она смотрела на него так, будто видела впервые: не любимого мужа, а наглого, самодовольного чужака, который беззастенчиво разложил на её кухонном столе план по её эксплуатации.
А потом она рассмеялась.
Это был не весёлый, заливистый смех. Это был короткий, злой смешок, сухой и резкий, будто лопнула тонкая ледяная струна. Стас от неожиданности даже вздрогнул. Его победная улыбка медленно сползла с лица, сменившись недоумением.
— То есть, ты пригласил к нам своих родителей, а я должна им тут обеспечивать досуг и прислуживать, пока ты будешь с ними проводить время в своё удовольствие? Ни за что, дорогой мой!
Два последних слова она выделила с такой ядовитой любезностью, что Стаса передёрнуло. Он смотрел на неё, не веря своим ушам. Мир, в котором Инга всегда была надёжным, понимающим тылом, начал трещать по швам.
— Ты чего? Ты с ума сошла? — наконец выдавил он, растерянно хлопая глазами. — Это же мои родители! Они приезжают раз в год! Это проявление элементарного уважения!
— Уважения? — она чуть наклонила голову, и в её глазах мелькнул опасный огонёк. — Давай называть вещи своими именами, Стас. Твой список — это не про уважение. Это про удобство. Твоё удобство. Ты распланировал себе прекрасный отпуск с мамой и папой, а мне отвёл роль бесплатного обслуживающего персонала. Повар, уборщица, гид, закупщик билетов. Я что-то упустила? Ах да, я ещё должна при этом лучезарно улыбаться и изображать радушную хозяйку.
Его лицо из растерянного начало превращаться в оскорблённое. Он начал закипать. Как она смеет? Он так старался, всё продумал, чтобы всем было хорошо!
— Но ведь это нормально! Это семья! — он повысил голос, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией. — Моя мать будет рада твоей утке, отец оценит, что ты позаботилась о билетах! В чём проблема-то? Ты всегда это делала!
— Вот именно, Стас. Всегда, — отчеканила она. — Я всегда это делала. А ты всегда это воспринимал как должное. Как будто это моя прямая обязанность — обеспечивать комфорт твоим родственникам. Но знаешь что? Я устала. Я работаю не меньше твоего, а иногда и больше. И я не хочу свой единственный отпуск в этом полугодии потратить на обслуживание твоего семейного праздника.
Он вскочил на ноги, его кулаки сжались. Он был готов к спору, к упрёкам, к долгой осаде, после которой она, как обычно, сдастся. Но он не был готов к тому, что последовало дальше.
Инга спокойно достала свой телефон, открыла почту и развернула экран к нему. — Это твои родители, — повторила она его же слова с ледяным спокойствием. — Ты их и развлекай. А я на эту неделю беру отпуск. Уже взяла. Вот подтверждение. В понедельник утром, пока ты будешь в аэропорту, я уезжаю к подруге в Питер. Так что наслаждайтесь обществом друг друга. Уверен, ты со всем справишься. Ведь ты же всё так идеально спланировал.
Воздух в кухне сгустился, стал плотным и тяжёлым, как перед грозой. Заявление Инги было не просто отказом — это был акт открытого неповиновения, декларация независимости, прозвучавшая в самом сердце его маленького, идеально устроенного мира. Лицо Стаса налилось багровой краской. Недоумение сменилось яростью — глухой, собственнической, яростью хозяина, чья самая преданная вещь внезапно отказалась служить.
— Ты никуда не поедешь, — выговорил он, и в его голосе уже не было ни капли былого воодушевления. Только холодный металл приказа. Он сделал шаг к ней, инстинктивно пытаясь занять доминирующую позицию, перегородить ей путь, хотя она никуда и не шла. — Я тебе запрещаю. Что скажут родители, когда узнают, что ты сбежала прямо перед их приездом? Ты хочешь опозорить меня? Опозорить нашу семью?
Инга даже не удостоила его взглядом. Она молча обошла стол, её движения были плавными и выверенными. Она подошла к его «плану», всё ещё лежавшему на столешнице, и взяла его двумя пальцами с таким видом, будто брала что-то грязное. Её спокойствие выводило его из себя гораздо сильнее, чем любой крик.
— Позорить? Стас, позориться будешь ты, когда не сможешь выполнить ни одного пункта из своего же великолепного расписания, — она подняла лист на уровень глаз. — Давай посмотрим. Вторник, ресторан «Старая Франция». Столик у окна, на семь вечера. Отличный выбор.
Она снова взяла телефон, и Стас с ужасом, который только начинал зарождаться где-то в глубине его сознания, наблюдал за её пальцами. Несколько быстрых, уверенных касаний экрана. Звонок.
— Алло, «Старая Франция»? Добрый вечер. Я бы хотела отменить бронь на вторник, на имя Инги Волковой. Да, на семь вечера. Спасибо.
Она положила телефон на стол с тихим щелчком.
— Пункт первый выполнен. Точнее, отменён. Можешь попробовать позвонить им сам. Правда, у них полная запись на неделю вперёд, мне пришлось задействовать личные знакомства с администратором, чтобы втиснуть нас. Но ты же у нас человек предприимчивый, что-нибудь придумаешь.
Стас молчал, сжимая кулаки. Он чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Это был не просто спор, это была показательная казнь его авторитета.
— Дальше… — она снова заглянула в список. — Ах, да. Среда. Поездка в Суздаль. Билеты в Кремль и монастыри. Поиск «аутентичного» места для обеда. Знаешь, сколько времени занимает поиск и покупка билетов онлайн на конкретную дату без очередей? А сколько нужно перелопатить отзывов, чтобы найти тот самый «аутентичный» ресторанчик, а не туристическую ловушку с заоблачными ценами? Но это мелочи. Главное — театр.
Она вновь взяла телефон, открыла какое-то приложение и развернула экран к нему. Там красовались три электронных билета на громкую премьеру. Партер, лучшие места.
— Видишь? Билеты куплены через мой личный кабинет, на мою карту. Они именные. Я их сейчас просто удалю. Верну деньги, потрачу на себя в Питере. Ты, конечно, можешь постоять в живой очереди в кассу. Может, повезёт, и останутся места на галёрке. Твой отец, с его больными ногами, будет в восторге от перспективы карабкаться на самый верх.
Её слова были точными, выверенными уколами, каждый из которых попадал точно в цель, в самое уязвимое место — в его полную беспомощность. Он вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что все эти годы его комфортная, полная маленьких радостей жизнь строилась не им. Она была собрана по кусочкам её усилиями, её временем, её организаторскими способностями. Он был лишь потребителем, весёлым и обаятельным пассажиром в поезде, который вела она. И вот теперь машинист объявил, что сходит на следующей станции.
Его гнев начал медленно трансформироваться в нечто иное — в холодную, липкую панику. Перед его внутренним взором встали разочарованные лица родителей. Его хвастливые рассказы о том, как «мы с Ингой всё устроим», превращались в пыль. Он смотрел на неё, на эту спокойную, чужую женщину, и понимал, что она не блефует. Она не просто отменила бронь в ресторане. Она отменила его самого.
— А, да, сам готовь свою утку, — бросила Инга через плечо, направляясь в спальню. Её голос был абсолютно ровным. Спор для неё был окончен. Она не видела смысла в дальнейших препирательствах. Решение было принято, и теперь оставалось лишь привести его в исполнение.
Стас остался стоять посреди кухни, как выброшенный на берег истукан. Его план, его тщательно выстроенная иллюзия семейной идиллии, рухнула, погребая его под обломками собственного эгоизма. Он слышал, как в спальне щёлкнули замки дорожной сумки. Этот звук, будничный и деловой, был для него громче любого крика. Он означал необратимость. Она не просто угрожала, она действовала.
Паника, до этого холодная и липкая, начала уступать место чему-то новому. Жгучему, чёрному осадку унижения. Он проиграл. Проиграл вчистую, на своей территории, по своим же правилам. Она не просто отказалась играть, она перевернула шахматную доску и с ледяным спокойствием указала ему на то, что он никогда не был даже игроком, а лишь неуклюжей пешкой. Он вспомнил её взгляд — не злой, не обиженный, а какой-то анализирующий, изучающий. Взгляд энтомолога, рассматривающего незамысловатое насекомое.
Это унижение было невыносимым. Оно требовало выхода, требовало отмщения. Если он не мог победить силой и авторитетом, он должен был нанести ответный удар. Удар, который причинит ей такую же боль, какую он испытывал сейчас. Удар не по её планам на неделю, а по чему-то гораздо более важному.
Он медленно вышел из кухни. Его шаги были тихими, почти крадущимися. Инга стояла спиной к двери, аккуратно складывая в сумку стопку блузок. Она была полностью поглощена своим занятием, демонстрируя всем своим видом, что он и его проблемы больше не существуют в её реальности. Рядом, на её рабочем столе, светился экран ноутбука. Её личный ноутбук. Источник её гордости, её независимости. На экране были открыты таблицы и графики — её большой проект, над которым она работала последние три месяца, часто засиживаясь до глубокой ночи.
На углу стола стояла её любимая керамическая кружка с недопитым остывшим чаем.
Стас подошёл к столу. Его движение было плавным, почти гипнотическим. Он не смотрел на Ингу. Его взгляд был прикован к светящемуся прямоугольнику экрана, к этому символу её успеха и его ничтожности. Он взял кружку. Она была тяжёлой и прохладной.
Инга почувствовала его присутствие и обернулась. Их взгляды встретились. В его глазах не было больше ни гнева, ни паники. Только ледяное, тёмное спокойствие и злорадная, хищная ухмылка, исказившая его лицо. Она замерла, инстинктивно поняв, что сейчас произойдёт нечто непоправимое.
Он не сказал ни слова. Медленно, с демонстративной аккуратностью, он наклонил кружку над клавиатурой. Тёмно-янтарная жидкость полилась на клавиши, затекая в щели, заливая тачпад. Раздалось едва слышное шипение. Это был звук короткого замыкания. Звук смерти её многомесячного труда. Он вылил всё до последней капли и поставил пустую кружку рядом с залитым ноутбуком.
— Вот, — произнёс он тихо и отчётливо, глядя ей прямо в глаза. Его ухмылка стала шире. — Теперь у тебя появилось много свободного времени. Можешь начинать готовить утку.
Он смотрел на неё, ожидая реакции. Ждал криков, обвинений, чего угодно, что вернуло бы ему ощущение контроля. Но Инга молчала. Она смотрела не на него, а на тёмное, расползающееся по её рабочему инструменту пятно. Затем она очень медленно подняла взгляд на его лицо. В её глазах не было ненависти. Там было нечто худшее — абсолютное, окончательное понимание. Она увидела его всего, до самого дна. И то, что она увидела, было ей безразлично.
Она молча отвернулась, подошла к сумке, застегнула молнию и, взяв её в руку, направилась к выходу из квартиры. Без единого слова. Без единого взгляда в его сторону. Конфликт был исчерпан. Говорить было больше не о чем…
