Ирина Павловна сидела на кухне, уткнувшись в разложенные перед ней чеки. Ее тонкие губы были плотно сжаты, а в глазах горел холодный, расчетливый огонек.
Напротив нее, не замечая пока этого сосредоточенного внимания, Юлия наносила на лицо легкий увлажняющий крем. Аромат миндаля и жасмина витал в воздухе.
– Сто пятьдесят рублей за какую-то пенку для умывания? – прозвучал вдруг резкий голос Ирины Павловны.
Она подняла вверх кассовый чек, будто предъявляя вещественное доказательство.
– Юлечка, это же просто мыло! Можно и хозяйственным умываться. Оно же копейки стоит!
Юлия замерла с баночкой в руке. Она медленно обернулась, встретившись взглядом со свекровью. В ее карих глазах мелькнуло сначала удивление, затем раздражение.
– Ирина Павловна, это не просто мыло, – спокойно, но с подчеркнутой четкостью ответила невестка. – Это специальное средство для чувствительной кожи. Оно мягкое, не сушит, а хозяйственным мылом я лицо мыть не собираюсь.
– Мягкое… – фыркнула женщина, откладывая злополучный чек в сторону и хватая следующий. – А вот это что? Тысяча пятьсот рублей за крем! Баночка размером с наперсток! Да на эти деньги можно было бы неделю нормально питаться!
Юлия глубоко вздохнула и отставила крем в сторону. Она решительно подошла к столу.
– Это антивозрастной крем с гиалуроновой кислотой и пептидами, Ирина Павловна. Он, действительно, эффективный, и я покупаю его на свои деньги, – подчеркнула она последние слова.
– Свои! – Ирина Павловна даже привстала, ее тонкие пальцы нервно перебирали бумажки. – А разве это не общие деньги семьи? Разве Виктор не вкалывает, как проклятый? А ты тут разбрасываешься… Вот лак для ногтей – пятьсот! Тени – восемьсот! Шампунь, который пахнет «как в салоне», – тысяча! Каждый месяц такие суммы! Это же безобразие!
Ее голос задрожал от возмущения. Юлия почувствовала, как кровь прилила к лицу.
– Безобразие – это копаться в моих личных покупках! – голос невестки тоже повысился, теряя былую сдержанность. – Я работаю, Ирина Павловна, и получаю хорошую зарплату. Я не прошу у Виктора денег на косметику или походы в салон. Я ухаживаю за собой, чтобы хорошо выглядеть, для себя и для мужа! И я не обязана отчитываться за каждую потраченную копейку!
В дверях кухни замер Виктор. Он только что вернулся с утренней пробежки и сразу попал в эпицентр бури.
Его взгляд метнулся от разгневанной матери, трясущей в руке пачкой чеков, к жене, чье лицо горело от обиды и гнева.
– Мама, Юля… Что у вас случилось? – осторожно спросил мужчина, сделав шаг в комнату.
– Вот что случилось! – Ирина Павловна почти швырнула чеки в сторону сына. – Твоя жена транжирит деньги! Посмотри, сколько она выкидывает на всякую ерунду! Красоту наводит, называется! А ты, наверное, даже не в курсе этого или потакаешь ей?
Виктор поднял несколько чеков с пола и бегло скользнул по ним глазами. На его лице отразилось смущение и досада. Он ненавидел подобные сцены.
– Мама, ну зачем ты это собираешь? – устало спросил мужчина. – Юля — взрослый человек, она сама в праве распоряжаться своими средствами.
– Своими? – Ирина Павловна не унималась. – То есть, если она работает, это значит, что она может позволить себе такую роскошь? Деньги не растут на деревьях, Виктор! Надо экономить, копить на будущее ребенка, на квартиру, на черный день, а не на тюбики и баночки!
– Ребенка у нас пока нет, квартира есть, а черный день – не повод ходить облезлой курицей! – гневно выпалила Юлия. – Я не прошу вас, Ирина Павловна, оплачивать мои кремы или маникюр, поэтому у вас нет никакого права контролировать мои расходы!
– Контролировать? Я просто открываю тебе глаза на твою расточительность! – выкрикнула свекровь. – Виктор, ну скажи же ей! Ты глава семьи или фигушка на палочке?
Виктор почувствовал негодование и растерянность. Он видел правоту жены – она, действительно, тратила на баночки и скляночки только свои деньги и выглядела прекрасно.
Но он также понимал мать, выросшую в нужде, для которой любая «необязательная» трата была святотатством.
– Мама, – начал он тяжело, – я ценю твою заботу о нашем бюджете, правда. Но Юля… она работает не меньше меня. И если она хочет купить хороший крем или сходить к косметологу… – он запнулся, видя, как лицо матери искажается. – Это ее право. Мы не бедствуем, слава Богу…
– Право? – Ирина Павловна вытянулась, как натянутая струна. – Вот оно какое, ваше поколение! Права, права! А чувство меры? Чувство ответственности? Нет у вас этого! – она присела и стала резко собирать чеки в одну кучку. – Ладно. Твоя жена — твои проблемы. Но когда понадобятся деньги на что-то важное, не удивляйся, если их не окажется! Зато вспомни, что они потрачены на «право» Юлии быть куклой!
Скомкав чеки в руке, она подошла к мусорному ведру и швырнула в него комок бумаги.
Затем она направилась в прихожую к входной двери, которая громко хлопнула через пару секунд.
В квартире повисла тягостная тишина. Юлия и Виктор с растерянностью в глазах уставились друг на друга.
Реакция Ирины Павловны была довольно резкой и неожиданной для обоих супругов.
– Юль, прости… Мама она… она просто другая. Экономия для нее – это святое.
Юлия медленно повернулась. Гнев в ее глазах сменился глубокой усталостью и обидой.
– Я знаю, Витя, знаю. Но это же не значит, что она может устраивать обыски в моей косметичке и читать нотации за каждый тюбик. Я не прошу ее понимать мою любовь к салону или дорогой косметике. Я прошу уважать мои решения и желания.
– Я поговорю с ней, – пообещал Виктор, но в его голосе звучала безнадежность. Он знал свою мать. Говорить можно было до бесконечности.
– Поговори, – без особой веры в пользу от этого разговора сказала Юлия. Женщина взяла со стола свой крем. – Но пока… пока я просто хочу спокойно выпить кофе без подсчета стоимости каждого глотка.
Спустя неделю
Юлия вернулась с работы и в пороге столкнулась со свекровью. Ирина Павловна мгновенно оценила фирменный пакет в ее руках.
– О, покупочки? – произнесла она сладковатым тоном, который был хуже открытой агрессии. – Опять что-то для ухода? Надеюсь, не слишком дорогое? А то ведь Виктор вчера говорил, что бензин опять подорожал… Машину заправлять надо, и коммуналка… – добавила она и вздохнула, театрально покачав головой. – Жизнь-то дорожает, а у некоторых руки так и чешутся потратить все…
Она не закончила фразу, повернулась и ушла на кухню, оставив Юлию стоять с
пакетом в руках, и чувствовать себя вором, пойманным с поличным.
Радость от покупки была безнадежно отравлена. «Ее честно заработанные деньги» в устах свекрови звучали как обвинение в эгоизме и в предательстве семейных интересов.
Вернувшийся с работы Виктор попытался «поговорить» с матерью, но его слова разбились о глухую стену. Ирина Павловна пожимала плечами и лишь вздыхала в ответ:
— Я же ничего не говорю! Я просто за семью переживаю! Разве нельзя переживать?
— Можно, — растерялся Виктор, который не сразу нашел, что ответить матери. — Но хотелось бы, чтобы ты молча переживала, — добавил он, немного придя в себя.
— У вас в доме запрещено высказывать свое мнение? — хитро прищурилась Ирина Павловна.
— Не запрещено, но, мама, это не совсем красиво с твоей стороны, если честно, — укоризненно проговорил мужчина.
— Что думаю, то и говорю. Никто мне рот не заткнет! — возмущенно проговорила мать. — Если я считаю, что твоя жена — транжира, то так оно и есть.
— Мама, давай ты будешь делать это дома! Хорошо? Юле неприятно слышать твои упреки…
— А я буду говорить все, что хочу! — с упрямством в голосе продолжала твердить Ирина Павловна.
— Тогда мы ограничим с тобой общение.
— Это еще почему? — взвизгнула с возмущением пожилая женщина. — Никто мне рот не заткнет!
— Тогда я буду в ответ осуждать расходы на твою дачу. Она на фиг никому не нужна, — проворчал Виктор. — Нравится это слушать?
Ирина Павловна с обидой поджала губы и, собрав свои вещи, выскочила из квартиры.
Больше речи о тратах на крема Юлии она не заводила, хоть и кривилась при виде очередной баночки.
