Я всегда считала себя человеком с чувством юмора. Особенно когда дело касалось идиотизма семейных ритуалов.
Но сегодня мне было не до смеха.
— Ириш, ну сделай лицо попроще. Мама старалась, — шепчет Сергей, пока мы поднимаемся на четвёртый этаж.
Лифт, конечно, не работает уже третью неделю.
— У меня нет другого лица, — отвечаю, перехватывая пакет с тортом. — Это моё рабочее. За двенадцать тысяч в месяц, между прочим.
Пятилетний Кирюша дёргает меня за рукав пальто:
— Мам, а бабушка опять будет говорить, что я ем неправильно?
Семилетняя Алиса молча жмётся к стене подъезда.
Она уже всё понимает.
…
Шестидесятилетний юбилей Тамары Ивановны — событие планетарного масштаба в их семье.
Сергей нервничал всю неделю, выбирая подарок.
Я предлагала термос и плед — практично, полезно.
Он купил золотые серьги за тридцать тысяч, которые мы могли бы потратить на замену древних окон в детской.
…
Дверь открывается ещё до звонка, будто свекровь дежурила в прихожей.
— Наконец-то! Все уже два часа ждут! — вместо приветствия.
Запах жареной курицы и застарелых духов «Красная Москва» бьёт в нос.
Квартира забита родственниками. Тётя Валя с мужем, двоюродный брат
Сергея с женой, ещё какие-то люди, которых я видела на прошлом семейном
сборище.
Стол ломится от салатов, над которыми наверняка горбилась Тамара
Ивановна всю ночь, чтобы потом с гордостью произнести: «Я так устала, но
для семьи ничего не жалко».
— Деточки, раздевайтесь! Ирина, что за торт ты принесла? — она
придирчиво рассматривает коробку из супермаркета. — Я думала, ты сама
испечёшь, как в прошлый раз.
— Тамара Ивановна, у меня была смена, — голос звучит устало. — Пятнадцать часов на ногах в поликлинике.
— Ну конечно, работа важнее семьи, — она картинно вздыхает, забирая пакет.
— Кирюша, не трогай статуэтку! Это антиквариат!
…
Мы рассаживаемся за столом.
Я автоматически накладываю детям еду, улыбаюсь натянуто.
Сергей уже разливает водку с дядей Петей, травит байки.
— Ирочка так занята на работе, — громко произносит свекровь,
накладывая оливье соседке справа. — Дети почти без присмотра. Хорошо,
что я рядом живу, могу помогать.
Я втыкаю вилку в салат, как будто это моё терпение, которое исчезает с каждой минутой.
Кирюша тянется за компотом и — о ужас — опрокидывает стакан прямо на белоснежную скатерть.
Тишина.
— Я же говорила! — взрывается Тамара Ивановна. — Никаких манер! Надо заниматься детьми, а не карьерой!
— Мама, это просто случайность, — вступается Сергей, но как-то вяло.
— Случайность? — свекровь внезапно смотрит прямо на меня. — Знаешь что? Ты здесь лишняя! Проваливай и забирай своих детей!
…
Воздух в комнате стал густым, как холодец на праздничном столе.
Я смотрела на кляксу компота, расползающуюся по белой ткани — точно так же расползалась сейчас моя жизнь.
— Извинись, мама, — голос Сергея звучал где-то далеко.
— За что? За правду? — Тамара Ивановна сжала салфетку так, что
побелели костяшки пальцев. — Я десять лет терплю, как она разрушает нашу
семью!
Десять лет.
Десять.
Лет.
…
Я медленно поднялась, чувствуя, как внутри что-то оборвалось.
Не струна — целый канат.
— Дети, собираемся, — мой голос звучал удивительно спокойно.
— Ирина, ну ты что, обиделась? — Тамара Ивановна уже переключилась в режим «святая женщина». — Я просто переживаю за внуков!
— Мы уходим, — я застёгивала куртку на Кирюше, пока Алиса молча надевала ботинки, опустив голову.
— Ир, может, останемся? — Сергей стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. — Мама не со зла.
— А с чего тогда? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Выбирай, Сергей. Сейчас.
Он замер, как кролик перед удавом.
В его глазах читалась паника взрослого мужчины, который так и не научился быть мужчиной.
— Ладно, — выдохнула я. — Можешь не провожать.
…
Дверь хлопнула за нашими спинами.
В подъезде пахло сыростью и подгоревшей яичницей с соседской кухни.
Кирюша всхлипывал, держась за мою руку.
— Бабушка нас не любит? — спросил он, когда мы вышли на улицу.
— Любит, — автоматически ответила я. — Просто по-своему.
…
Дома я включила мультики, заварила чай и села на кухне, уставившись в стену с облупившимися обоями.
Телефон разрывался от звонков — сначала Сергей, потом свекровь, потом снова Сергей.
Я отключила звук.
К девяти вечера в дверь позвонили.
На пороге стоял Сергей — помятый, с опухшими глазами и бутылкой вина.
— Можно войти? — спросил он тихо. — Это наш дом вообще-то.
— Вообще-то, — я не сдвинулась с места, — это квартира, которую мы
снимаем на мою зарплату последние три месяца, пока ты «в поиске работы».
…
Он прошёл на кухню, громко поставил бутылку.
— Мама просила передать, что погорячилась, — сказал он, не глядя на меня. — Ты же знаешь, какая она…
— Знаю, — кивнула я. — А ты какой, Сергей?
Он налил себе вина в чашку с надписью «Лучший папа».
Горькая ирония.
— Что ты хочешь от меня услышать? — устало спросил он. — Что я должен был наорать на мать в её день рождения?
— Ты должен был защитить свою семью, — я подошла к окну.
За стеклом моросил мелкий дождь, размывая огни фонарей.
— Десять лет, Сергей. Десять лет я слушаю, как я плохо готовлю,
неправильно воспитываю детей, мало зарабатываю и недостаточно люблю
тебя.
— Она старая женщина…
— Которая прекрасно знает, что делает, — я повернулась к нему. — Я
заблокировала её номер. И завтра мы с детьми уезжаем к моей маме.
— Что? — он поперхнулся вином. — Ты не можешь просто так забрать детей!
— Могу, — я впервые за вечер улыбнулась. — И знаешь, что самое
интересное? Ты даже не спросил, всё ли в порядке с Кирюшей. Как он
пережил этот скандал. Тебя волнует только мама.
…
Сергей поставил чашку, и на столе осталось красное кольцо — ещё одно пятно в нашей жизни.
— Нам нужно серьёзно поговорить, — сказал он тихо.
— Да, — согласилась я. — Нам нужно решить, существует ли ещё наша семья.
…
Прошла неделя.
Мы с детьми переехали к моей маме в однушку на окраине.
Сергей звонил каждый день, его голос по телефону становился всё тише и неувереннее.
А вот сообщения от Тамары Ивановны, которые она передавала через него, становились всё драматичнее:
«У мамы давление»
«Мама плачет по ночам»
«Мама сказала, что ты разрушаешь семью»
…
Я сидела на балконе с чашкой остывшего чая и смотрела, как дети играют во дворе.
Мама деликатно держалась в стороне от наших проблем, только иногда вздыхала, проходя мимо: «Всё образуется, доченька».
Телефон завибрировал. Сергей.
— Она хочет извиниться, — сказал он без приветствия. — Лично.
— Серьёзно? — я усмехнулась. — И что изменилось?
— Я поговорил с ней. По-мужски, — в его голосе появились новые нотки.
— Сказал, что выбираю вас с детьми. Что если она не изменит своё
отношение, мы… я… в общем, мы перестанем общаться.
…
Я молчала, перекатывая эти слова в голове.
Десять лет брака, и впервые Сергей встал на мою сторону?
Не верилось.
— Ириш, ты там? — забеспокоился он.
— Здесь, — я наблюдала, как Кирюша строит замок из песка, а Алиса
помогает ему украшать башни листьями. — Что конкретно она хочет?
— Прийти к нам. Вернее, к тебе. Привезти торт, который сама испекла.
— О, ради торта я готова простить десять лет унижений, — съязвила я.
— Пожалуйста, — голос Сергея дрогнул. — Я никогда не видел её такой. Она правда раскаивается.
…
Я вздохнула.
Сквозь открытую дверь балкона доносился запах маминого борща — надёжный, как детство.
— Ладно. Завтра в шесть. Но если хоть одно слово…
— Спасибо! — перебил он с облегчением. — Я тебя лю…
Я сбросила вызов. Рано для этих слов.
…
На следующий день в 17:58 в дверь позвонили.
Открыла мама и тактично ушла к подруге.
Тамара Ивановна стояла на пороге с тортом на блюде, прикрытым
салфеткой. Она выглядела постаревшей — морщины глубже, волосы тусклее.
— Проходите, — я посторонилась.
Дети замерли у дивана, глядя на бабушку настороженно. Сергей топтался рядом с ней, как конвоир.
— Я испекла «Наполеон», — неловко произнесла свекровь, ставя торт на стол. — Твой любимый, Ирочка.
— Мой любимый «Прага», — автоматически поправила я.
…
Повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
Сергей прокашлялся:
— Мама хочет тебе что-то сказать.
Тамара Ивановна села на краешек стула, сложив руки на коленях. Впервые я видела её такой… неуверенной.
— Ирина, — начала она тихо. — Я была не права. То, что я сказала на юбилее… это непростительно.
Я молчала.
Кирюша подошёл ближе, с интересом разглядывая торт.
— Я… — она запнулась, и я с удивлением увидела слёзы в её глазах. —
Я боюсь одиночества. Боюсь потерять сына. Когда ты появилась в его
жизни, мне — Я… — она запнулась, и я с удивлением увидела слёзы в её глазах. —
Я боюсь одиночества. Боюсь потерять сына. Когда ты появилась в его
жизни, мне казалось, что ты забираешь его у меня. А потом родились дети,
и я… я ревновала.
— Вы ревновали к собственным внукам? — я не смогла скрыть изумления.
— К тому, что они твои, — она смотрела в пол. — Что они похожи на тебя. Что Сергей любит вас больше, чем меня.
…
Алиса тихонько подошла и встала рядом со мной.
Я положила руку на её плечо.
— Тамара Ивановна, — сказала я медленно, — вы причинили боль не
только мне, но и детям. Они слышали, как вы назвали их «моими», а не
нашими с Сергеем. Как будто они чужие вам.
— Я знаю, — она кивнула, и слеза скатилась по морщинистой щеке. — Поэтому я здесь. Хочу попросить прощения. У всех вас.
…
Я смотрела на женщину, которая десять лет была моим персональным кошмаром, и не знала, что чувствовать.
Облегчение?
Злорадство?
Сочувствие?
— Бабушка, ты больше не будешь кричать? — вдруг спросил Кирюша, подходя к Тамаре Ивановне.
Она растерянно посмотрела на внука, потом протянула к нему руки — неуверенно, будто боялась отказа.
— Не буду, солнышко. Бабушка больше не будет кричать.
…
Кирюша подошёл к ней, позволил обнять себя.
Алиса осталась стоять рядом со мной, крепче сжав мою руку.
— Тамара Ивановна, — я глубоко вздохнула. — Я принимаю ваши извинения. Но есть условие.
Сергей напрягся, но промолчал.
— Какое? — спросила свекровь.
— Мы с вами начинаем с чистого листа. Но теперь я сама решаю, когда мы приходим в гости, как воспитываем детей и как живём.
Никаких манипуляций и давления.
Никаких разговоров за моей спиной.
Никаких попыток настроить Сергея против меня.
…
— Я согласна, — она кивнула так быстро, что я даже удивилась. — Я… я
просто хочу быть частью вашей жизни. Частью, а не… центром, как
привыкла.
Я посмотрела на Сергея.
Он стоял, засунув руки в карманы, и впервые за долгое время смотрел
не на мать, а на меня — с надеждой и каким-то новым уважением.
— Что ж, — я улыбнулась и подошла к столу. — Давайте попробуем этот
«Наполеон». Кирюш, доставай тарелки. Алиса, поможешь нарезать?
…
Мы сидели за маленьким кухонным столом в маминой квартире — странная, поломанная и заново склеенная семья.
Тамара Ивановна неуверенно рассказывала о новом сериале, который начала смотреть.
Сергей говорил о собеседовании в строительной компании, на которое пойдёт завтра.
Дети уплетали торт, постепенно оттаивая.
…
Уже прощаясь, Тамара Ивановна вдруг взяла меня за руку:
— Ирочка, я хотела спросить… вы вернётесь домой?
Я посмотрела на Сергея.
Он ждал моего ответа, затаив дыхание.
— Пока не знаю, — честно ответила я. — Нам с Сергеем нужно многое обсудить. И я хочу, чтобы мы сняли квартиру подальше…
Я запнулась, но решила быть до конца откровенной.
— …подальше от вас. Нам нужно пространство.
— Я понимаю, — кивнула она, и в её глазах мелькнуло что-то новое — признание моего права решать. — Буду ждать вашего решения.
…
Когда дверь за ними закрылась, я прислонилась к стене и закрыла глаза.
Десять лет борьбы за место в чужой семье.
Десять лет попыток соответствовать чужим ожиданиям.
Вечером, уложив детей, я вышла на балкон.
Звонил Сергей.
— Как ты? — спросил он тихо.
— Не знаю, — честно ответила я. — Пусто как-то. Будто защитную стену снесли, а я к ней привыкла.
…
— Я горжусь тобой, — вдруг сказал он. — Тем, что ты не стала мстить. Что дала маме шанс.
— Я дала шанс не ей, — поправила я. — Нам. Нашей семье.
Мы помолчали.
В трубке слышалось его дыхание — такое знакомое, родное и одновременно далёкое.
— Я действительно хочу эту работу, — сказал он. — И квартиру снять сам. И… быть мужчиной, которым ты могла бы гордиться.
…
— Начни с того, чтобы быть мужчиной, которым ты сам можешь гордиться, — ответила я, глядя на звёзды. — Остальное приложится.
После разговора я ещё долго сидела на балконе.
Внизу шумел вечерний город.
Люди спешили домой.
В окнах зажигался свет.
…
Я не знала, как сложится наша жизнь дальше.
Вернёмся ли мы с Сергеем в одну квартиру.
Сможет ли Тамара Ивановна сдержать обещание.
Найду ли я в себе силы доверять им снова.
…
Но впервые за много лет я чувствовала себя собой — не чьей-то женой, невесткой или матерью, а просто Ириной.
Женщиной, которая наконец научилась говорить «нет» и строить границы.
И это было почти как свобода.
