— Ну что, Танька, готова к бою? — хихикнула подруга Светка, поправляя мне воротничок блузки.
Я нервно сглотнула, сжимая в руках пакетик с подарком. Господи, да что я творю? Может… может еще не поздно все это отменить? Купить какую-нибудь банальную салатницу, как все нормальные невестки покупают?
— Свет, а может… — начала я, но она меня перебила.
— Да хватит уже! Сколько можно терпеть ее издевательства? Помнишь, что она тебе на Новый год сказала?
Еще бы не помнить. «Танюша, а когда же ты нам внучат подаришь? А то уже три года как замуж вышла, а толку никакого». При всех это сказала. При всей родне. А я сидела красная, как помидор, и молчала.
— Да помню я, помню, — вздохнула я. — Только вот… не знаю как-то. Вдруг она совсем разозлится?
Светка фыркнула:
— А что, хуже будет? Она и так тебя за человека не считает. «Сережа мог бы найти себе жену получше» — это ж ее любимая фраза.
Да, это правда. Валентина Семеновна не упускала случая напомнить мне, что я недостойна ее драгоценного сыночка. То готовлю невкусно, то одеваюсь не так, то вообще характер у меня никудышный.
А Сережа… Сережа всегда молчал. «Мама у меня такая, что поделаешь», — говорил он и пожимал плечами. Удобно ему было — и волки сыты, и овцы целы.
— Ладно, пошли уже, — решилась я наконец. — Что будет, то будет.
Мы вышли из подъезда, и я еще раз посмотрела на свой подарок. Обычный пакетик, ничего особенного. Но то, что внутри… Это должно было изменить все.
Квартира свекрови гудела от голосов. Шестьдесят пять лет — дата значимая, народу собралось много. Родственники, соседи, коллеги с работы. Все при параде, все с подарками.
— А, вот и наша дорогая невесточка! — громко объявила Валентина Семеновна, едва мы переступили порог. — Опаздывает, как всегда!
Я взглянула на часы. Мы пришли минута в минуту, но возражать не стала. Сегодня у меня были другие планы.
— Поздравляю с днем рождения, Валентина Семеновна, — сказала я, протягивая пакетик. — Желаю вам здоровья и… правды. Всегда правды.
Она странно посмотрела на меня, но взяла подарок.
— Спасибо, дорогая. А что это такое?
— Увидите, — улыбнулась я.
Валентина Семеновна начала разворачивать упаковку, а я почувствовала, как сердце колотится где-то в горле. Сейчас… сейчас все изменится.
— Мам, может потом? — попробовал вмешаться Сережа, но мать уже держала в руках небольшую папку.
— Что это? — недоуменно спросила она, открывая папку.
И тут лицо ее изменилось. Сначала удивление, потом недоумение, а потом… ужас. Чистый ужас.
— Откуда… откуда у тебя это? — прошептала она.
Я смотрела, как она перебирает фотографии. Старые, еще пленочные снимки. На каждом — она, молодая, красивая, в объятиях мужчины. Не своего мужа. Не дедушки Семена. А соседа из соседнего подъезда, дяди Володи.
— Я нашла их в старых вещах дедушки, — спокойно сказала я. — Когда мы с Сережей помогали разбирать его комнату после похорон. Подумала, может, они вам дороги как память.
Гости начали оборачиваться, чувствуя, что происходит что-то неладное. Несколько фотографий выпали из дрожащих рук свекрови прямо на пол.
— Валя? — растерянно произнес дядя Володя, который сидел тут же за столом со своей женой тетей Клавой. — Ты же говорила, что все уничтожила…
Тетя Клава резко повернулась к мужу:
— Что значит «уничтожила»? Володя, что происходит?
— Да это… это какое-то недоразумение, — залепетала свекровь, пытаясь собрать фотографии. — Старые снимки, не помню даже…
Но было поздно. Гости уже толпились вокруг, разглядывая упавшие фотографии. Лица у всех были… ну, скажем так, очень заинтересованные.
— Мама, — тихо сказал Сережа, поднимая одну из фотографий, — это что такое?
— Сыночек, я все объясню, — начала Валентина Семеновна, но тут взорвалась тетя Клава.
— Сорок лет! — кричала она, размахивая руками. — Сорок лет я с этим… с этим изменщиком живу! А ты, Валька, а ты… подруга называлась!
— Клавочка, родная, это же так давно было, — попытался оправдаться дядя Володя. — В семидесятых еще, когда ты в санатории лежала…
— Ах, когда я в санатории лежала! — завелась тетя Клава еще больше. — Когда я свое здоровье поправляла, вы тут… вы тут амуры крутили!
Я стояла в стороне и смотрела на это представление. Честно говоря, я не ожидала такого эффекта. Думала, просто поставлю свекровь в неудобное положение, а тут… тут получился настоящий спектакль.
— Таня, — подошел ко мне Сережа, и лицо у него было какое-то потерянное. — Зачем ты это сделала?
— А зачем твоя мама три года меня унижает? — ответила я. — Зачем она всем рассказывает, что я плохая жена? Что ты мог найти лучше?
— Но это же… это же семейные дела!
— Семейные? — засмеялась я. — Сережа, а когда твоя мама при всех говорила, что я дурочка и неумеха, это тоже были семейные дела?
Он молчал, а я продолжала:
— Знаешь, что меня больше всего бесило? Не то, что она меня не любит. А то, что она считала себя святой. Образцовой женой и матерью. А оказывается…
Я показала на фотографии, которые тетя Клава теперь рвала на мелкие кусочки.
— Валентина! — орала она. — Ты дрянь! Я тебе доверяла! Ты же крестная моих детей!
— Да перестань ты! — огрызнулась свекровь. — Что я должна была делать? Семен вечно на работе пропадал, внимания никакого…
— Ах, внимания тебе не хватало! — тетя Клава схватила со стола тарелку с салатом. — На тебе внимание!
Салат «Оливье» полетел прямо в лицо Валентине Семеновне. Гости ахнули. Кто-то засмеялся, кто-то попытался вмешаться.
— Клава, не надо! — пытался удержать жену дядя Володя.
— Отстань от меня! — отбивалась она. — Сорок лет обманывал! Сорок лет!
А свекровь моя стояла вся в майонезе и пыталась вытереть лицо салфеткой. Волосы растрепались, платье испачкалось. Выглядела она… ну, совсем не как королева, которой себя считала.
— Это все ты! — набросилась она на меня. — Ты все подстроила! Нарочно хотела меня опозорить!
— Я? — удивилась я. — Я просто принесла вам ваши фотографии. Думала, вы обрадуетесь.
— Какая же ты… — начала было свекровь, но тут неожиданно вмешался Сережа.
— Мама, хватит! — сказал он громко, и все обернулись.
Он стоял посреди комнаты, красный весь, сжимал кулаки. Видимо, дошло наконец.
— Сережа, сынок, — попыталась его успокоить Валентина Семеновна.
— Нет, мама! — перебил он. — Теперь я буду говорить! Три года… три года я слушаю, как ты мою жену поливаешь грязью! Как ты всем рассказываешь, что она никудышная! А сама…
Он не договорил, но все поняли.
— Это было давно, — попробовала оправдаться мать. — Я была молодая, глупая…
— А Таня что, старая? — спросил Сережа. — Ей двадцать четыре года! И она мне ни разу не изменила! Ни разу! А ты… ты смеешь ее судить?
Тут тетя Клава окончательно взбесилась и полезла в драку. Дядя Володя пытался ее удержать, кто-то из гостей кричал, кто-то уже собирался уходить.
— Я больше не могу на вас смотреть! — орала тетя Клава. — Всю жизнь дружили, а ты… ты змея подколодная!
И тут она схватила торт — красивый, праздничный торт с надписью «С юбилеем!» — и швырнула его в стену. Торт разлетелся на куски, крем полетел во все стороны.
Гости начали расходиться. Кто-то бормотал извинения, кто-то просто убегал. Праздник явно не задался.
Через полчаса в квартире остались только мы трое — я, Сережа и его мать. Она сидела в кресле вся грязная, заплаканная, и тихо всхлипывала.
— Зачем ты это сделала? — спросил меня Сережа. — Неужели нельзя было по-другому?
— По-другому? — переспросила я. — Сережа, я три года пыталась «по-другому». Молчала, когда твоя мама меня оскорбляла. Терпела, когда она всем рассказывала, какая я плохая. А ты… ты ни разу меня не защитил.
— Я не знал, что тебе так тяжело…
— Не знал? — засмеялась я горько. — А когда я плакала по ночам, ты тоже не знал? Когда я просила тебя поговорить с мамой, ты говорил «не обращай внимания».
Сережа молчал.
— А знаешь, что меня больше всего убивает? — продолжала я. — Не то, что она меня не любит. А то, что она лицемерка. Сама изменяла мужу, а меня учит, как жить.
— Это было так давно, — тихо сказала Валентина Семеновна. — Семен… Семен меня простил.
— Простил? — удивилась я. — А он знал?
Свекровь кивнула.
— Конечно знал. Мы с ним потом долго разговаривали. Он сказал, что тоже виноват — мало внимания уделял семье.
Я растерялась. Это я не ожидала.
— Но тогда зачем… зачем вы меня так…
— Я боялась, — призналась Валентина Семеновна. — Боялась, что ты тоже сделаешь какую-то глупость. Что причинишь Сереже боль. Я хотела проверить тебя.
— Проверить? — не поверила я. — Три года проверяли?
— Я думала, если ты выдержишь мое отношение, значит, по-настоящему любишь Сережу. Что никуда не денешься.
Я села на диван. Голова кружилась от этого откровения.
— То есть вы специально… специально меня мучили?
— Не мучила. Проверяла.
— А разница какая? — взорвался Сережа. — Мама, ты же довела ее до нервного срыва! Ты же чуть семью не разрушила!
— Я хотела как лучше…
— Как лучше? — Сережа хватался за голову. — Господи, мама, да что с тобой?
Валентина Семеновна заплакала еще сильнее.
— Я просто… я просто боялась остаться одна. Боялась, что ты женишься и забудешь про меня. Все мои подруги жалуются на невесток…
— Но я же не они! — крикнула я. — Я никогда не хотела вас от сына отваживать! Я хотела, чтобы мы были одной семьей!
— Правда? — всхлипнула свекровь.
— Конечно правда! Думаете, мне легко было жить в атмосфере постоянной войны? Думаете, мне нравилось, что мой муж разрывается между мной и матерью?
Сережа подсел ко мне на диван:
— Таня, прости. Я не понимал, как тебе тяжело. Думал, вы просто… ну, притираетесь друг к другу.
— Притираемся, — усмехнулась я. — Три года притираемся.
— А я думала, ты меня ненавидишь, — тихо сказала Валентина Семеновна. — Думала, хочешь Сережу от меня увести.
— Зачем мне его от вас уводить? — искренне удивилась я. — Вы же его мать. Я понимаю, что он вас любит.
— Но тогда зачем ты эти фотографии принесла?
Я вздохнула:
— Хотела показать, что все мы люди. Что у всех есть ошибки. И не надо строить из себя святую, если сама не безгрешна.
В комнате повисла тишина. Мы сидели втроем среди разбросанных кусков торта и остатков праздника, и я думала — а что же дальше?
— Значит, дедушка Семен знал? — спросил Сережа.
— Знал, — кивнула мать. — Мы после этого стали еще ближе. Он понял, что тоже был неправ — слишком много работал, мало времени семье уделял.
— А дядя Володя… он что, до сих пор женат на тете Клаве?
— До сегодняшнего дня был женат, — горько усмехнулась свекровь. — Теперь не знаю.
— Может, не все так плохо, — попробовала я утешить. — Может, они помирятся.
— Сомневаюсь. Клавка характер имеет. Не простит.
Мы еще немного посидели молча, а потом Валентина Семеновна встала:
— Пойду приберусь. Такой бардак устроили…
— Мы поможем, — сказала я, вставая следом.
Свекровь удивленно посмотрела на меня:
— Зачем? После всего, что я тебе…
— Потому что мы семья, — просто ответила я. — И семья должна друг другу помогать.
Она расплакалась опять, но теперь это были другие слезы. Не от злости или обиды, а от облегчения.
— Таня, — сказала она, когда мы убирали осколки тарелок. — Прости меня. Я правда думала, что делаю правильно.
— Я тоже прошу прощения, — ответила я. — За фотографии. Это было жестоко.
— Но справедливо, — вздохнула Валентина Семеновна. — Наверное, мне это было нужно — чтобы поняла, каково это — когда тебя судят.
Сережа молча собирал крем от торта и покачивал головой:
— Женщины… никогда вас не пойму.
— И не надо, — засмеялась я. — Главное — люби.
А через неделю мы втроем поехали к тете Клаве мириться. Она, конечно, долго не хотела нас слушать, но потом сдалась. Валентина Семеновна извинилась перед ней, я тоже попросила прощения за свою выходку.
Дядя Володя сидел в углу тихий-тихий и только кивал головой.
— Ладно, — наконец сказала тетя Клава. — Что теперь поделаешь. Было и прошло. Только больше никаких тайн!
— Никаких, — пообещала свекровь.
А потом мы все вместе пили чай с покупными пирожными, и тетя Клава рассказывала, как она неделю назад чуть не убила мужа сковородкой.
— Хорошо, соседи помешали, — смеялась она. — А то сидел бы теперь дядя Володя с дыркой в башке.
И все смеялись, даже дядя Володя. А я думала — вот так и живем. Со своими тайнами, обидами, ошибками. Но главное — что мы все-таки семья. И семья — это когда прощают. Даже после торта в стену.
