Марина сжала ладонью ледяной руль. В машине топило на полную, но озноб не проходил. В голове крутились странные обрывки фраз из утреннего разговора с нотариусом.
— Да, документы на дом оформлены на Валентину Степановну Крылову. Вот дата регистрации. Два месяца назад.
Марина вцепилась взглядом в эту дату. Их годовщина. Семнадцать лет брака. В тот день Паша подарил ей серьги с сапфирами и возил в ресторан. А до этого, оказывается, съездил к нотариусу и переписал их дом на свою маму.
Телефон снова завибрировал. Паша. Третий звонок за последние пятнадцать минут. Марина отключила звук и бросила телефон в сумку.
— Оль, скажи, что дом, в котором ты семнадцать лет живешь, считаешь своим — это твой дом?
— Ну да, конечно, — Оля присела на край стола. — А что такое?
— А если муж втихаря оформит его на свою маму?
— Да ладно! Паша что ли? Не верю!
Марина невесело хмыкнула и открыла почту. Работа. Надо работать. Но буквы расплывались, а в висках стучало. В обед не выдержала — позвонила.
— Ты можешь объяснить? — спросила вместо приветствия.
— Мариш, ты где? Я весь день звоню.
— Не меняй тему. Дом. На маму. Когда успел?
Пауза. Длинная. Потом тяжелый вздох.
— Я хотел как лучше. Мам предложила — так безопаснее в нашем бизнесе. Мало ли что.
— В каком таком вашем бизнесе?
— Ну, в моем, — Паша замялся. — Ты же знаешь, контракты разные, ответственность. А так дом в семье, но юридически защищен.
— В семье? — Марина почувствовала, как задрожали губы. — То есть я для тебя не семья? Семнадцать лет — не семья?
— Господи, Мариш, да какая разница, на кого оформлено! Ты чего? Мам уже немолодая, потом дом Машке достанется.
— Или твоей маме вдруг захочется продать его и купить квартиру на море. Или еще что придумает.
— Да брось! Она никогда…
— Она тебя уже убедила дом на нее переписать. Что дальше?
Марина доехала домой около семи. На кухне суетилась свекровь — жарила котлеты. Пахло вкусно, но кусок в горло не лез.
— Мариночка, ужинать будешь? — Валентина Степановна повернулась от плиты с улыбкой. Такой родной, привычной.
— Не сейчас, — Марина отвела взгляд. — Я пойду к себе.
— Что-то случилось? — свекровь нахмурилась. — С Пашей поссорились?
— Я узнала про дом, — Марина посмотрела прямо в глаза женщине, которую столько лет называла мамой. — Вы когда собирались мне сказать? После вашей смерти? Или, может, после развода?
Валентина Степановна замерла с лопаткой в руке.
— Это Паша решил, для вашей же безопасности…
— Для нашей? — Марина горько рассмеялась. — А со мной посоветоваться не надо было? Я тут пятнадцать лет все обустраивала, каждый сантиметр… я думала, это наш дом.
— Мариночка, да какая разница? Это всё равно семейное…
— Нет, — Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. — Теперь это ваше. А я, выходит, просто квартирантка.
Хлопнула входная дверь — вернулся Павел. Встревоженный, лохматый, с огромным букетом роз.
— Мариш, ну что ты устроила? — он шагнул к ней, но Марина отступила.
— Паш, вот объясни: почему втайне? Почему за моей спиной? — она скрестила руки на груди. — Это ведь так показательно. Ты не считаешь меня равной. Никогда не считал.
— Да какая разница, на кого записан дом? — Паша взмахнул руками, чуть не задев вазу. — Ты драму разводишь на пустом месте!
— Пустом? — Марина смотрела на мужа и не узнавала его. — Семнадцать лет вместе, а ты даже не понимаешь, почему мне больно?
— Мариночка, — вмешалась Валентина Степановна, — давай сядем, поговорим спокойно. Дом всегда будет вашим.
— Будет вашим, — эхом повторила Марина. — Видите? Даже в словах. Вашим, не твоим. Я для вас не своя.
Машка пришла с тренировки, когда градус напряжения на кухне достиг максимума. Семнадцатилетняя дочь посмотрела на красные глаза матери, на хмурого отца, букет на столе и тихо спросила:
— Что случилось?
— Ничего, — буркнул Паша.
— Папа переписал наш дом на бабушку, — одновременно с ним сказала Марина.
Машка замерла с рюкзаком в руках.
— В каком смысле? Зачем?
— Затем, что папа так решил, — Марина впервые за день почувствовала, что может дышать. — И мне даже не сказал.
— Пап, это правда? — Машка повернулась к отцу.
— Слушай, хватит устраивать показательные выступления, — Паша дернул плечом. — Ничего не изменилось. Дом как был наш, так и остался.
— Только теперь он бабушкин, — Машка нахмурилась. — А если вы вдруг разведетесь, мама окажется на улице?
— Господи, кто тут говорит о разводе? — взвилась Валентина Степановна. — Семнадцать лет вместе!
— Именно, — тихо сказала Марина. — Семнадцать лет, а я всё еще чужая.
Ночью Марина не спала. Паша демонстративно ушел в гостевую. Она лежала, считала трещины на потолке и думала: а что еще она не знает? Что еще скрывал муж все эти годы?
Утром позвонила Ленке, подруге со студенческих лет.
— Лен, мне нужен хороший юрист. По семейным делам.
— Мариш, у вас что-то случилось? — Ленка сразу всё поняла.
— Дом, в котором мы живем… Паша оформил его на свою маму.
— Твою ж… — выдохнула Ленка. — И давно?
— Два месяца назад. Я вчера случайно узнала.
— И что теперь?
— Не знаю, — честно призналась Марина. — Я как будто проснулась в чужой жизни. Всё то же самое, но… другое.
Юрист, молодая женщина с усталыми глазами, выслушала историю и кивнула:
— К сожалению, ситуация типичная. Дом оформлен на свекровь, вы в нем прав не имеете. При разводе можете претендовать только на совместно нажитое имущество.
— А дом — не совместно нажитое?
— Если он был приобретен в браке и оформлен на одного из супругов — да. Но если на третье лицо… — юрист развела руками.
— И что мне делать? — Марина сжала в руках чашку с остывшим кофе.
— Для начала решить — вы хотите сохранить брак или готовы уйти?
Этот вопрос не давал Марине покоя. Вечером, когда Паша вернулся с работы, она ждала его в гостиной.
— Нам надо поговорить, — сказала она тихо.
— Опять про дом? — устало спросил он. — Может, хватит уже?
— Не про дом. Про нас. Про доверие. Я не понимаю, как мы пришли к тому, что ты принимаешь такие решения за моей спиной.
— Мариш, это была формальность, — Паша сел напротив. — Ты правда готова разрушить семью из-за бумажки?
— Не я разрушаю, — она посмотрела ему в глаза. — Ты уже сделал выбор, когда решил, что я не заслуживаю даже разговора.
Паша ударил кулаком по столу. Чашки подпрыгнули.
— Я устал! Ты неделю пилишь меня. Я сделал это для семьи! Что непонятного?
— Для семьи надо было посоветоваться с женой, — Марина говорила тихо, но твердо. — А ты поставил меня перед фактом. Нет, даже не поставил — я сама узнала.
— Ой, да брось! — Паша встал, прошелся по комнате. — Ты бы начала истерить еще тогда.
— То есть ты знал, что я буду против, и все равно сделал?
— Я знал, что ты не поймешь! Как сейчас!
В дверях появилась Машка. Молча слушала.
— Пап, а если б мама что-то важное от тебя скрыла? Например, кредит огромный взяла? Или дом на свою маму переписала?
— Это другое, — отрезал Паша.
— Почему другое? — не отступала дочь.
— Потому что мужчина отвечает за семью! За имущество! За безопасность!
Марина горько усмехнулась.
— Семнадцать лет прожили, а ты все еще в плену этих стереотипов. Мы равные партнеры, Паш. Или должны были быть.
— Были бы равными, если б ты зарабатывала как я!
Повисла тишина. Марина почувствовала, как к горлу подкатил ком.
— То есть вот в чем дело? Деньги? Кто больше принес, тот и главнее?
— Я не это имел в виду, — Паша потер лицо ладонями. — Черт, Мариш, давай просто забудем. Хочешь, я перепишу дом обратно?
— Поздно, — она покачала головой. — Дело уже не в доме. Я увидела, как ты на самом деле ко мне относишься.
Через три дня Марина сняла однушку в соседнем районе. Паша не верил до последнего. Когда она собирала вещи, метался по дому, кричал, что она сошла с ума.
— Ты реально бросаешь семью из-за какой-то бумажки?
— Нет, Паш. Я ухожу от человека, который семнадцать лет считал меня не равной себе.
Валентина Степановна плакала на кухне. Потом пришла в спальню, где Марина складывала одежду.
— Мариночка, ну что ты делаешь? Подумай о Машеньке! О нас всех!
— А вы подумали обо мне, когда решали за моей спиной?
Машка стояла в дверях своей комнаты, прижимая к груди плюшевого медведя — подарок Марины на десятилетие.
— Я с тобой, мам.
— Нет, — Марина подошла, обняла дочь. — Ты остаешься здесь. Это твой дом. У тебя школа, друзья. А я буду рядом, обещаю.
Первая ночь в съемной квартире была ужасной. Марина лежала на скрипучем диване и пялилась в потолок. Телефон разрывался от звонков и сообщений. Паша писал, что она его убивает, что все можно исправить, что он перепишет дом хоть завтра.
Утром она заблокировала его номер.
Через неделю позвонила Ленка:
— Ну как ты там?
— Странно, — честно ответила Марина. — Будто кто-то другой живет моей жизнью. А я смотрю со стороны.
— Паша объявлялся?
— Приезжал вчера. С цветами, шампанским и документами на дом. Говорит, оформил на меня.
— И?
— И ничего. Я не открыла.
— Жестко.
— А как иначе? — Марина вздохнула. — Я семнадцать лет жила с человеком, который держал меня за… не знаю, прислугу? Жену второго сорта?
— Брось, он любит тебя.
— Любит. По-своему. Только этого мало.
Машка приходила каждый день после школы. Вместе готовили ужин, болтали. Дочь рассказывала, что дома тихо и тоскливо. Что папа ночует на работе, бабушка плачет.
— Он правда переоформил дом, мам. На тебя. Бумаги на столе лежат.
— Знаю, — Марина погладила дочь по волосам. — Только дело уже не в доме.
Через месяц позвонила Валентина Степановна. Голос дрожал:
— Мариночка, прости старую дуру. Я не думала, что так выйдет. Машенька болеет, температура. Не могла бы ты приехать?
Марина приехала. Машка лежала с красными от жара щеками, обрадовалась маме. Валентина Степановна суетилась рядом.
— Я вызвала врача, но сама не справляюсь. Павел на какой-то важной встрече…
— Все хорошо, — Марина привычно взяла командование на себя. — Где градусник? Чем поили?
Вечером в дом ворвался взъерошенный Паша. Замер на пороге детской, увидев Марину, сидящую у кровати дочери.
— Как она? — спросил шепотом.
— Лучше. Температура спала. Спит.
Они вышли в коридор. Пашино лицо осунулось, под глазами залегли тени.
— Спасибо, что приехала, — он потер висок. — Мама позвонила, я сорвался с совещания, но…
— Все в порядке, — Марина поправила свитер. — Я побуду до утра, если нужно.
— Останься насовсем, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Марин, я без тебя не могу.
— Паш, — она покачала головой, — давай не сейчас.
— А когда? — он повысил голос, потом спохватился, понизил до шепота. — Я дом переоформил. На тебя. Я понял, что был неправ.
— Понял? — Марина скрестила руки на груди. — А что именно ты понял?
— Что нужно было с тобой обсудить. Что я поступил… неправильно.
— Неправильно, — эхом повторила она. — Семнадцать лет вместе, а ты до сих пор не понимаешь, что дело не в бумажке на дом.
Машка проснулась утром бодрая, с нормальной температурой. Обрадовалась, увидев маму на кухне.
— Ты вернулась?
— Нет, солнышко. Я приехала помочь, пока ты болеешь.
Валентина Степановна принесла чай, села напротив.
— Мариночка, прости нас, если сможешь. Я… я думала, что для семьи стараюсь. Для Машеньки.
— Тут дело не в прощении, — Марина вздохнула. — Просто я поняла важную вещь. Семнадцать лет строила семью, а оказалась… в гостях.
— Мама, но папа же всё исправил, — вмешалась Машка. — Он дом переоформил.
— Да. После того, как я ушла. А раньше даже не подумал, что меня это заденет. Понимаешь?
Через две недели Марина нашла новую работу — с повышением и лучшей зарплатой. Через месяц сняла квартиру побольше, двушку. Машка стала приезжать на выходные, иногда оставалась ночевать.
Паша звонил каждый день. Сначала умолял вернуться, потом требовал, потом стал просто спрашивать, как дела. Марина отвечала спокойно, без эмоций.
Однажды вечером он приехал без предупреждения. Стоял на пороге с бутылкой вина, такой знакомый и одновременно чужой.
— Поговорим?
Они сидели на кухне. Паша крутил в руках бокал.
— Я все думал, почему ты ушла. Правда думал. И понял… Ты права. Я всегда считал, что главный. Что я решаю. Что ты… ну, при мне.
Марина молчала, давая ему договорить.
— Вот ты ушла, и я понял — ты не при мне. Ты сама по себе. Всегда была. Просто я не видел.
— Восемнадцать лет не видел, — Марина грустно улыбнулась.
— Я могу все исправить? — он поднял на нее глаза. — Только честно.
— Не знаю, Паш, — она покачала головой. — Я изменилась. Поняла, что могу сама. Что не хочу больше быть тенью.
Еще через месяц они встретились в кафе — обсудить детали развода.
— Знаешь, — сказал Паша, когда они закончили с документами, — я ведь думал, ты блефуешь. Что поживешь одна и прибежишь обратно.
— Я тоже так думала, — призналась Марина. — А потом поняла, что не хочу возвращаться. Не к тому мужчине, который видит во мне не равную.
— А если я изменюсь?
— Люди не меняются, Паш. Особенно в сорок пять.
В новый год они собрались вместе — у Марины. Паша, Машка, даже Валентина Степановна приехала с пирогами. Было странно и немного неловко, но тепло.
Когда гости разошлись, Марина стояла у окна с бокалом шампанского. За спиной щелкнул замок — Машка ушла провожать отца до машины.
Марина смотрела на ночной город и думала о странной иронии судьбы. Она потеряла дом — тот самый, с верандой и садом, который считала своим семнадцать лет. Но впервые обрела настоящий дом — тот, что внутри. Тот, где она сама себе хозяйка.
Теперь она точно знала: никто больше не решит за нее. Никто не поставит перед фактом. Это была ее жизнь. Ее выбор. Ее свобода.
И за нее стоило бороться.
