В квартире пахло кофе и чем-то кислым — как будто вчерашний ужин всё ещё не смирился с тем, что его съели. На кухне, за столом, сидела Татьяна и пыталась в третий раз налить себе чай, но каждый раз натыкалась на грязную кружку с засохшими разводами.
— Саша, а у нас в доме что, кружек не осталось? — спросила она с тем спокойствием, за которым обычно прячут желание кого-нибудь придушить.
— Остались, — откликнулся Саша из гостиной, не отрываясь от телефона. — Но мама сказала, что фарфор лучше не трогать. Это же свадебный сервиз, он «для гостей».
Татьяна хмыкнула.
— А я, значит, гость по праздникам, а в остальное время — подсобный рабочий?
Саша поднял глаза, но не на жену, а на телевизор.
— Таня, ну зачем ты сразу с наездом? Мама просто бережёт вещи.
— Да-да, — перебила она, отодвигая в сторону очередную чашку с липким ободком. — Особенно свои нервы.
В этот момент в дверях появилась сама Галина Петровна. Волосы собраны в тугой пучок, взгляд — как у учительницы, которая только что застукала ученика за списыванием.
— Что за шум с утра? — спросила она, скрестив руки. — Чашки, кружки… Мелочность какая.
— Мелочность? — Татьяна повернулась к ней, чуть приподняв бровь. — Я просто хотела выпить чай без риска подхватить ботулизм.
— Не перегибай, — отрезала свекровь. — Я, между прочим, каждый вечер мою посуду.
— Да, трёхлитровой банкой воды, чтобы «не тратить»… — пробормотала Таня, но достаточно громко, чтобы та услышала.
Саша нервно дёрнул плечом:
— Девочки, может, без этого?
— Девочки?! — почти хором воскликнули обе, но с разным оттенком: Галина Петровна — с возмущением, Татьяна — с издевкой.
Татьяна знала: спорить со свекровью — как пить из треснутой кружки. Обожжёшься в любом случае. Но сегодня внутри что-то зудело, как заноза под ногтем.
— Знаешь, Саша, — сказала она, — я иногда думаю, что ты и сам не против, чтобы я тут как прислуга жила.
— Да ты что! — поднял руки муж, будто её слова были пистолетом. — Просто… ну, у мамы свои привычки, у тебя — свои.
— Мои привычки, Саша, — это не оставлять грязь на два дня и не решать за меня, что мне можно, а что нет, — сказала она и почувствовала, как голос дрогнул.
Галина Петровна усмехнулась, будто услышала глупость века:
— А тебе, Таня, кто мешает завести свою кухню, свои кружки, свои привычки? Вот получишь наследство — и распоряжайся, как хочешь.
Татьяна застыла. Эти слова прозвучали как мимоходом, но они ткнули в самую суть её последних тревог. О наследстве она никому не говорила — только Саше, и то случайно, когда пришло письмо от нотариуса.
— Мама, — начал Саша, — давай без…
— А что? — перебила свекровь, прищурившись. — У нас же семья. Мы всё делим, и радости, и заботы.
— Конечно, — усмехнулась Татьяна, — только радости у нас какие-то всегда в сторону вашей комнаты уходят, а заботы — ко мне на колени.
Тишина была густая, как манная каша без молока. Саша снова уткнулся в телефон, явно делая вид, что «не участвует».
— Слушай, Тань, — сказал он после паузы, — может, и правда, раз у тебя будет эта квартира… ну… мы как-то её оформим на всех?
— На всех? — переспросила она, чувствуя, как внутри поднимается волна, от которой уши горят. — Это ты сейчас серьёзно?
— Ну… ты же понимаешь, — замялся Саша, — у нас ребёнок, семья…
— У нас? — Татьяна отодвинула стул. — Саша, у нас — это я, ты и Вася. Всё. В это «у нас» твоя мама не входит, сколько бы кружек она ни мыла своей банкой воды.
Галина Петровна резко поднялась, стул скрипнул.
— Я так понимаю, меня уже выгоняют из собственного дома?
— Нет, — спокойно ответила Татьяна. — Просто напоминаю: этот дом — не ваш, а общий. Но моя жизнь — точно моя.
Вася выглянул из своей комнаты с книжкой в руках.
— Мам, а что значит «оформить квартиру на всех»?
Татьяна улыбнулась сыну, но улыбка была натянутая.
— Это значит, что кто-то хочет чужое присвоить, пока владелец чай налить не успел.
Саша тяжело вздохнул:
— Ты опять всё переворачиваешь…
— Нет, Саша, — тихо, но твёрдо сказала она, — я просто впервые в жизни ставлю чашку на своё место.
И поставила перед собой ту самую, чистую, только что вымытую, словно делала это не для чая, а для того, чтобы зафиксировать момент.
Галина Петровна ушла в свою комнату, громко закрыв дверь. Саша снова утонул в телефоне. А Татьяна сидела и думала, что, возможно, эта кружка — первый маленький шаг к тому, чтобы перестать жить в чужом сценарии.
Дождь лил весь день, и в квартире стоял какой-то тягучий полумрак. Даже лампа в гостиной светила так, будто ей самой лень работать. Татьяна сидела на диване с ноутбуком на коленях, листала документы по наследству и чувствовала, как между лопатками расползается холод.
Саша зашёл из кухни с тарелкой бутербродов, сел рядом.
— Слушай, я тут подумал… — начал он с той осторожностью, с какой обычно говорят врачи перед тем, как озвучить счёт. — Может, ты пока не будешь оформлять всё только на себя?
— Поясни, — она не подняла глаз.
— Ну, у нас же семья… — он говорил тихо, но как-то слишком уверенно. — Ты могла бы записать часть на меня, часть на Васю…
— Ага, а ещё часть на маму? — подняла на него взгляд Татьяна.
Он отвёл глаза.
— Ну… просто… так спокойнее будет. Мама переживает, что ты всё продашь и уедешь.
— Вот оно что, — кивнула Татьяна. — Значит, вопрос не в «семье», а в том, чтобы я оставалась в зоне вашей видимости, желательно с наручниками.
Саша вздохнул, но спорить не стал.
Тут дверь на кухню распахнулась, и на сцену вышла Галина Петровна, как опытный актёр в момент аплодисментов.
— Таня, ты что, собираешься за нашей спиной всё провернуть?
— Галина Петровна, — устало сказала Татьяна, — я никого не обманываю. Это моё наследство, и я решу, что с ним делать.
— Твоё? — подняла брови свекровь. — Интересно. А кто тебе помогал в этой жизни? Кто нянчил твоего ребёнка, когда ты по магазинам шлялась?
— Мама, — перебил Саша, — ну не начинай…
— Не начинай?! — вспыхнула она. — Я, между прочим, могла бы потребовать свою долю, потому что мы все — семья!
— А я, между прочим, могла бы потребовать вернуть мне мои двадцать пять лет, которые я тут провела, пытаясь вам понравиться, — парировала Татьяна.
Вася выглянул из комнаты.
— Мам, у нас что, драка?
— Пока ещё нет, — сказала Татьяна. — Но я не исключаю.
— Драки не будет, — вмешался Саша, — давайте сядем за стол и спокойно обсудим.
Они действительно сели. Вот только вместо «спокойно» получился очередной семейный ринг.
— Я считаю, — начала Галина Петровна, — что квартира должна быть оформлена на всех. И точка.
— А я считаю, что вы путаете понятия «семья» и «совладельцы имущества», — холодно ответила Татьяна.
— Ты просто неблагодарная! — крикнула свекровь и стукнула ладонью по столу так, что чай расплескался.
Татьяна подняла салфетку и медленно вытерла пятно.
— Нет, Галина Петровна. Я просто устала жить в ваших правилах.
Саша потянулся, чтобы взять её за руку, но она отдёрнула.
— Таня, ну ты же понимаешь… — начал он.
— Понимаю, что сейчас вы оба хотите одного и того же: чтобы я отдала вам то, что не принадлежит вам ни по закону, ни по совести, — перебила она.
— Ты меня обижаешь, — сказал он с тем видом, будто это был главный аргумент в споре.
— А ты меня предаёшь, — ответила она.
Повисла тишина. Слышно было, как дождь бьёт по подоконнику.
И тут Галина Петровна неожиданно подошла к шкафу, вытащила из него папку с документами и кинула на стол.
— Вот! Здесь всё про то, как мы вместе платили за этот дом, за твои ремонты, за…
— За ремонты, которые вы же и разрушали своей критикой? — усмехнулась Татьяна. — Да, я помню.
Саша встал, будто пытаясь физически разрядить обстановку.
— Всё, хватит. Мы не звери.
— Ошибаешься, — тихо сказала Татьяна. — Иногда звери честнее.
Галина Петровна вдруг дёрнула стул, на котором она сидела, ближе к себе, и едва не задела ногу Татьяны.
— И вообще, если тебе здесь не нравится…
— То что? — подняла глаза Татьяна. — Выгоните меня?
— А ты думаешь, не смогу? — с вызовом сказала свекровь.
— Мама! — крикнул Саша, но его никто не слушал.
Татьяна встала и подошла к шкафу, достала свою сумку.
— Нет, вы не сможете. Я сама уйду, когда захочу.
— И куда же? — хмыкнула свекровь.
— Туда, где нет грязных кружек, подслушанных разговоров и чужих рук в моём будущем, — сказала она, глядя прямо в глаза Саше.
Он отвёл взгляд.
И в этот момент Татьяна поняла: точка в их истории ещё не поставлена, но ручка уже в её руке.
Вечером дождь утих, но в квартире было всё так же душно, словно стены пропитались их сегодняшними разговорами. Татьяна сидела на кухне, ковыряла ложкой в кружке остывший чай. Саша зашёл, прислонился к дверному косяку.
— Мы можем поговорить? — тихо спросил он.
— Мы можем, — ответила она, не поднимая глаз. — Только вряд ли ты услышишь.
Он сел напротив.
— Ты всё воспринимаешь, как будто мы хотим тебя обокрасть.
— А как мне это ещё воспринимать? — подняла она взгляд. — Твоя мама считает, что моё наследство — это «семейный фонд». Ты поддакиваешь. Я должна радоваться?
Саша вздохнул.
— Пойми, мы с мамой…
— С мамой, — перебила Татьяна. — Вот именно. Всегда «мы с мамой». Никогда — «мы с Таней».
Он молчал.
Тишину нарушил стук каблуков — Галина Петровна вошла, сжимая в руках старый фотоальбом.
— Вот, — положила она на стол. — Смотри. Это наш дом, наш двор… Мы всё строили вместе.
— Мы? — Татьяна подняла бровь. — На этих фотографиях я не вижу себя.
— Потому что тогда ты ещё не была частью нашей семьи, — отрезала свекровь.
— А теперь уже и не буду, — сказала Татьяна.
Саша подался вперёд:
— Таня, ну зачем так? Мы же…
— Мы — ничего, — перебила она. — Сегодня ночью я ухожу.
— Куда?! — вскрикнул он.
— В квартиру, которую мне оставил дядя. Завтра ключи будут у меня.
Галина Петровна рассмеялась, но смех был холодный.
— Думаешь, там будет лучше?
— Знаю, что будет тише, — сказала Татьяна, вставая.
Она пошла в спальню, начала собирать вещи. Саша зашёл следом, сел на край кровати.
— Таня… ну… у нас же Вася.
— Именно, — обернулась она. — И я хочу, чтобы он видел, что его мама умеет уважать себя.
— А если он решит, что ты просто сбежала?
— Пусть решает, как хочет. Я останусь рядом, но не здесь.
Он сжал кулаки.
— Это из-за мамы?
— Нет, — ответила она, глядя прямо в глаза. — Это из-за тебя, потому что ты позволил ей стать главным человеком в нашей семье.
Собранная сумка стояла у двери, как немой символ перемен.
Перед уходом Татьяна зашла на кухню.
— Вася, — сказала она сыну, — мы с тобой завтра едем в новый дом.
— А папа? — спросил он.
— Папа пока останется здесь, — ответила она. — Иногда взрослые живут в разных местах, чтобы не сойти с ума вместе.
Галина Петровна фыркнула, но промолчала.
Саша стоял в коридоре, будто надеялся, что она передумает.
— Таня… если уйдёшь — назад дороги не будет.
— Саша, — сказала она тихо, — я её уже прошла.
И она вышла за дверь, оставив за собой только запах дождя и пустой стук кружек в раковине.
