— Три миллиона на счету, и она думает, что может диктовать нам условия — услышала я голос свекрови, обсуждавшей с мужем моё наследство

— Три миллиона рублей на счету, и она думает, что может диктовать нам условия! — голос свекрови прорезал утреннюю тишину квартиры, как нож масло.

Лариса застыла на пороге кухни, сжимая в руках кружку с остывшим кофе. Валентина Ивановна сидела за столом напротив своего сына Максима, перед ними лежали какие-то документы. Нотариальные печати на бумагах блестели в утреннем свете, как предательские улики.

Максим нервно теребил ручку, избегая смотреть в сторону двери, где стояла его жена. Он знал, что она там. Чувствовал её присутствие, но не поворачивался, словно надеялся, что если не смотреть на проблему, она исчезнет сама собой.

— Мам, может, не стоит так резко… — начал он, но Валентина Ивановна оборвала его властным жестом.

— Резко? Максим, открой глаза! Три года прошло, как умерла её бабушка. Три года эти деньги лежат на счету. А она что? Ни копейки в семейный бюджет не вложила! Всё себе, всё в свой карман!

Лариса почувствовала, как кровь приливает к лицу. Наследство бабушки было её единственной финансовой подушкой безопасности, единственным, что принадлежало только ей в этом доме, где каждая вещь, каждый угол напоминал о том, что она здесь чужая.

Она сделала шаг вперёд, и оба за столом синхронно подняли головы. Валентина Ивановна смотрела на неё с холодным торжеством, а Максим — с виноватым, но упрямым выражением лица.

— Доброе утро, — сказала Лариса, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — О чём это вы тут без меня решаете?

Валентина Ивановна откинулась на спинку стула, сложив руки на груди. В свои шестьдесят два она выглядела моложе — подтянутая фигура, аккуратная стрижка с мелированием, дорогой костюм. Она была из тех женщин, которые превращают возраст в оружие власти.

— А мы как раз о тебе говорим, Лариса. Вернее, о твоём эгоизме. Максим взял кредит на машину, платит ипотеку за эту квартиру, содержит семью. А ты? Сидишь на своих миллионах, как собака на сене!

— Это наследство моей бабушки, — Лариса поставила кружку на стол с такой силой, что кофе выплеснулся на скатерть. — Она завещала эти деньги мне. Лично мне!

— В семье не должно быть «моё» и «твоё»! — Валентина Ивановна повысила голос. — Есть только «наше»! Но ты, видимо, не считаешь себя частью этой семьи!

Лариса посмотрела на мужа, ища поддержки. Но Максим упорно разглядывал документы перед собой.

— Макс, скажи что-нибудь, — попросила она.

Он поднял на неё глаза, и в них она увидела то, чего боялась больше всего — он был на стороне матери. Как всегда.

— Лариса, мама права в одном… — начал он осторожно. — Мы семья. И было бы справедливо, если бы ты внесла хотя бы часть денег в общий бюджет. Хотя бы на ремонт…

— Ремонт? — Лариса не верила своим ушам. — Какой ремонт? Мы же только полгода назад закончили!

— Мама хочет переделать гостевую комнату, — пробормотал Максим. — Она будет чаще оставаться у нас…

Гостевая комната. Та самая, которую Лариса мечтала превратить в детскую. Они с Максимом планировали ребёнка, говорили об этом… во всяком случае, она думала, что они планировали.

— Чаще оставаться? — переспросила она, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Валентина Ивановна, у вас же есть своя квартира в пяти остановках метро отсюда!

Свекровь усмехнулась. Эта усмешка была отрепетирована годами — снисходительная, чуть насмешливая, ставящая на место.

— У меня проблемы со здоровьем, если ты не заметила. Мне тяжело жить одной. Максим — мой единственный сын, и мой долг быть рядом с ним.

Проблемы со здоровьем. Лариса чуть не рассмеялась. Валентина Ивановна была здоровее их обоих вместе взятых — йога три раза в неделю, бассейн, правильное питание. Но стоило ей понадобиться чего-то от сына, как тут же появлялись загадочные недомогания.

— И что это за документы? — Лариса указала на бумаги на столе.

Максим закашлялся, а Валентина Ивановна выпрямилась ещё больше.

— Это доверенность. На управление семейными финансами. Раз ты не хочешь добровольно участвовать в жизни семьи, придётся оформить всё официально.

Лариса почувствовала, как комната начинает кружиться. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

— Доверенность? На мои деньги? Вы что, с ума сошли?

— Не на твои деньги, дорогая, — Валентина Ивановна встала, оправляя юбку. — На семейные активы. Которые должны работать на благо семьи, а не лежать мёртвым грузом из-за твоей жадности.

— Я не подпишу это! — Лариса повернулась к мужу. — Максим, ты же не можешь всерьёз думать, что это нормально!

Максим наконец поднял голову. В его глазах была усталость человека, который устал выбирать между двумя огнями.

— Лариса, никто не заставляет тебя ничего подписывать. Просто… подумай об этом, ладно? Мама хочет как лучше для всех нас.

— Как лучше? — голос Ларисы сорвался. — Она хочет прибрать к рукам моё наследство!

— Как ты смеешь! — Валентина Ивановна театрально прижала руку к груди. — Я всю жизнь положила на Максима! Вырастила его одна, без отца! Дала ему образование! А ты что сделала для него? Три года замужем, и что? Ни детей, ни помощи, ни поддержки!

Удар был точным и болезненным. Дети. Они с Максимом пытались уже год, но пока безрезультатно. И Валентина Ивановна знала об этом, знала, как больно бьёт по этой ране.

— Вон отсюда, — прошептала Лариса.

— Что? — Валентина Ивановна изобразила удивление.

— Вон из моего дома! — Лариса выпрямилась, глядя свекрови прямо в глаза. — Немедленно!

— Из твоего дома? — Валентина Ивановна рассмеялась. — Милочка, это квартира моего сына! Ипотека оформлена на него, и платит он! Ты здесь гостья, не более!

— Лариса, успокойся, — Максим встал, пытаясь встать между ними. — Мама, может, вам действительно лучше уйти… Мы потом всё обсудим…

— Мы? — Валентина Ивановна посмотрела на сына с укоризной. — Максим, я вижу, как она на тебя влияет. Превращает тебя в тряпку! Твой отец никогда бы не позволил женщине так с собой обращаться!

Отец Максима, который бросил их, когда Максиму было пять лет. Которого Валентина Ивановна поливала грязью при каждом удобном случае, но почему-то вспоминала как образец мужественности, когда нужно было пристыдить сына.

Лариса почувствовала, что больше не может находиться в этой комнате. Воздух стал слишком густым, слишком ядовитым. Она развернулась и пошла в спальню, игнорируя окрики свекрови и жалкие попытки Максима её остановить.

В спальне она села на кровать и достала телефон. Руки дрожали, когда она набирала номер.

— Алло, Светлана Борисовна? Это Лариса. Да, здравствуйте… Я по поводу той квартиры, которую вы сдаёте… Да, однокомнатная на Тверской… Можно посмотреть сегодня?.. Через два часа? Отлично, я буду.

Она положила телефон и огляделась. Шкаф с её вещами, фотографии на комоде, постельное бельё, которое она выбирала с такой любовью. Всё это вдруг показалось чужим, временным, как декорации к спектаклю, который подошёл к концу.

За дверью слышались голоса. Валентина Ивановна что-то выговаривала сыну, тот оправдывался. Обычная утренняя симфония этого дома. Только теперь Лариса слушала её как сторонний наблюдатель.

Она встала и начала методично складывать вещи в чемодан. Сначала бельё, потом повседневная одежда, косметика. Движения были механическими, отрешёнными. Она не думала о том, что делает. Просто делала.

Дверь в спальню открылась. На пороге стоял Максим. Лицо растерянное, глаза бегают.

— Ты что делаешь? — спросил он, хотя ответ был очевиден.

— Собираю вещи, — спокойно ответила Лариса, не прерывая своего занятия.

— Лариса, не глупи. Мама уже ушла. Давай поговорим…

— О чём? — она повернулась к нему. — О том, как вы вдвоём решили распорядиться моим наследством? О том, как твоя мать будет жить с нами? О том, как ты в очередной раз выбрал её, а не меня?

— Это не так! — воскликнул он. — Я никого не выбирал! Просто мама…

— Мама, мама, мама, — Лариса покачала головой. — Знаешь, Макс, я три года слушаю это слово. Мама считает, мама думает, мама хочет. А что хочешь ты? Что хочу я? Это вообще кого-нибудь интересует?

Он молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.

— Я думал, ты меня любишь, — наконец выдавил он.

Лариса остановилась. Посмотрела на него — растрёпанного, несчастного, потерянного. И почувствовала не злость, а жалость.

— Я любила тебя, Максим. Того парня, который три года назад носил меня на руках и обещал, что мы будем самой счастливой семьёй на свете. Но этот парень умер. А вместо него остался сын своей мамы. И я не могу больше жить с призраком.

Чемодан был собран. Лариса закрыла его, взяла сумочку, телефон. Максим всё стоял в дверях, загораживая выход.

— Ты уйдёшь и вернёшься, — сказал он. Это не был вопрос. — Куда ты денешься? У тебя нет жилья.

— У меня есть три миллиона рублей, — напомнила она. — Которые твоя мать так хотела прибрать к рукам. На них можно снять квартиру. Можно многое.

— И что? Будешь жить одна? Без семьи?

Лариса усмехнулась.

— Максим, я уже три года живу без семьи. Просто не замечала этого.

Она подошла к нему вплотную. Он не отступил, но и не попытался её обнять. Они стояли так близко, что она чувствовала его дыхание, запах его одеколона. Когда-то от этой близости у неё кружилась голова. Теперь — ничего.

— Пропусти меня, — попросила она.

— А если я не пропущу?

— Тогда я позвоню своему адвокату. Тому самому, который занимался наследством бабушки. И мы начнём бракоразводный процесс прямо отсюда. С разделом имущества, алиментами и прочими прелестями. Твоя мама будет в восторге от публичности.

Максим побледнел. Он знал, что она не блефует. Лариса никогда не бросала слов на ветер.

Он отступил в сторону.

Лариса прошла мимо него, покатила чемодан по коридору. У входной двери она остановилась, обернулась. Максим стоял в дверях спальни, как потерянный ребёнок.

— Знаешь, что самое грустное? — сказала она. — Я действительно хотела потратить часть наследства на нас. На наш дом, на нашу семью. Собиралась сделать тебе сюрприз на годовщину — оплатить часть ипотеки. Но твоя мать всё испортила. Как всегда.

Она открыла дверь и вышла, не дожидаясь ответа.

На улице было холодно и свежо. Октябрьское утро обдало её ветром, растрепало волосы. Лариса подняла руку, поймала такси.

— Куда едем? — спросил водитель.

Она назвала адрес квартиры, которую собиралась смотреть. Машина тронулась, и дом, где она прожила три года, начал удаляться в боковом зеркале.

Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: «Лариса, вернись. Давай всё обсудим без мамы».

Она удалила сообщение, не читая до конца.

Следующее пришло через минуту: «Я люблю тебя. Мы справимся».

И это она удалила.

Третье было от Валентины Ивановны: «Не думай, что сможешь так просто уйти. Максим без тебя проживёт, а вот ты без него — вряд ли. Одумайся, пока не поздно».

Лариса выключила телефон совсем.

Такси остановилось у светофора. За окном шла обычная московская жизнь — люди спешили по своим делам, в кофейнях выстраивались очереди за утренним кофе, мамы вели детей в школу.

— Проблемы? — участливо спросил водитель, поймав её взгляд в зеркале заднего вида.

— Были, — ответила Лариса. — Но я их только что решила.

Через час она стояла в светлой однокомнатной квартире на десятом этаже. Окна выходили на тихий сквер, солнце заливало комнату тёплым светом. Хозяйка, приятная женщина средних лет, рассказывала об условиях аренды, но Лариса её почти не слушала.

Она подошла к окну, посмотрела вниз. Там, в сквере, гуляла молодая пара с коляской. Мужчина что-то рассказывал, активно жестикулируя, женщина смеялась. Обычная семья. Настоящая.

— Я беру квартиру, — сказала Лариса, не оборачиваясь.

— Прекрасно! Когда планируете заехать?

— Сегодня.

Вечером того же дня Лариса сидела на полу своей новой квартиры. Вещей было немного — чемодан с одеждой, пара коробок с книгами и личными вещами, которые она забрала днём, пока Максима не было дома. Мебели не было совсем, но это не имело значения.

Она включила телефон. Тридцать семь пропущенных звонков от Максима, двенадцать от Валентины Ивановны, множество сообщений. Она не стала их читать.

Вместо этого она открыла банковское приложение. Три миллиона сорок две тысячи рублей. Наследство бабушки. Той самой бабушки, которая, умирая, взяла с неё обещание: «Не дай себя в обиду, внученька. Эти деньги — твоя свобода».

Тогда Лариса не понимала, о какой свободе говорит бабушка. Теперь поняла.

Она заказала пиццу и бутылку вина. Устроила себе маленький праздник на полу пустой квартиры. Праздник свободы.

Телефон зазвонил снова. На этот раз звонил неизвестный номер. Она ответила из любопытства.

— Лариса? — в трубке раздался незнакомый мужской голос. — Это Андрей, двоюродный брат Максима. Помните меня? Мы виделись на вашей свадьбе.

Она смутно припомнила высокого парня с добродушным лицом.

— Да, помню. Что-то случилось?

— Это я хотел спросить у вас. Мне тут Максим звонил, рыдал в трубку, говорил, что вы ушли. А Валентина Ивановна названивает моей маме, требует, чтобы та на вас повлияла.

— И?

— И я хотел сказать — правильно сделали, что ушли. Я всю жизнь наблюдаю, как тётя Валя тиранит Макса. Думал, когда он женится, что-то изменится. Но… видимо, не судьба.

Лариса не знала, что ответить.

— Если нужна будет помощь — звоните, — добавил Андрей. — С переездом там, или ещё с чем. Я Максима люблю, он мне как брат. Но то, что делает с ним тётя Валя — это неправильно. И то, что он позволяет — тоже.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Лариса.

— Не за что. Берегите себя.

Он отключился. Лариса осталась сидеть с телефоном в руках. Оказывается, не все были слепы. Просто большинство предпочитало молчать.

Она посмотрела в окно. Город светился огнями. Где-то там, в одной из тысяч квартир, Максим, наверное, сидел со своей мамой, и они обсуждали, какая она неблагодарная. Валентина Ивановна утешала сына, говорила, что он заслуживает лучшего. И Максим, как всегда, с ней соглашался.

А Лариса сидела на полу пустой квартиры, пила вино из пластикового стаканчика и впервые за три года чувствовала себя дома.

На следующее утро она проснулась от звонка. Звонила Светлана Борисовна, хозяйка квартиры.

— Лариса, доброе утро! Извините, что беспокою, но мне тут звонила какая-то женщина, представилась вашей свекровью. Требовала ваш адрес, говорила, что вы психически нездоровы и нуждаетесь в помощи.

Лариса села на матрасе, который купила вчера вечером в интернет-магазине.

— И что вы ей сказали?

— Ничего, конечно! Я таким вещам не верю. Но хотела предупредить — будьте осторожны. Женщина показалась мне… неадекватной.

— Спасибо за предупреждение.

Лариса откинулась на подушку. Значит, Валентина Ивановна начала войну. Что ж, у неё теперь было время и ресурсы, чтобы эту войну выиграть.

Она встала, приняла душ, оделась. Сегодня предстояло многое сделать — купить мебель, оформить документы на новом месте, встретиться с адвокатом насчёт развода.

Выходя из квартиры, она столкнулась с соседкой — пожилой женщиной с добрым лицом.

— Новенькая? — улыбнулась соседка.

— Да, вчера заехала.

— Добро пожаловать! Я Нина Павловна, живу напротив. Если что понадобится — стучите, не стесняйтесь.

— Спасибо, очень приятно.

Лариса спустилась во двор. Осеннее солнце пробивалось сквозь жёлтые листья деревьев. Воздух был свежим и чистым.

Её телефон зазвонил. Максим. Она некоторое время смотрела на экран, потом ответила.

— Да?

— Лариса, слава богу! Где ты? Мама сказала, ты сняла квартиру. Это правда?

— Это тебя не касается, Максим.

— Как не касается? Ты моя жена!

— Уже нет. Я подаю на развод.

Молчание. Долгое, тяжёлое.

— Из-за вчерашнего? Лариса, это же глупо! Мама просто перегнула палку, она уже сожалеет…

— Она не сожалеет. Она злится, что её план не сработал.

— Какой план? О чём ты?

Лариса вздохнула. Он действительно не понимал. Или не хотел понимать.

— Максим, твоя мать три года пыталась выжить меня из твоей жизни. И знаешь что? Она победила. Поздравь её от меня.

— Лариса, не говори так! Давай встретимся, поговорим…

— Нет.

— Но почему?

— Потому что ты придёшь не один. С тобой будет твоя мама. Если не физически, то незримо. Она всегда с тобой, Максим. Всегда между нами. И я устала быть третьей лишней в собственном браке.

— Я могу измениться!

Эти слова повисли в воздухе. Лариса остановилась посреди сквера.

— Нет, Максим. Не можешь. И знаешь почему? Потому что не хочешь. Тебе удобно быть маминым сыном. Не надо принимать решения, не надо брать ответственность. Мама всё решит, мама всё устроит. А я… я оказалась слишком самостоятельной для вашего семейного сценария.

— Это несправедливо…

— Знаешь, что несправедливо? То, что я три года пыталась построить семью с человеком, который уже в семье. В семье со своей мамой. И места для жены там просто не было предусмотрено.

Она отключилась, не дожидаясь ответа. Постояла немного, глядя на желтеющие деревья. Потом пошла дальше.

В кофейне на углу она заказала большой капучино и круассан. Села у окна, достала блокнот. Начала писать список дел на ближайшую неделю. Адвокат, мебельные магазины, может быть, курсы — она давно хотела выучить итальянский.

За соседним столиком сидела женщина примерно её возраста с маленькой девочкой. Девочка рисовала, мама пила кофе и что-то читала на планшете. Обычное утро обычных людей.

— Мама, смотри, я нарисовала дом! — девочка подняла листок.

— Красивый! А кто в нём живёт?

— Принцесса! Она живёт одна, потому что ей так нравится!

Мама засмеялась.

— Умная принцесса!

Лариса улыбнулась. Из уст младенцев, как говорится.

Её новая жизнь только начиналась.

Оцените статью
— Три миллиона на счету, и она думает, что может диктовать нам условия — услышала я голос свекрови, обсуждавшей с мужем моё наследство
Посудомойка