Ирина впервые за долгое время позволила себе маленькую роскошь: уселась прямо на подоконник с чашкой кофе. Майский свет протискивался сквозь старые рамы — их ещё бабушка поставила в девяностые, «чтоб надолго хватило». В окно пахло сиренью, и от этого запаха жизнь вдруг показалась чуть легче, чуть теплее. С тех пор как бабушку похоронили, прошло три месяца. Квартиру она оставила Ирине — единственной внучке. Родня шипела, что завещание будто выпросили в последний момент, но Ира старалась на это не обращать внимания.
Она слушала не людей, а квартиру. Этот скрипучий пол у холодильника, где когда-то хранились банки с огурцами. Кофемолка, которая хрипела точь-в-точь как дед перед тем, как бросил курить — и умер на следующий день. Всё это было её.
— Надолго в окно уставилась? — в дверях показалась Наталья Петровна, свекровь, вся в бежевом и упрёках. В одной руке пакет с яблоками из «Магнита», в другой — пластиковый контейнер. — Я тут салатик сделала. А ты, как всегда, ничего.
Ирина вздохнула, спрыгнула с подоконника.
— Не знала, что вы придёте. Дом-то не общий.
— Ах, конечно! — голос Натальи Петровны зазвенел, как ложка о кастрюлю. — Теперь у тебя наследство, отдельная жизнь, отдельный холодильник… А сына ты моего туда затащила, как в мышеловку.
— Виктор сам переехал. Он же муж, не мышь, — сказала Ира и убрала чашку в раковину. — Воды хотите?
— Ты лучше подумай, кому обязана этой квартирой, — свекровь поставила контейнер на стол. — Я ж твоей бабушке сколько помогала: и в аптеку бегала, и в поликлинику её водила. А ты где была?
Ирина почувствовала, как в груди поднимается злость.
— Я пахала на двух работах. А вы, простите, зачем помогали? Чтобы потом внуку досталось?
Свекровь уселась в кресло, словно дома.
— Мне ничего и не надо. Просто… по справедливости квартира должна быть семейная. А ты её себе присвоила.
— По завещанию она моя. Закон на моей стороне. А если вы не против, я бы хотела побыть одна. Через полчаса на работу.
— Работать… — фыркнула Наталья Петровна. — Ты думаешь, я не знаю, как вы тут крутите? Витя мне всё рассказывает. Что ты его в ипотеку не пускаешь, что деньги копишь на ремонт. Всё под себя…
— А на кого мне копить? На вас?
Свекровь вскочила, будто её подбросили пружиной.
— Ты забываешься! Я мать его. И не дам разрушить нашу семью!
— Семью? Нашу с ним или вашу с ним?
Тишина повисла, только с улицы доносился детский плач и лай собаки.
— Я всё поняла, — сказала Наталья Петровна, собирая яблоки. — Ты меня выжить хочешь. Посмотрим, как ты запоёшь, когда Витя голову возьмётся включать.
Ира проводила её молча, только перед тем, как захлопнуть дверь, произнесла:
— В следующий раз звоните. У меня тут частная собственность.
Вечером Виктор вернулся, как ни в чём не бывало. На нём старая футболка с динозавром. Поцеловал жену в висок.
— Ты чего такая? Мама приходила?
— Ага, — Ира гремела чашками, наливая чай. — Приходила. Допрос устроила. Всё как ты любишь.
— Ир… ну ты же знаешь, она добрая женщина. Просто волнуется.
— О! Это новое слово для “лезет не в своё дело”?
— Ну перестань. У неё положение трудное: пенсия маленькая, внуков нет, с отцом развелась…
— И?
— Я подумал… может, пока копим, оформим квартиру на меня? На всякий случай. Мы же семья, да?
Ирина замерла.
— Это она тебе так сказала? — её голос стал тихим, почти ласковым. — Оформи на себя, на всякий случай?
— Нет, я сам подумал. Ну мало ли… вдруг что-то с тобой…
— Например, я сбегу к любовнику в Бутово и оставлю тебе квартиру с сиренью в окне?
Виктор неловко усмехнулся.
— Ир, не перегибай. Я твой муж. Чужим себя не чувствуй. Чего тебе стоит?
— Мне стоит бабушкиного доверия. И двух лет ночных смен. Пока ты пил пиво с мамой под телевизор.
— Это низко, — тихо сказал он.
— Зато правда.
Ночью Ирина не спала. Лежала, слушала, как он сопит и переворачивается. И думала: а был бы он рядом, если бы не квартира?
Утром Наталья Петровна снова пришла. Без звонка.
— Знаешь, Ира, я подумала… Мне скоро шестьдесят. Прописки нет. Внуков ты не даёшь. Виктор из-за тебя нервничает. Может, тебе пора быть женщиной, а не хозяйкой кладбищенского добра?
Ирина смотрела на неё, как на грязную лужу в новой обуви.
— А вы, может, попробуйте быть матерью, а не квартирным риэлтором.
Когда за свекровью закрылась дверь, Ира прислонилась к стене. Всё тело дрожало. Она знала: это только начало. Наталья Петровна не отступит. Виктор между ними не встанет — он никогда не вставал.
Она пошла на кухню, сварила себе ещё кофе. И вдруг подумала: может, я не злая. Может, я просто учусь защищать своё.
С полки достала старый альбом. На снимке они с бабушкой — обе в варенье, обе смеются.
И впервые за много дней улыбнулась.
В середине недели Ирина вернулась с работы и сразу поняла: в квартире кто-то был.
Не потому что дверь не так закрыта — всё в порядке. И не потому что вещи раскиданы — наоборот, всё на местах. Но воздух был чужой. Как в лифте после соседа: вроде пусто, а пахнет чужими духами.
Она сбросила сумку на табурет и пошла прямиком в спальню.
На тумбочке стояли её духи — колпачок снят. Подушка с её стороны чуть примята. В ванной — старая зубная щётка Виктора, которой он давно не пользовался, вдруг влажная. А в мусорке сверху — чайный пакетик. Хотя она весь день пила кофе.
— Мамина работа, — произнесла Ирина вслух. — Ну, здравствуй, вторжение.
Вечером пришёл Виктор, с тем самым виноватым лицом, как кот, пойманный у миски.
— Ира, ну не психуй. Мама заходила. Мастера привела, стиралку посмотреть. Она текла, я говорил тебе. Вот мы и решили вызвать спеца.
— Без меня?
— Ты же на работе была.
— И это нормально — впускать её сюда, пока меня нет?
— Ир, это же наша квартира.
— Нет, Витя. Моя. Это ты забываешь, а она и вовсе игнорирует.
Он сел на край дивана, развёл руками.
— Я просто хочу, чтобы мы были семьёй. Без этих условий, завещаний, без… ну, ты понимаешь.
— А я хочу быть женщиной, а не арендодателем с подселенкой.
Он замолчал. Минуту подумал, потом выдохнул:
— Слушай… мама кое-что узнала. Про квартиру. Говорит, что ты оформила её с нарушениями. Что можно обжаловать. Срок давности ещё не вышел.
— Ты серьёзно? — Ирина застыла. — Она угрожает судом?
— Она справедливости хочет…
— Она хочет дожить тут спокойно, а я буду свои вещи на тумбочке в прихожей хранить?
— Ир, ну зачем так…
— А ты, Витя, перестань прогибаться. Хочешь быть маменькиным сынком — пожалуйста. Но не в моей квартире.
На следующий день Наталья Петровна явилась снова. В этот раз — с чемоданом. Вид у неё был хозяйский, как у человека, который всё решил.
— Мне надо где-то пожить, — сообщила, снимая пальто. — Соседка замучила: курит, орёт, музыку включает. Участковый — ноль внимания. А тут тихо, хорошо. Прописка у меня пока не оформлена, но это дело времени.
— Простите, — Ирина стояла в коридоре, с руками на боках. — А вы с сыном это обсудили? Или тоже без него решили?
— Витя не против. У меня ключ есть. Я в комнате с балконом буду. У тебя там всё равно барахло валяется, я хоть порядок наведу.
Ира молчала секунду. Потом взяла чемодан и выставила его за порог.
— Вы забыли: квартира моя. Ни прописки, ни комнаты с балконом здесь не будет.
— Девочка, не строй из себя хозяйку мира! — свекровь повысила голос. — Я в этой семье старшая! Я Витю растила, кормила, одевала! А ты? Пришла на всё готовое!
— Готовое — это когда человек рождается с ключами в руке. Я получила квартиру по завещанию. С бумагами, через нотариуса. Всё официально. А вы — без спроса.
— Неблагодарная ты. Холодная. Меркантильная. Бабушка твоя в гробу перевернулась бы…
— Бабушка бы сказала: «Закрой дверь и выпей валерьянки».
Ирина вложила чемодан обратно в руки свекрови.
— У вас полтора часа, чтобы уйти. Потом вызову участкового. И поверьте — он будет внимательнее, чем у вашей соседки.
Вечером Виктор снова начал разговор.
— Ты ведёшь себя как чужая. Где та Ира, добрая, спокойная?
— Она умерла, когда вы начали за моей спиной двери открывать. Теперь она с бабушкой — в альбоме, где мы обе в варенье обмазанные.
— Она просто хочет помочь…
— Она хочет меня вышвырнуть. Ты этого не понимаешь?
Он сидел, понурив голову. Потом сказал:
— У неё долги. Большие. Кредит на лечение брата. Ей грозят суды. Она боится остаться на улице. Я не знал.
Ирина молчала. Потом достала из шкафа папку.
— Вот. — Она положила перед ним документы. — Завещание. Выписка из ЕГРН. Справка о собственности. Всё по закону. Хочешь — проверяй. Хочешь — иди с ней в суд. Но знай: если сделаешь это, я подаю на развод. Без истерик. Просто спокойно.
Виктор сидел, не поднимая глаз. Потом тихо сказал:
— Ты всё решаешь одна. А я тебе кто?
— Ты должен был быть рядом. А стал посредником между мной и женщиной, которая меня ненавидит.
На следующий день Ирина пошла в ЖЭК. Хотела узнать, кто интересовался её квартирой.
За окошком сидела уставшая тётка с паучьими ресницами и скучающим взглядом. Выдала бумагу: запрос сделала Павлова Н.П. — Наталья Петровна. Неделей раньше.
Ирина не удивилась. Она уже знала: свекровь копается в её бумагах.
Удивление пришло вечером.
Открыла дверь — а на коврике сидит Виктор. Сумка рядом, в руках бутылка «Алазанской долины».
— Можно? — спросил устало.
— А мама где?
— У брата. Переехала. Я сказал, что не буду участвовать.
— Ну наконец-то, — Ирина впервые за долгое время улыбнулась.
— Не радуйся. Я к тебе не вернулся. Я просто не хочу быть тем, кем она меня делает.
— А кем хочешь быть?
— Не знаю пока. Но не тем, кто в дом жены входит через мать.
Они выпили молча. Ирина смотрела, как он теребит этикетку, будто ответ там, на бумажке.
А в голове вертелось одно: это не конец. Всего лишь пауза.
Повестка пришла в начале июня. Конверт тонкий, официальный, с гербом: мировой суд, иск о признании завещания недействительным. Истец — Павлова Н.П.
Ирина села за стол, переплела пальцы, смотрела на бумагу долго. Вот и всё. Теперь — по-взрослому. Не крики, не кухня, а суд. Закон.
За окном сирень уже почти отцвела. Воздух был тяжёлый, липкий.
— Пора, бабушка, — шепнула Ирина. — Пора защищать, что оставила.
Первое заседание было коротким. Наталья Петровна пришла в белом пиджаке, рядом адвокат — худой, лысоватый, в очках на цепочке. Голос тихий, но точный.
— Завещание подписано под давлением. Наследодатель зависимая, и физически, и материально. Есть документы.
Ирина молчала. Виктор сидел отдельно, в стороне, ни за, ни против. Будто мебель. Даже здесь — в стороне.
Адвокат Ирины, женщина с седой косой и острым взглядом, поднялась:
— Все справки в наличии. Бабушка была дееспособна, имела счёт в банке, сама распоряжалась. Завещание оформлено нотариально, свидетели подтверждают.
Судья отложил дело. В зале пахло пылью и электричеством.
Вечером звонок. Наталья Петровна. Впервые сама.
— Ира… давай поговорим. По-женски.
— Говорите.
— Мне не нужны скандалы. Ты должна понять — у меня никого нет. Квартира твоя — мой единственный шанс выжить. Не гони старую женщину под поезд.
— У вас двухкомнатная. Пенсия. Есть брат.
— Но нет покоя. Покой — у вас. Я же помогала твоей бабушке. Разве я не заслужила кусочек?
— Она знала, кто что заслужил. И оставила мне. А вы знаете, только принять не можете.
— Да ты же одна. Без детей. Мужа почти нет. Кому тебе всё это? Тебе бы комнатку…
— Вот! — Ирина резко встала. — Комнатку. Вот как вы меня видите: проблема, которую надо загнать в чулан.
— Эгоистка ты. Холодная змея.
— А вы — риэлтор на пенсии. Только клиенты — родня.
Ирина положила трубку.
Неделя тянулась тяжело. Виктор жил отдельно, приходил к ней иногда. Сидел молча. Варил кофе. Спал на диване. На третий день спросил:
— Ты правда будешь судиться до конца?
— Да.
— Даже если проиграешь?
— Тогда апелляция.
— А если мама заболеет?
— Я не врач.
Он долго смотрел в окно. Потом тихо сказал:
— Ты изменилась.
— А ты — нет.
В день второго заседания Ирина пришла в чёрном, с папкой под мышкой. Волосы собраны. Наталья Петровна нарядная, с золотым кулоном, говорила громко:
— Я двадцать лет носила ей таблетки! Жила в этой квартире! Невестка хитростью и подлостью захватила! Я требую справедливости!
Судья молча делал пометки. Видно, слышал подобное не раз.
Адвокат Ирины принесла справки о банковских переводах: бабушка отправляла деньги внучке, всегда с подписью — «Спасибо, Ирочка».
Судья спросил:
— Есть свидетель, подтверждающий, что завещание подписано добровольно?
— Да, — встала Ирина. — Нотариус Копылова. У нас заключение и видеозапись. Вот флешка.
Судья взял.
— Значит, доказательства есть. Решение будет через три дня.
Через три дня Ирина стояла у дверей суда. В руках лист: «Иск Павловой Н.П. оставить без удовлетворения».
Вечером телефон снова зазвонил.
— Ну что ж, поздравляю, — холодно сказала свекровь. — Получила. Радуйся.
— Я не радуюсь. Я защищала.
— Ты думаешь, ты победила?
— Нет. Я просто не проиграла.
— Жизнь ещё покажет, Ира. Вот вспомнишь меня. Когда одна останешься. Когда некому будет салатик принести.
— Я лучше сама себе приготовлю. И никому не отдам ложку.
Через неделю Виктор собрал сумку. Ничего не сказал. Только посмотрел — усталыми глазами.
— Я пытался. Но между вами война. А я не солдат.
— Ты и не солдат. Ты чемодан без ручки.
Он кивнул, повернулся и ушёл.
Прошло два месяца. Лето душное, липкое. На кухне всё так же — кофе, окно, тёплый подоконник.
Однажды вечером Ирина достала коробку. В ней лежали ключи. Три: от подъезда, квартиры и старого подвала.
Один выбросила — тот, что когда-то дала Виктору. Коробку подписала: «Прошлое». Спрятала в ящик.
Села за стол. Открыла окно. Взяла лист бумаги и написала от руки:
«Здесь жила женщина. Не злая. Просто в своём доме.»
