Осенний дождь барабанил по крыше старого панельного дома на окраине города. Марина сидела у окна, задумчиво помешивая давно остывший чай. Её телефон молчал уже несколько дней, но она чувствовала: скоро он снова оживёт. Взгляд скользнул по её рукам — уставшим, с облупившимся лаком на ногтях. Тридцать семь лет. Полжизни прошло, а что ждёт дальше?
Звонок раздался, когда за окном сгустились сумерки. Марина вздрогнула, хоть и ждала этого звука.
— Маришка, девочка моя… — голос в трубке был хриплым, будто надломленный, как старое стекло. — Просто хотела узнать, как дела. Может, увидимся?
Марина молчала. Слова комом застревали в горле, не желая выходить наружу.
— Я… так хочу тебя увидеть, — продолжал голос. — Столько лет прошло…
— Тридцать два года, — резко оборвала Марина. — Тридцать два, Елена Викторовна.
Она упорно избегала слова «мама». Оно просто не укладывалось на языке.
— Да, милая, тридцать два… — в голосе послышалась тоска. — Я много думала, я…
— Лучше бы вы думали тогда, когда уезжали. Или девять лет назад, когда я искала вас, после того как отца парализовало. Или шесть лет назад, когда я писала вам перед рождением вашего внука.
Марина выделила последнее слово, словно выдавливая его: «ва-ше-го вну-ка».
В трубке наступила тишина.
— Марин, я знаю, что виновата. Но я уже старая, мне почти семьдесят…
— А мне было четыре, когда вы уехали! — Марина почувствовала, как внутри закипает ярость, которую она годами держала в узде. — Мне было четыре, и я не могла понять, почему мама уходит «на чуть-чуть» и не берёт меня! К десяти я перестала спрашивать отца, вернётесь ли вы! А к восемнадцати я поняла, что вы и не собирались возвращаться!
— Мариночка, всё было не так просто… — голос дрогнул.
— Конечно, всё сложно! — Марина сжала телефон так, что побелели пальцы. — «Сложные отношения с отцом», «нужна была новая жизнь», «всё было тяжело»… Но почему-то не все бросают своих детей, несмотря на трудности.
В трубке послышался тяжёлый вздох.
— Марин, мне правда нужно тебя увидеть. Я… больна.
Марина закрыла глаза. Этого стоило ожидать. Молчание затянулось.
— Понятно, — наконец произнесла она. — Чем помочь? Деньги на лечение?
— Нет, что ты! — голос стал испуганным. — Не за этим. Хочу просто встретиться, поговорить…
Марина горько усмехнулась. Кого она обманывает — себя или её?
— Хорошо, Елена Викторовна. Завтра в три, в кафе «Светлое» на пересечении Комсомольской и Победы. Знаете такое?
— Да, конечно! — голос оживился, словно помолодел. — Спасибо, милая! Я приду, обязательно!
Марина положила трубку и долго смотрела на дождь, смывающий жёлтые листья с тротуара.
Кафе «Светлое» казалось застывшим во времени. Потёртые столы с клеёнчатыми скатертями, выцветшие обои с пейзажами, меню, написанное шариковой ручкой и замурованное в пластик. Марина сидела у окна, наблюдая за прохожими, спешащими спрятаться от дождя.
Она пришла раньше — привычка, выкованная годами. Всегда быть первой, всегда быть готовой, всегда держать всё под контролем. Когда растишь себя сама, с отцом, вечно пропадающим на работе, и бабушкой, едва передвигающейся из-за больных суставов, быстро учишься рассчитывать только на себя.
Елена Викторовна вошла ровно в три. Марина узнала её сразу, хотя не видела больше пятнадцати лет — мельком, в магазине, тогда она просто ушла, не дав себя заметить. Те же тонкие черты лица, тот же упрямый подбородок. Только волосы теперь были седыми, коротко стриженными, а фигура, когда-то изящная, расплылась и словно осела.
Женщина нерешительно оглядела зал, и Марина неохотно подняла руку. Их глаза встретились, и мать торопливо зашагала к столику, на ходу расстёгивая потрёпанное пальто.
— Мариночка… — она замерла у стола, не решаясь сесть. — Ты так похожа на меня…
Марина сжала губы.
— Садитесь, Елена Викторовна.
Мать неловко опустилась на стул, положив на колени видавшую виды сумку. Повисла тишина.
— Ты… совсем взрослая, — наконец сказала она, теребя воротник кофты. — Такая красивая. Фотографии не передают…
— Какие фотографии? — резко перебила Марина.
— Мне соседка ваша, Анна Петровна, иногда присылает, — мать смутилась. — Я просила, чтобы она…
— То есть вы следили за мной? — Марина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Так увлекательно было наблюдать издалека?
— Нет, нет! Я просто хотела знать, что с тобой всё в порядке. Я всегда тебя любила, Марин…
— Любила? — Марина вскинула брови. — Странная у вас любовь, Елена Викторовна.
Официантка подошла, прервав напряжённый разговор. Марина заказала чай, мать — кофе и пирожок.
— Замужем? — спросила Елена Викторовна, когда официантка ушла.
— Была. Развелась четыре года назад.
— А… ребёнок? Ты говорила про внука…
— Сын. Лёшке девять, — Марина достала телефон, показала фото мальчика с тёмными кудрями. — Вот он.
Мать жадно смотрела на экран, и Марине показалось, что её глаза увлажнились.
— Какой хорошенький… Похож на тебя.
— На отца больше, — отрезала Марина, убирая телефон.
Снова пауза.
— Марин, я… не просто так хотела встретиться, — начала Елена Викторовна, комкая салфетку. — У меня правда проблемы со здоровьем. Врачи говорят, нужна операция. На сердце.
Марина смотрела на мать, ожидая этих слов, но всё равно почувствовала, как внутри всё сжимается.
— Операция платная, — продолжала мать, опустив взгляд. — На бесплатную очередь длинная, а мне… времени мало.
— Сколько нужно? — голос Марины был ровным, как будто она спрашивала о цене молока.
— Триста тысяч, — тихо ответила мать. — Я знаю, это большие деньги. Продала дачу, но не хватает. Пенсия маленькая…
Марина смотрела на дождь за окном. Триста тысяч. Почти все её сбережения, отложенные на учёбу Лёшки. Годы экономии, подработок…
— А где вы жили всё это время? — внезапно спросила она.
Мать растерянно моргнула.
— В Екатеринбурге. Потом в посёлке, когда с Борисом дом купили…
— Борис — это..?
— Мой… муж. Был. Умер шесть лет назад.
— И у вас были другие дети? — Марина не могла остановиться, хотя понимала, что ранит и себя, и мать.
— Нет, — тихо ответила Елена Викторовна. — Больше детей не было.
— Почему?
Мать молчала, глядя на свои руки с проступающими венами.
— Не вышло, — наконец сказала она. — После тебя… были осложнения. Врачи сказали, что больше не смогу.
Марина усмехнулась. Какая ирония.
— Значит, я была единственным ребёнком, которого вы бросили ради новой жизни, которая не оправдала ожиданий?
Мать вздрогнула, словно от удара.
— Марин, ты не понимаешь… Я была молодой, глупой. Твой отец пил, работы не было, денег не хватало. А Борис… у него была квартира, работа. Он обещал лучшую жизнь…
— А меня почему не взяли? — тихо спросила Марина. — Я бы помешала вашему счастью?
— Борис не хотел, — прошептала мать. — Сказал: «Или я, или ребёнок».
— И вы выбрали его, — констатировала Марина. — Мужчину, который заставил вас отказаться от дочери. И как, счастливы были?
Елена Викторовна опустила голову.
— Нет, — еле слышно ответила она. — Но когда поняла, было поздно. Боялась вернуться. Боялась, что ты не простишь.
— И правильно боялись, — Марина встала. — Я не прощу, Елена Викторовна. И денег не дам.
Мать вскинула голову, в глазах — паника.
— Марин, я понимаю твою обиду, но это вопрос жизни и смерти…
— А когда вы уезжали, думали о моей жизни? О девочке, которая ночами плакала, спрашивая, где мама? Которая придумывала истории для друзей, чтобы не говорить, что мать её бросила? — Марина говорила негромко, но каждое слово било, как молот. — Тогда вас это не волновало. А теперь вы хотите, чтобы я отдала деньги, отложенные на моего сына — вашего внука, которого вы ни разу не видели?
— Мариночка… — мать попыталась коснуться её руки, но Марина отшатнулась.
— Нет, Елена Викторовна. У каждого выбора есть цена. Вы сделали свой тридцать два года назад.
Она направилась к выходу, не обращая внимания на слёзы матери. На пороге её догнал дрожащий голос:
— Марин! Я не выживу без операции!
Марина замерла, но не обернулась.
— А я тридцать два года жила без матери. И выжила.
Дверь кафе захлопнулась, отсекая рыдания. Дождь почти стих, в воздухе висела лишь лёгкая морось. Марина шла, и в душе её бушевали злость, боль и где-то в глубине — тень жалости.
У перекрёстка она достала телефон и набрала номер.
— Пап, привет. Да, я в городе. Заеду вечером… Нет, всё нормально. Просто соскучилась.
Отец жил в той же старой квартире, где прошло детство Марины. После смерти бабушки ничего не изменилось: те же обои с ромашками, тот же скрипящий пол, те же старые фото на стенах. Только добавились снимки Лёшки, которые Марина привозила, когда навещала.
— Заходи, дочка, — Иван Фёдорович, грузный мужчина с сединой на висках, посторонился. — Чай будешь? Пирог взял, с вишней.
— Буду, — Марина сняла обувь и прошла на кухню. — Как твоё сердце?
— Нормально, не волнуйся. Таблетки пью, — отец засуетился, доставая чашки. — Как Лёшка? В школе как?
— Хорошо. По математике пятёрку получил, хвастается.
Они болтали о мелочах: о Лёшкиных успехах, о работе Марины в офисе, о соседях. Но отец чувствовал её напряжение.
— Что стряслось, дочка? — спросил он наконец. — Ты сама не своя.
Марина крутила ложку в чашке, не поднимая глаз.
— Пап… Мама приходила.
Рука отца дрогнула, но голос остался спокойным.
— Лена объявилась? Чего хочет?
— Говорит, больна. Деньги нужны на операцию.
Иван Фёдорович хмыкнул, но без злобы, только с усталостью.
— И сколько просит?
Марина удивлённо посмотрела на него.
— Откуда знаешь?
Отец вздохнул, отставив чашку.
— Она и ко мне приходила. Полгода назад. Тоже про операцию говорила.
— И ты… дал ей денег?
— Нет, — отец смотрел в окно. — Когда она ушла, я думал, не переживу. Молодой был, глупый. Запил, чуть всё не потерял. Если бы не бабушка твоя, не знаю, как бы мы справились.
Он замолчал, глядя на старое фото: молодая Елена в белом платье, он сам — худой, с густыми волосами.
— Потом узнал, что она в Екатеринбурге с новым мужем. И будто что-то внутри оборвалось. Перестал пить, стал больше с тобой возиться. Помнишь, как в зоопарк ходили?
Марина кивнула. Она помнила эти редкие светлые дни — мороженое, смех, большая отцовская рука.
— А лет через двенадцать она приехала. Сказала, муж бьёт, денег нет. Просила помочь. Я тогда только на ноги встал, тебя в колледж готовил. Отказал.
— Она приезжала? — Марина была ошеломлена. — Когда?
— Тебе лет шестнадцать было. Не хотел тебе говорить, — отец потёр переносицу. — Потом, через пару лет, опять появилась. Сказала, всё наладилось, хочет с тобой встретиться. Я дал ей твой номер. Она не позвонила.
Марина молчала, переваривая услышанное. Мать знала, где они, могла прийти… но не пришла. А теперь явилась за деньгами.
— Пап, а ты думаешь, она правда больна?
Отец пожал плечами.
— Может, и правда. Но у неё дом был в посёлке, машина… Почему на операцию денег нет — неясно. Если бы умирала, в очередь бы встала. Очереди сейчас не такие длинные.
Марина вспомнила дрожащие руки матери. Что-то не сходилось.
— Надо проверить, — сказала она. — Узнать, правда ли ей нужна операция.
Отец удивился.
— Зачем, Марин? Она тебя бросила. Ни разу не помогла, не поинтересовалась. Зачем тебе это?
Марина и сама не знала. Может, чтобы закрыть эту главу. Или чтобы не мучиться потом: «А вдруг она правда умирала?»
Проверить оказалось несложно. Позвонив в кардиологию в Екатеринбурге и представившись дочерью Елены Викторовны Соколовой, Марина узнала, что мать действительно на учёте, и операция ей нужна. Но…
— Квота уже одобрена, — сообщила медсестра. — Операция в следующем месяце. Не волнуйтесь.
Марина поблагодарила и повесила трубку. Значит, мать солгала. Операция бесплатная. Зачем тогда деньги?
Она набрала номер матери.
— Елена Викторовна? Это Марина. Хочу спросить.
— Да, милая? — голос был настороженным.
— Я говорила с кардиологией. Вам одобрена квота.
Тишина.
— Я… не знала, — прошептала мать. — Мне не сказали…
— Не врите, — отрезала Марина. — Зачем вам деньги?
Снова тишина, потом всхлип.
— Марин, операция нужна…
— Но не деньги. Зачем?
Мать вздохнула.
— Мне негде жить, — призналась она. — После смерти Бориса… его дети отсудили дом. Живу в общаге. Там шум, грязь…
Марина закрыла глаза. Вот оно. Не операция, а жильё.
— И вы решили разыграть болезнь, чтобы я пожалела?
— Боялась, что не поможешь, если узнаешь правду, — голос матери дрожал. — Я знала, что ты злишься…
— Злюсь? — Марина почувствовала, как ярость возвращается. — Вы бросили меня в четыре года и думаете, я просто злюсь? Как будто вы забыли мне конфету купить, а не исчезли на тридцать два года!
— Марин, пожалуйста…
— Нет, Елена Викторовна. Вы солгали, пытались манипулировать. Денег не будет.
Она хотела повесить трубку, но услышала:
— Марин, мне некуда идти…
И вдруг Марина поняла, что должна сделать. Не для матери — для себя. Чтобы отпустить боль маленькой девочки, ждавшей маму у окна.
— Приезжайте, — сказала она спокойно. — Сниму вам комнату. На год. Сделаете операцию, найдёте работу. А там посмотрим.
— Мариночка… — голос матери задрожал. — Спасибо…
— Не благодарите, — оборвала Марина. — Это не для вас. Для меня. Чтобы забыть и простить.
Она положила трубку и долго смотрела на дождь. Впервые за годы на душе стало легче.
Прошло четыре месяца. Марина сидела на кухне у отца, но теперь рядом были не только он, но и Лёшка, увлечённо рассказывающий историю.
— А потом я как прыгну с качелей! — Лёшка размахивал руками. — Все такие: «Вау!» А Димка говорит: «Это нечестно!» А я ему: «Сам попробуй!»
Елена Викторовна слушала внука, улыбаясь, но в глазах блестели слёзы. Она ещё не привыкла, что может быть рядом, слушать его.
— Хочешь, я тебе свою машинку покажу? — предложил Лёшка. — Дед купил, на пульте!
— Конечно, — кивнула бабушка. — Но сначала доешь кашу.
Лёшка скривился, но взял ложку. Марина наблюдала, удивляясь. Кто бы мог подумать, что всё так обернётся?
После того разговора всё закрутилось. Марина сняла матери комнату в тихом доме, недалеко от своего. Елена Викторовна приехала с чемоданом и коробкой старых писем. Худая, с тревожными глазами.
Сначала они почти не общались. Марина показала матери магазины, аптеку, остановку и уехала, сославшись на работу. Ей было страшно оставаться с этой женщиной — чужой и родной.
— Мам, почему бабушку не приводишь? — спросил как-то Лёшка, когда болел. — У всех есть бабушки, а у меня только дед.
Марина растерялась. Как объяснить ребёнку, где была бабушка?
— Она далеко жила, — наконец сказала она. — И болела.
— Давай навестим! — предложил Лёшка. — Я ей машинку нарисую!
Марина не смогла отказать.
Первая встреча была неловкой. Елена Викторовна суетилась, покупала сладости. Когда Марина с Лёшкой пришли, она замерла, не зная, что сказать.
— Привет, бабушка! — Лёшка протянул рисунок. — Это мы с тобой в парке!
Елена Викторовна взяла листок, и слёзы потекли по её лицу.
— Обязательно сходим в парк, — прошептала она.
Марина вдруг увидела в ней не предательницу, а одинокую, больную женщину, расплачивающуюся за ошибки.
Лёшка стал часто просить бабушку. Они играли, читали. Елена Викторовна ожила, слушая внука.
Операцию сделали через три месяца. Бесплатно. Марина не хотела навещать мать, но Лёшка настоял, принеся апельсины.
Елена Викторовна лежала в палате, слабая, с трубкой в носу. Увидев их, она ахнула.
— Вы пришли…
— Бабушка, ты скоро будешь кататься на велике! — заявил Лёшка.
Марина усмехнулась, но не стала спорить.
После выписки Елена Викторовна устроилась кассиром в магазин. Платили мало, но на жизнь хватало.
Полгода пролетели. Марина собиралась предложить матери переехать в общежитие, когда Лёшка заболел. Простуда перешла в бронхит. Марина металась между работой и больницей. И тогда Елена Викторовна предложила:
— Я посижу с ним.
Марина сомневалась, но выбора не было. Вернувшись вечером, она застала Лёшку весёлым, а мать читающей ему сказку.
— Бабушка мне компот варила! — сообщил Лёшка.
Марина не могла уснуть, думая: что знает эта женщина о заботе? Но Лёшке стало лучше.
А потом Лёшка предложил:
— Пусть бабушка живёт с нами! У нас есть комната!
Марина отнекивалась, но сын не отступал. Решение пришло внезапно, когда позвонил отец.
— Марин, у меня инфаркт, — голос был слабым. — Жить буду, но нужна операция. Приедешь?
— Конечно, пап.
Она посмотрела на Лёшку, на мать, режущую овощи.
— У отца инфаркт, — сказала она. — Еду завтра.
— Я останусь с Лёшкой, — тихо предложила Елена Викторовна.
Марина посмотрела на неё. Ирония судьбы: женщина, бросившая её, теперь будет заботиться о её сыне.
— Хорошо, — согласилась она.
Елена Викторовна переехала временно. Потом ещё на месяц. А потом осталась.
Её присутствие изменило всё. Марина могла работать, не переживая за Лёшку. Обида медленно растворялась.
Сейчас, глядя, как мать кормит Лёшку кашей, Марина подумала: бабушка из неё получилась лучше, чем мать.
— Ещё чаю? — спросила Елена Викторовна.
— Да, спасибо… мама, — впервые за тридцать два года сказала Марина.
Мать замерла, и слеза скатилась по её щеке.
— Как хорошо, что ты вспомнила, что у тебя есть дочь, — тихо сказала Марина.
Лёшка переводил взгляд между ними.
— Почему вы плачете?
— Ничего, малыш, — улыбнулась Марина. — Просто иногда нужно много времени, чтобы вернуться домой.
