Валентина проснулась от звука захлопнувшейся калитки.
Правая рука не слушалась — висела, словно чужая. Язык ворочался во рту медленно, неуклюже. После инсульта прошло всего две недели, но каждый день тянулся бесконечно. Врачи сказали: восстановление придёт постепенно. Главное — покой и лучше бы свежий воздух.
Поэтому муж Геннадий и привёз её сюда, на дачу. Шесть соток, домик с верандой, который они строили двадцать лет назад своими руками. Тогда ещё молодые, полные планов. Сажали яблони, мечтали о внуках, которые будут здесь бегать…
— Валь, как дела? — голос мужа доносился из кухни вместе с запахом жареной картошки.
Она попыталась ответить, но получилось только невнятное мычание. Слова застревали где-то внутри, не желая складываться в предложения. Раздражало до слёз.
На столике рядом с креслом лежал телефон. Валентина неуклюжей левой рукой набрала сообщение дочери:
«Лариса как дела дочка. Я на даче поправляюсь. Папа ухаживает.»
Ответ пришёл через полчаса: «Мама, как ты себя чувствуешь? Очень переживаю! Не могу сейчас приехать — Димка заболел, а у Игоря командировка до пятницы. Обязательно доберусь на выходных!»
Валентина понимала. Лариса жила в Москве, работала в банке, муж — программист с хорошей зарплатой. Квартиру им когда-то оставила бабушка Валентины — трёхкомнатную. Теперь там жили, а ту, что они сами купили, поменьше, сдавали. Жили действительно неплохо.
Геннадий принёс ужин на подносе. Сел рядом, помогал есть. Терпеливо, заботливо. Как в первые дни после свадьбы, когда она болела ангиной.
— Завтра Зина с Петром приедут, — сказал он, нарезая хлеб. — Хотят проведать. И Мишка с ними — делать ему что ли нечего.
Зина — сестра мужа. Пётр — её супруг. Мишка — их сын, тридцати с лишним лет, до сих пор жил с родителями и менял работы как перчатки.
Валентина кивнула. Родственники так родственники. Приедут, так приедут.
К вечеру стало прохладно. Геннадий помог ей перебраться в дом, уложил в кровать. Включил телевизор негромко — какую-то мелодраму. Сам остался на веранде, сказал — подышит воздухом.
Где-то около полуночи Валентина проснулась от голосов. Негромких, осторожных. Доносились с крыльца — окно спальни как раз выходило туда.
— …долго она не протянет, — это был голос Зины. — Видела я таких. Сначала одну сторону отнимет, потом совсем того. Месяца три-четыре, и всё.
— Не говори так, — пробурчал Пётр. — Может, поправится.
— Да ладно тебе. Ты же сам видишь — даже говорить толком не может. А с такими анализами… Генка, ну что ты молчишь? Тебе виднее.
Валентина напряглась. Сердце застучало так громко, что, казалось, его слышно на всю дачу.
— Врачи сказали — шансы небольшие, — глухо ответил муж. — Может, месяц, может, полгода. Как повезёт.
— Вот именно, — подхватила Зина. — Поэтому надо заранее всё обдумать. Квартира, дача, счета в банке — пусть остаётся у нас в семье. А то ещё Лариска прибежит, начнёт права качать.
— Зин, да что ты говоришь… — в голосе Геннадия слышалась неуверенность.
— А что я говорю? Правду! Твоя дочка живёт как сыр в масле — квартира от бабушки, муж программист, сама в банке крутится. Денег у них куры не клюют! А нам что, на улице помирать? Мы тоже родня! Мишке квартира нужна, ему уже тридцать два!
— Лариса моя дочь, — тихо сказал Геннадий.
— Дочь-то дочь, но живёт она своей жизнью. В гости приезжает от силы раз в полгода! А кто тут с Валькой будет мучиться? Ты! Кто деньги на лечение тратить будет? Ты! Так пусть хоть потом что-то остаётся. Тебе ещё жить, да жить. Новую жизнь строить. И заодно и с нами поделишься, куда тебе столько.
Валентина лежала и не дышала. В груди горело — то ли от предательства, то ли от бессилия.
— Ну и как ты предлагаешь? — спросил Пётр.
— Да очень просто. Завещание написать — на Геннадия полностью. А уж он потом сам решит, кому что. Валька сейчас согласится на всё — она же понимает, что обуза. А пообещать можно, что он и с сестрой её потом поделится и дочь не забудет. А документы оформим, как только в город вернёмся.
— А если Лариса против будет? — неуверенно спросил муж.
— А что она сделает? Отсудить попробует? Да мы к тому времени всё уже переоформим окончательно и по доброй воле. Дача — на Мишку, например, квартира — тебе. Она и доказать ничего не сможет. Все чисто будет.
Мишка молчал всё это время. Потом вдруг подал голос:
— А тётя правда долго не проживёт?
— Мишенька, — ласково ответила мать, — тётя Валя очень больная. Ей уже не помочь. А жизнь продолжается. Тебе семью создавать надо, детей заводить. Где ты с женой жить будешь? В нашей двушке втроём? Нет, дача пригодится. Потом дом расширишь, хозяйство заведёшь.
Валентина закрыла глаза. Внутри всё переворачивалось — от обиды, от злости, от отчаяния. Её, получается, уже похоронили. Поделили имущество. Мужа настроили против дочери.
А ведь эту дачу она собственными руками облагораживала! Грядки копала, рассаду сажала, дом обустраивала. Когда Геннадий три года без работы нормальной сидел, одни подработки периодами. Именно она огород кормила всю семью. Картошка, помидоры, огурцы — всё сама выращивала.
И квартиру они не покупали! Досталась от ее отца.
А теперь… Теперь её списали. Как старую мебель.
— Ладно, хватит об этом, — проворчал Геннадий. — Пойдёмте спать. Завтра решим.
Валентина притворилась спящей, когда муж вошёл в спальню. Лежала с закрытыми глазами, пока он возился, ложился рядом. Слушала его сопение.
А сама думала.
К утру план созрел.
Геннадий ушёл в магазин за продуктами. Зина с Петром и Мишкой отправились на речку — искупаться. Валентина осталась одна.
Достала телефон. Левой рукой, медленно, набрала сообщение дочери:
«Лариса дочка очень прошу приезжай срочно. Важное дело. Не откладывай.»
Ответ пришёл почти сразу: «Мама, что случилось? Ты напугала меня! Димка ещё температурит, но если срочно, то попрошу маму Игоря посидеть. Завтра утром буду!»
«Хорошо, жду. Не говори папе что приедешь. Сюрприз будет.»
Потом написала ещё одно сообщение:
«Лариса когда приедешь найди нотариуса. Семён Петрович Ковалёв живёт в посёлке, дом крайний, синий. Скажи что завещание хочу написать. Только никому не говори зачем приехала.»
«Мама, что происходит? Завещание? Ты меня пугаешь!»
«Объясню когда приедешь. Очень важно. Доверяю только тебе.»
Валентина спрятала телефон под подушку. Сердце колотилось, но уже не от страха — от предвкушения.
Родственнички думают, она умирающая старуха? Сейчас посмотрим, кто кого переживёт.
К вечеру Зина развеселилась. Нажарила картошки с грибами, достала из сумки домашний торт морковный. Суетилась вокруг Валентины, приговаривала:
— Валечка, кушай, кушай. Силы набирайся. Мы же все за тебя переживаем!
Лицемерка. Ещё ночью обсуждала, сколько ей осталось жить, а сегодня заботу изображает.
Мишка молча уплетал торт. Пётр рассказывал анекдоты. Геннадий помогал жене есть, вытирал рот салфеткой. Играл роль заботливого мужа.
После ужина Валентина легла пораньше — голова болела, да и сил не было слушать Зинины причитания. Геннадий помог ей устроиться в постели, включил негромко телевизор.
— Отдыхай, Валечка. А мы ещё на веранде посидим.
Валентина закрыла глаза, изображая дремоту. А сама прислушивалась — голоса опять доносились с крыльца. Говорили тише, чем вчера, но окно было открыто.
— Генка, нам завтра в город надо, — шептала Зина. — К нотариусу съездим. Пока она в таком состоянии — самое время документы переоформить.
— Зин, она же может поправиться…
— Поправиться? Ты посмотри на неё! Еле языком ворочает, рука не действует. Это уже навсегда, Генка. А дела решать надо сейчас, пока она сама ничего не соображает.
Валентина слушала и с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Завтра, говорите? Завтра у нас тут будет интересно.
Лариса приехала к полудню. Высокая, стройная, в деловом костюме — даже на дачу нарядилась, как на переговоры. Обняла мать осторожно, не сдавливая.
— Мама, как ты? Напугала меня вчера сообщением!
— Сейчас… всё… расскажу, — с трудом выговорила Валентина.
Геннадий вышел. Удивился:
— Лара? А ты когда приехала? Что-то не ждали…
— Мама просила. Сказала, срочное дело.
— Какое срочное? — он вопросительно посмотрел на жену.
Валентина молчала. Улыбалась одними глазами.
В час дня подъехала машина. Из неё вышел Семён Петрович — невысокий, аккуратный мужчина с портфелем.
— Добрый день! Валентина Михайловна просила приехать.
Зина, которая как раз выходила из дома, замерла на крыльце.
— А вы кто? — подозрительно спросила она.
— Нотариус. Меня вызывали для оформления документов.
Лицо Зины вытянулось. Она быстро зашла в дом, позвала мужа и сына:
— Петя! Мишка! Выходите срочно!
Вся компания собралась в гостиной. Семён Петрович разложил на столе бумаги.
— Итак, Валентина Михайловна, вы хотите оформить завещание. Объясните, пожалуйста, ваши пожелания.
Валентина глубоко вздохнула. Слова давались тяжело, но она заставила себя говорить чётко:
— Всё… своё… имущество… завещаю… дочери… Ларисе… Квартиру… дачу… счета… Всё.
Повисла тишина. Зина побледнела. Геннадий открыл рот, потом закрыл.
— Мать, ты что это? — пролепетал он. — Мы же не об этом говорили…
— А мы… вообще… не говорили, — медленно ответила Валентина. — Вы… говорили. Ночью… на крыльце… Думали… я сплю…
Зина дёрнулась, как от удара.
— Валька, ты что несёшь? Какое крыльцо? Мы просто…
— Просто… делили… моё? — Валентина повернулась к нотариусу. — … оформляйте… Лариса… единственная… наследница.
Лариса стояла бледная, не понимая, что происходит.
— Мама…
— Сейчас же… документы…
Нотариус начал заполнять бланки. Зина металась по комнате:
— Валька, ты с ума сошла! Мы семья! Как ты можешь всё одной ей оставлять! Ды вы посмотрите на неё, она не в своем уме!
— Лариса… дочь…
— А Мишка что, не племянник? А Генка не муж? Тридцать лет прожили вместе!
— Тридцать лет… я думала… ты мне… сестра… — голос Валентины окреп. — А оказалось… стервятник… Падаль… ждёшь…
Геннадий сел в кресло, закрыл лицо руками.
— Валя… я не хотел… Зина сама предложила… Я думал…
— Думал… что я… помру… и не узнаю?
— Я просто… растерялся… Врачи сказали…
— Врачи… сказали… бороться… А ты решил… погубить…
Семён Петрович закончил оформление. Валентина расписалась левой рукой — коряво, но разборчиво.
— Всё готово. Завещание зарегистрировано. Лариса Геннадьевна — единственная наследница всего имущества Валентины Михайловны.
Зина всплеснула руками:
— Да как же так! Мишка мой всю жизнь бедствовать будет! А эта в Москве роскошествует!
Лариса наконец поняла. Повернулась к тёте:
— Значит, пока мама лежала больная, вы тут её имущество делили? Красиво!
— А ты что, лучше? — огрызнулась Зина. — Месяц не приезжала! Не звонила толком! А как до наследства дошло — сразу появилась!
— Я работаю! У меня семья, ребёнок! Но я никогда не желала маме смерти!
— Хватит! — Валентина стукнула левой рукой по столу. — Зина… Пётр… Мишка… Убирайтесь… с моей дачи… Сейчас же…
— Валька, да что ты! — Пётр попытался примирительно улыбнуться. — Мы же семья…
— Не семья… стервятники…
— А как же Генка? — злобно спросила Зина. — Он тоже виноват?
Валентина посмотрела на мужа. Он сидел, сгорбившись, по щекам текли слёзы.
Лариса подошла к отцу, положила руку на плечо:
— Папа остаётся. Он муж мамы, будет за ней ухаживать. Хорошо ухаживать. — голос у неё был твёрдый, как у руководителя на совещании. — Но если я узнаю, что ты плохо с мамой обращаешься — выгоню. Теперь я здесь хозяйка.
Зина схватила сумку:
— Ну и оставайся со своей драгоценной дочкой! Посмотрим, как она за тобой ухаживать будет из Москвы!
— Лучше… одна… чем с гиенами…
Через полчаса родственники уехали. Лариса осталась до вечера — помогала по хозяйству, готовила ужин.
— Мама, — тихо сказала она, — я не знала, что они такие…
— Теперь… знаешь… Люди… показывают… лица…
— А папа?
Валентина посмотрела на мужа. Он мыл посуду, спина у него была ссутуленная, движения неуверенные.
— Папа… испугался… Подумал… я умру… и останется… ни с чем… Простить… можно… Но теперь… пусть… заслуживает…
Вечером, когда Лариса уехала, Геннадий подошёл к жене.
— Валя… прости меня… Поверил Зинке…
— Гена… — она взяла его руку левой ладонью. — Тридцать лет… прожили…
Он кивнул, не поднимая глаз.
— Я буду… хорошо ухаживать… Обещаю…
— Буду… проверять… — она улыбнулась. — Дочка… строгая…
Через месяц Валентина уже могла ходить с палочкой. Речь восстановилась почти полностью. Геннадий действительно ухаживал — внимательно, терпеливо, с виноватой нежностью.
А Лариса приезжала каждые выходные. Привозила внука, который теперь обожал дачу. Помогала в огороде, готовила, разговаривала с матерью до поздней ночи.
Зина звонила дважды — просила прощения, намекала на примирение. Валентина отвечала коротко:
— Прощаю. Но близко больше не подпущ.
А дача расцветала. Яблони, которые сажали когда-то молодыми, дали особенно богатый урожай. Словно земля радовалась — хозяйка выжила, выстояла и защитила то, что создавала всю жизнь.
Стервятники улетели ни с чем.
А семья — настоящая семья — осталась.
