Дом стоял в сонном дачном посёлке, где собаки лаяли больше по привычке, чем по делу, а почтальон вечно таскал письма в затёртом пакете из «Магнита». Ирина считала этот дом своим тихим, но главным трофеем — кирпичный, тёплый, с верандой, где можно было пить утренний кофе, и яблоней, впервые зацветшей в тот год, когда она окончательно вычеркнула из своей жизни всё прошлое. После пятидесяти. После развода. После того, как сын уехал в город и женился на девушке, которая «мамочек с их советами терпеть не может».
Она работала бухгалтером удалённо — отчёты, таблицы, звонки. День шёл по заведённому ритуалу: подъем, кофе, полив грядок, работа, обед, снова работа, потом прогулка с собакой. И всё бы текло ровно, как чистая вода в канале, если бы в её жизнь не вошёл Алексей.
— Ир, я тут, пожалуй, останусь, — сказал он весной, водрузив у порога свою потерянно-спортивную сумку. — Ну а чё, вдвоём же веселее.
Он только что уволился с завода по собственному и считал это чуть ли не подвигом — теперь, мол, можно «переформатироваться». Ирина не возражала. Не потому, что была влюблена, — просто устала. Он казался лёгким, незанудным, с ним можно было мотануться в «Леруа» за лампочками и не слушать бесконечные рассуждения о том, «как мужики всё неправильно делают». Он ничего не просил. До времени.
Через пару месяцев на её пороге возникла первая гостья «на недельку» — Ольга, сестра Алексея. Два чемодана, коробка с кастрюлями и ногти в яркой фуксии.
— Ой, Ирочка, ты тут рай себе отстроила! — восхищалась Ольга, пока Ирина помешивала суп. — В городе такое жильё — только если в кредиты по уши.
— Ага. Сама всё. Работала, копила, ремонт делала, — машинально отвечала Ирина.
— Ну и правильно. Теперь можно и расслабиться. Уютно-то как…
Через три дня любимое Иринино кресло уже принадлежало Ольге, которая вечерами разваливалась в нём с ноутбуком и сериалами. Утром кофе в турке не оставалось — Ольга пила его из огромной кружки с надписью «КОРОЛЕВА ВСЕГО». Готовить ужин она отказывалась: «я ж не хозяйственная, мне главное тебе не мешать, Ирочка».
Алексей лишь отмахивался:
— Да брось, чё ты, как налоговая! Недельку посидит — и уедет.
Неделька плавно вытянулась в третий месяц.
Когда на крыльце появилась Татьяна Петровна, мать Алексея, Ирина сначала даже не поняла, что это надолго. Клетчатые сумки, строгий взгляд и немой вопрос в глазах: «Ну и кто тут хозяйка?»
— Красиво у тебя, конечно. Но мужской руки нет, это чувствуется, — сказала она, осматривая участок, будто комиссию возглавляла. — И розы у тебя пересажены неправильно. Сына хоть кормишь?
В тот момент Ирина впервые ощутила, что её дом и её жизнь тают, как аспирин в стакане. Теперь телевизор орал с утра, в холодильнике вечно не хватало её кефира, а ванную Ольга занимала на час с аромамаслами.
— Лёш, — сказала она вечером, когда он ковырял вилкой макароны, — ты говорил, что твоя мама ненадолго. Она уже тапки купила и зеркало в ванную заказала. Ты в курсе?
— Да ладно, мамка в возрасте, тяжело ей одной. Ты же добрая у меня, подвинься.
— Мне жалко. Себя, — спокойно ответила Ирина. — Я живу в прихожей. Мои тапки — на краю коврика, моя зубная щётка — в стаканчике для ватных палочек. Моя жизнь — перерыв между шумными ужинами вашей семейки. Это нормально, да?
Алексей посмотрел на неё, как на странную.
— Ну ты чё, с возрастом у всех срывы бывают.
— Ты сейчас меня старой назвал? Ну-ну. Доживи сначала.
Он промолчал, доел макароны и включил футбол.
Наутро в доме уже была Светлана — племянница Ольги, без предупреждения, с рюкзаком и весёлым криком: «Привееет, тётя Ира! У тебя вай-фай быстрый?»
Ирина пошла в сарай, закрыла дверь, села на перевёрнутое ведро и впервые за много лет заплакала. Стыдно было перед собой. За то, что пустила. Что терпела. Что в пятьдесят три снова оказалась в положении загнанной в угол. Дело было не в кофе, не в кресле и не в сорокаминутном нагреве бойлера из-за «маминой спины». Дело было в том, что её перестали видеть. И слышать.
А она была. Есть. И исчезать не собиралась.
— Либо они. Либо я, — тихо сказала Ирина, поднимаясь.
Ирина в тот день решила действовать по-бухгалтерски: чётко, с цифрами и без сантиментов. Утром, налив себе крепкий кофе в любимую чашку с трещинкой на боку, она взяла блокнот, села за кухонный стол, закинула ногу на ногу и объявила:
— Собрание жильцов. Тема — жизнь за чужой счёт.
Ольга, не поднимая глаз, хрустела чем-то из пакета. На плите булькала каша Татьяны Петровны — та самая, «лечебная», с таким запахом, что даже кот от завтрака отказался. Светлана сидела в наушниках, пальцем что-то листала в телефоне. Алексей был на веранде — второй месяц он там «размышлял о проектах», от которых, впрочем, пока было тихо.
— Ир, ты чего опять драматизируешь? — Ольга жевала и улыбалась в пол-рта. — У нас семья сплочённая. Вместе — и в радости, и в беде.
— Да, особенно когда беда у меня, а радость у вас, — сказала Ирина спокойно. — Так вот. Я посчитала. Холодильник мой, микроволновка моя. Газ, вода, электричество — плачу я. Туалетная бумага, порошок — угадайте, кто покупает? И ещё. Мусор. Никто из вас его не выносил три недели. И я не припомню, чтобы хоть кто-то положил копейку на счёт.
Татьяна Петровна прищурилась:
— Смотрю, зарабатываешь неплохо. Наверное, и на старость отложила. А сыну моему на что жить, скажи?
— Сыну твоему сорок шесть. И он, на минуточку, не мой. И я не обязана содержать его, его сестру, маму и прочих «на недельку».
Светлана поднялась, сделала вид, что не слышит, и вышла, громко вбросив в эфир: «Капец, я в аду».
Алексей всё-таки вышел с веранды:
— Ты чего разогналась с утра? Надо было со мной сперва обсудить, а потом уже выступать.
— Ага. Говорю тебе: хватит. Все — уезжают. Неделя срок. Потом я вызываю участкового.
— Да ну тебя… Ты хочешь всё разрушить?
— Это не всё, Алексей. Это бардак. Односторонний. Я вкалываю, а вы тут живёте, как на курорте. Даже кофе мой любимый выпили. А я его берегла.
Татьяна Петровна вздохнула с осуждением:
— Тебе уже не двадцать, чтоб носом крутить. Радоваться надо, что мужчина рядом. А то останешься одна, будешь с кошками болтать.
— Только я к вам не пришла, а вы ко мне. И живёте, будто у нотариуса акт на вселение подписан. Без спроса, без уважения. Даже телевизор свой не могу включить — Светлана вчера два часа смотрела какой-то «Дом 17» и обозвала меня мемной старушкой. Мне, между прочим, пятьдесят три.
— Ну, это уже возраст, — масляно протянула Ольга.
— В этом возрасте, Оля, женщины либо расцветают, либо сходят с ума. Я выбираю первое. Для этого мне нужно, чтобы все вы — да, все — уехали.
Наступила тишина. Было слышно, как в ванной из крана капает — ремонт, который Алексей «вот-вот закончит» ещё с марта.
— Значит, ты выбираешь одиночество? — спросил он тихо.
— Я выбираю себя. Потому что вы давно выбрали себя — за мой счёт.
Вечером на кухне никто не ужинал. Ольга захлопнула ноутбук и ушла в комнату. Татьяна Петровна сердито хлопнула дверцей шкафа. Алексей курил на крыльце, кидая окурки мимо урны. Светлана лупила по экрану телефона так, будто хотела пробить дыру в мессенджере.
А Ирина варила кофе. Свой. Последнюю ложку.
На следующее утро Татьяна Петровна снова заговорила первой:
— Ты хоть понимаешь, что ссоришься с семьёй? Жизнь длинная. Кто тебе потом стакан воды подаст?
— У меня есть кран, — ответила Ирина. — И родные, которые не считают, что я обязана только потому, что у меня кирпичный дом с горячей водой.
— Мать ты ему или кто? — повысила голос та.
— Я ему жена. Хотя… была. Пока ещё официально.
Алексей промолчал, продолжая делать вид, что «пройдёт само» — как насморк или весенний паводок.
Но не прошло. На четвёртый день Ирина пошла в администрацию и подала на развод.
Алексей вернулся за полночь. В прихожей валялись её сапоги, измазанные грязью. В раковине стояла тарелка с недоеденной гречкой.
— Последняя неделя пошла, — сказала Ирина, перекладывая на веранде в коробку документы. — Потом я меняю замки.
Голос был тихий, без крика, но такой, что даже Ольга впервые не нашлась, что ответить.
В пятницу, ровно в восемь утра, Ирина сняла со стены старую кухонную доску — ту самую, где когда-то висели рецепты, смешные открытки и магнитик в виде подсолнуха. Вместо всего этого она приколола к доске свежий листок с заголовком, написанным ровным, бухгалтерским почерком:
«Список уезжающих до воскресенья включительно».
Под заголовком стояло пять имён: Ольга. Татьяна Петровна. Светлана. Алексей. И странный «гость неизвестного происхождения» — Андрей, который нарисовался на днях с гитарой и колонкой, уверяя, что «только на пару ночей».
Ирина стояла в коридоре — джинсы, простая майка, чашка кофе в руке. Лицо спокойное, но жёсткое. Она уже давно перестала злиться на них. Просто устала ждать, что они сами догадаются.
— Ты что, всерьёз? — спросил Алексей, глядя на список, как на приговор.
— А ты думал, это шутка? Тут не соцсети. Лайков за мнение не ставят. Либо собираешь вещи, либо больше сюда не заходишь.
— Ира, ты с ума сошла! — выскочила Ольга из ванной в халате. — У меня денег нет, шея прихвачена, я в стрессе! У тебя совесть есть?
— Есть, — кивнула Ирина. — Поэтому я больше не собираюсь быть подушкой для вашей семейной лени.
Татьяна Петровна, почуяв неладное, решила «перевернуть ситуацию». С утра сварила на плите свой наваристый суп, протёрла пол в коридоре, даже купила хозяйственные салфетки.
— Ирочка, ну я ведь ненадолго, — проговорила она голосом обиженной актрисы второго плана. — У меня ремонт. Ну три недели максимум. Ты не понимаешь — у тебя же никого нет… А мы — твоя семья.
— Вы — семья моего мужа. Которого я больше мужем не считаю.
Слово «развод» заставило Алексея моргнуть и слегка побледнеть.
— Ира, ну подожди. Не надо так резко. Мы же взрослые, можно всё уладить.
— Можно. Но решать надо было раньше. Когда ты в третий раз «временно» поселил кого-то у меня в доме. Когда твоя сестра рылась в моей ванной и пользовалась моими кремами. Когда твоя мама выбросила мои туфли, сказав, что они «слишком вычурные для женщины в возрасте».
Вечером Ирина вернулась с новым замком и упаковками мусорных мешков. Ольга, собирая вещи в огромный чемодан, обиженно приговаривала:
— Всё-таки ты черствая. Мы же тебе как родные…
— Как тараканы — родные. Прижились, расплодились, и не съезжаете.
Светлана ушла без слов, но на пороге бросила:
— Вам бы психотерапевта. И подружку, чтобы не озлобиться.
— А мне бы пульт от телевизора обратно, — заметила Ирина, даже не глянув в её сторону.
В воскресенье дом стал тихим. Не просто — без голосов. А тихим по-настоящему. Сначала это казалось непривычным. Потом — приятным. Потом — почти праздничным.
В понедельник утром Ирина вышла на веранду с кофе. Смотрела на свой сад. На розы, которые теперь цвели вольно. На дверь, у которой больше не толпились чужие ботинки.
Алексей позвонил один раз. Она не взяла. Написал:
«Если всё закончено, оставь мне кое-что из моих вещей».
Она ответила:
«Все в коробке у ворот. Включая халат твоей мамы».
К вечеру она зашла в бывшую Алексееву комнату. Перестелила постель, сложила книги, поставила на подоконник новые цветы. Всё здесь снова было её. Не только по документам — по ощущению.
Это не одиночество, — подумала Ирина. — Это свобода. И право никого не пускать туда, где тебе и так хорошо.
Она включила телевизор. На том канале, который хотела сама. Села в своё кресло. И впервые за многие месяцы — улыбнулась.
