Полгода назад Валентина Семёновна упала дома и сломала бедро. Семьдесят три года — возраст серьёзный, кости срастаются медленно, а реабилитация может растянуться на год.
После трёх недель в больнице её выписали домой с целым списком ограничений: не поднимать тяжести больше килограмма, не наклоняться резко, обязательно принимать лекарства три раза в день строго по часам, делать специальную гимнастику и ходить на физиотерапию.
Врач предупредил: любое нарушение режима — и можно снова оказаться на операционном столе. А в её возрасте каждая операция — это русская рулетка.
И вот тогда-то все родственники дружно испарились, словно их и не было.
Старшая невестка Людмила — жена среднего сына Игоря — сразу заявила, что у неё двое детей-школьников и работа в детском саду. Людмила всегда была мастером отговорок. «Понимаешь, Вера, мне некогда даже себе носки постирать. А тут ещё свекровь с её капризами… Максим двойки приносит, за Аней в музыкальную школу ездить надо. Да и у самой спина болит после работы» — развела она руками, когда мы встретились в больничном коридоре.
Дочь Валентины Семёновны, Зина, тоже оказалась очень занятой особой. Сорок пять лет, развод за плечами, карьера в банке и новый мужчина по имени Роман, которого нужно было «не упустить». На семейном совете в больничной палате она чётко обозначила свою позицию: «Мама, я могу только по выходным заезжать. И то не каждые. У Ромы дача в Подмосковье, мы там проводим время… Ты же понимаешь, в моём возрасте личная жизнь — это последний шанс.»
Младший сын Валентины Семёновны, мой муж Кирилл, работал дальнобойщиком. Неделями пропадал в рейсах по всей стране, а когда возвращался — валился с ног от усталости. Спина болела, давление скакало, врачи предупреждали о проблемах с сердцем. «Верочка, ты же понимаешь… Кому, как не тебе?…» — просил он, гладя меня по плечу усталой рукой.
Вот так я, тридцатипятилетняя Вера, стала единственной, кто взял на себя полный уход за Валентиной Семёновной.
Мой день начинался в половине седьмого утра. Быстро собираться, хватать сумку с термосом и бутербродами, ехать через весь город к свекрови на автобусе — сорок минут в одну сторону. По дороге покупать продукты в круглосуточном магазине: творог, кефир, овсянку, мясо для бульона, овощи, фрукты.
Валентина Семёновна была привередлива в еде — помидоры только красные и спелые, да с ароматом теплицы, хлеб исключительно на закваске, молоко жирностью 2,5% и ни процентом больше.
Приходила к восьми, готовила завтрак, давала утренние лекарства — их было семь штук разного цвета и размера. Помогала с гигиеной, это было особенно тяжело — поднимать взрослого человека, поддерживать, следить, чтобы не упал. Потом то убирала квартиру, то стирала, развешивала бельё.
В половине десятого мчалась на работу — я работала кассиром на автовокзале. Смена до восьми вечера, покупатели разные попадались — кто вежливый, кто хамоватый. К концу дня гудели ноги, болела спина от постоянного сидения на неудобном стуле.
После работы — снова к свекрови. Готовила ужин, давала вечерние лекарства, помогала лечь в постель, проверяла, всё ли в порядке. Часто задерживалась до половины десятого — то Валентина Семёновна захочет поговорить, то попросит перестелить постель, то вспомнит, что забыла рассказать что-то важное.
Домой я добиралась к десяти вечера. Уставшая так, что сил едва хватало принять душ и доползти до дивана. О своей жизни пришлось забыть полностью — никаких встреч с подругами, походов в кино, даже элементарного маникюра или стрижки.
Но самое удивительное — Валентина Семёновна воспринимала мою помощь как должное. Более того, она постоянно была всем недовольна, словно я наёмная прислуга, которая работает из рук вон плохо.
— Суп пересолила мне, — ворчала она, едва попробовав ложку. — У Зиночки моей всегда получается намного лучше. Она вообще готовить умеет, а ты… неизвестно что варишь.
— Полы плохо помыла. Видишь, разводы остались в углу. И пыль на комоде не вытерла. Все делаешь впопыхах, не усердно совсем.
— Таблетки не те купила. Я же просила в красной упаковке, а ты принесла в синей. Они совершенно разные по действию! Ты что, инструкцию читать не умеешь?
— Опять опоздала на десять минут. Я же говорила — к восьми! У меня режим, мне лекарства в строго определённое время нужны!
Иногда мне казалось, что она специально придирается. Словно проверяет, насколько я выдержу, где моя граница терпения. А когда я робко напоминала, что тоже устаю, что у меня своя работа и дела, Валентина Семёновна закатывала глаза:
— Да что ты знаешь про усталость? Вот я в твоём возрасте троих детей растила, на двух работах пахала, дом вела, мужа кормила. И не ныла! А вы, молодые, сразу устаёте от любой мелочи. Чуть напряглась и сразу устала она.
Особенно болезненными были её постоянные сравнения. Валентина Семёновна обожала рассказывать, как замечательно за ней ухаживали БЫ другие родственники — если бы, конечно, она их попросила.
— Вот Людмила — она хозяйка настоящая. У неё в доме всегда порядок такой, такой уют создает своими руками. Дети воспитанные, муж ухоженный. А готовит как! Я бы с удовольствием к ней переехала, да квартира маленькая…
— А Зиночка у меня умница, красавица выросла. Я столько сил в неё вложила. В банке работает, карьеру делает. Деньги хорошие получает, не то что некоторые… Квартиру себе купила, машину. Вот это я понимаю — настоящая современная женщина!
Хуже всего были разговоры про «настоящую семью» и иерархию родственников. Валентина Семёновна обожала напоминать мне моё место в семейной пирамиде.
— Зинаида — это моя родная дочь, кровь от крови. А Людмила — старшая невестка, она первой вошла в нашу семью, заслужила уважение. Они должны за мной ухаживать в первую очередь, а не ты.
— Ты тут вообще никто, — говорила она прямо в лицо, когда я стояла с тряпкой в руках и мыла её ванну. — Как я не хотела, чтобы Кирилл на тебе женился, так и не хочу сейчас твоей помощи. Но мне приходится тебя терпеть, да следить за тобой…
Эти слова резали больнее любого ножа. Особенно обидно становилось, когда я вспоминала первые годы знакомства с Кириллом. Тогда Валентина Семёновна открыто показывала своё недовольство нашими отношениями. Она считала, что её младшенький сын достоин лучшей партии — девушки с богатыми родителями, перспективной работы. А я была простой продавцом без особых амбиций.
— Кирилл мог бы найти себе кого-то поприличнее, — не стеснялась она говорить при мне. — А то связался с первой попавшейся… Это ты его захомутала, приворожила наверняка! Знаем мы таких как ты…
Но я терпела. Потому что понимала: если не я, то кто? Кирилл в постоянных рейсах, зарабатывает деньги для семьи. Зинаида занята карьерой и личной жизнью. Людмила прикрывается детьми и собственными проблемами. А Валентина Семёновна, при всей своей вредности, всё-таки больной и беспомощный человек.
Кроме того, где-то в глубине души я надеялась, что моя забота изменит её отношение ко мне наконец. Что она наконец оценит мои усилия, поймёт, что я искренне стараюсь ей помочь. Что между нами установятся нормальные человеческие отношения.
Но месяцы проходили, а Валентина Семёновна становилась только более требовательной и капризной. Словно чем больше я для неё делала, тем больше она считала себя вправе мной помыкать.
Переломный момент наступил в один из февральских дней. На улице была жуткая метель, автобусы опаздывали, я добиралась к свекрови на час позже обычного. Пришла после особенно тяжёлой смены, спина гудела, ноги отекли так, что обувь жала. Валентина Семёновна сидела в кресле с таким кислым лицом, будто я лично испортила ей всю жизнь.
— Опять опоздала! — начала она с порога, даже не поздоровавшись. — Уже девять вечера! Я с трёх часов дня ничего не ела, лекарства не пила! Обед не готов, посуда грязная стоит с утра! Что ты вообще делаешь полезного?
Я молча разделась, прошла на кухню и принялась готовить ужин. В холодильнике лежала курица, которую я купила два дня назад, — решила сделать бульон. Почистила овощи, поставила мясо вариться. Но Валентина Семёновна не унималась:
— Смотрю на тебя и думаю: зачем только Кирилл связался с такой бесполезной бабой? Ни красоты, ни ума, ни хозяйственности. Одни проблемы и разочарования…
— И готовить толком не умеешь, — продолжала она, наблюдая, как я режу картошку. — Суп у тебя всегда какой-то водянистый получается. А Зинаида такие борщи варила в молодости — пальчики оближешь!
— Валентина Семёновна, — прервала я её, чувствуя, как внутри закипает, — я очень устала сегодня. Может, обойдёмся без упрёков? Я стараюсь как могу… Из последних сил стараюсь!..
— А-а-а! — протянула она ядовито, театрально всплеснув руками. — Устала она! Ещё и права качает! Ты забыла, где находишься? Это мой дом, и я буду говорить что хочу! А не нравится — вон дверь!
— И вообще, — разошлась свекровь, — надоела ты мне со своим кислым лицом вечно недовольным! Ходишь тут, как на похороны собралась! Хоть рассказывала бы что-то интересное. А от тебя только уныние!
Что-то во мне окончательно защёлкнуло. Может, усталость полугода, может, накопившаяся обида за все оскорбления. Я медленно повернулась к ней, отложив нож:
— Хорошо. Тогда пусть Людмила и ухаживает за вами. Раз я такая бесполезная и унылая.
— Как ты смеешь мне дерзить?! — взвилась Валентина Семёновна, тяжело поднимаясь с кресла. — Да кто ты такая, чтобы мне указывать?!
— Никто, — спокойно ответила я, снимая фартук. — Вы же сами только что это сказали. Я тут никто, бесполезная, унылая. Зачем вам такая помощь?
— А ну убирайся отсюда! — заорала она, размахивая руками как мельница. — Не хочу видеть твою противную морду! Мне твоя помощь не нужна! У меня дочь есть, у меня Людмила есть! Они настоящие женщины, не то что ты! Я и без тебя прекрасно обойдусь!
— Отлично, — кивнула я, беря сумку. — Обходитесь. Удачи вам.
— И не думай, что я буду тебя упрашивать! — кричала она мне вслед. — Ишь удумала перечить! Найдётся кому за мной поухаживать! Не ты одна на свете!
Я вышла из квартиры и закрыла дверь. В подъезде было тихо, только слышно было, как Валентина Семёновна продолжает что-то кричать за дверью.
Дома я рухнула на диван и проплакала полчаса. Слёзы были разные — от облегчения, от боли, от полного непонимания происходящего. Как можно было так жестоко относиться к человеку, который полгода жертвовал своим временем, силами, здоровьем?
Кирилл вернулся из рейса через три дня. Загорелый, уставший, с подарками из дальних городов. Я честно рассказала ему всё, что произошло. Он долго молчал, потом тяжело вздохнул:
— Мама у нас характерная, ты же знаешь… Всю жизнь такая была. Но, Верочка, может, ты всё-таки сходишь к ней? Помиритесь? Она же старая, больная, одна сидит…
— Нет, — твёрдо сказала я. — Пусть обходится без меня. Раз я никто и помощь моя не нужна.
— Но кто же за ней будет ухаживать?
— А кто будет ухаживать не собираюсь я думать! — Зина, Люда. Пусть они и ухаживают дальше. Хоть сам с работы увольняйся и начинай за матерью своей ухаживать.
На следующий день, оставшись дома без необходимости бежать к свекрови, я вдруг поняла, как сильно устала за эти месяцы. Проспала до обеда, потом долго лежала в ванне, сделала себе маникюр, приготовила нормальный ужин. Впервые за полгода почувствовала себя живым человеком.
А в это время Валентина Семёновна сидела в своей квартире и постепенно осознавала реальность. К вечеру первого дня у неё закончилось одно лекарства, и заболела нога. К концу второго дня — кончился хлеб. На третий день она не выдержала и позвонила Людмиле.
— Людочка, дорогая, — заговорила она непривычно слащавым голосом, — ты не могла бы заехать? Мне лекарства срочно нужны, и хлеб закончился. Я уже два дня почти ничего не ела… Не могу без хлеба…
— Ой, Валентина Семёновна, — застонала Людмила на другом конце провода, — у меня сегодня такой день! Родительское собрание в школе, потом Максимку к стоматологу вести — зуб болит. А вечером Аня на концерте выступает… Завтра, обязательно завтра приеду! Всё привезу!
Но завтра Людмила не приехала. Нашла новую отговорку — то ли Максим заболел, то ли сама простыла. Когда свекровь звонила на следующий день, Людмила просто не брала трубку. Потом сбросила вызов и написала сообщение: «Не могу сейчас говорить, перезвоню позже». Но так и не перезвонила.
К концу недели Валентина Семёновна была в отчаянии. Холодильник стал пустой, лекарства закончились, нога болела так сильно, что она с трудом дохромала по своим делам в уборную. Пришлось звонить единственной оставшейся надежде — дочери.
— Зиночка, родная, — заговорила она жалобным голосом, — мне очень плохо. Вера обиделась и больше не ходит. А Людмила обещала приехать, но не приезжает…
— Ох, мама, — проворчала Зинаида раздражённо, — ну что ты с Верой не помирилась? Она же нормальная женщина, старательная. Позвони ей, извинись, уговори вернуться. Мне сейчас совсем некогда с этим разбираться…
— Но хоть на часок заедь! — взмолилась Валентина Семёновна. — Я уже неделю нормально не ела, лекарства не принимаю…
— Мам, у меня завтра важная встреча на работе, сегодня до ночи готовиться буду. А в выходные мы с Романом на дачу едем…
— Зина, я твоя мать! — не выдержала Валентина Семёновна. — Я болею, мне помощь нужна!
Зинаида помолчала, потом тяжело вздохнула:
— Хорошо, приеду сегодня вечером. Но ненадолго.
Зинаида появилась в девять вечера — злая, уставшая, в дорогом пальто и модных сапогах. Принесла продуктов пакет. Села напротив матери, не снимая верхней одежды, и сложила руки на груди:
— Ну что ты натворила? Зачем Веру обидела? Она же полгода за тобой ухаживала!
— Да я ничего особенного не сказала! — принялась оправдываться Валентина Семёновна. — Просто правду высказала. Она действительно готовить не умеет, и характер у неё…
— Мама, — прервала её Зинаида, — Вера каждый день к тебе ездила! Каждый день! До работы и после! А ты её постоянно оскорбляла ведь?
— Но ведь ты же моя родная дочь! — возмутилась Валентина Семёновна. — Ты должна была за мной ухаживать, а не какая-то чужая тётка!
— Я должна? — Зина резко встала с места, глаза её сверкнули от гнева. — А что именно я должна? Бросить работу? Отказаться от личной жизни? Разрушить все свои планы?
— Зиночка, ну не сердись… Просто ты же можешь приезжать почаще, помогать…
— Мама, — сказала Зинаида жёстко, глядя матери прямо в глаза, — я буду говорить тебе правду. Жёсткую, но правду. У меня нет ни времени, ни желания за тобой ухаживать. Понимаешь? Нет желания!
Валентина Семёновна побледнела, словно получила пощёчину:
— Как ты можешь так говорить? Я же твоя мать…
— Мать, которая всю мою жизнь меня критиковала, — отрезала Зинаида. — Мать, которая никогда мной не гордилась, всегда находила недостатки. Мать, которая постоянно всем недовольна, всех учит жить, всех считает ниже себя.
— Зина! Да как ты смеешь…
— А как ты смела так обращаться с Верой? — парировала дочь, повышая голос. — Она была святой, что полгода тебя терпела! Твои капризы, претензии, оскорбления! Я бы через неделю сбежала отсюда!
— Но я же больная, старая…
— И это даёт тебе право унижать людей? — Зинаида направилась к выходу. — Мама, я работаю шесть дней в неделю, строю отношения с мужчиной. У меня своя жизнь! И денег лишних у меня, кстати, нет — сама выплачиваю ипотеку после развода.
— Зиночка, постой…
— Нет, мама. С твоим характером и постоянными требованиями — извини, но никто рядом не выдержит. Даже я, родная дочь, устала от твоих капризов.
Зинаида остановилась у двери и добавила самое страшное:
— И да, мама. Даже если ты перепишешь на меня эту квартиру — я с тобой жить не буду. Потому что я люблю себя больше, чем твоё плохое настроение и вечные претензии.
Дверь хлопнула.
Валентина Семёновна осталась одна в тишине квартиры. Только тикали старые настенные часы да где-то скрипела половица в коридоре. Она сидела в своём любимом кресле и впервые за долгие годы честно, без прикрас посмотрела на свою жизнь.
Семьдесят три года прожито. Три ребёнка воспитано. И что в итоге?
Дочь сказала прямо в лицо, что мать её достала своим характером. Старшая невестка исчезла при первых же серьёзных проблемах. Кирилл где-то в дороге, зарабатывает деньги. А единственная, кто действительно помогал, кто жертвовал своим временем и силами — Вера — ушла после того, как её оскорбили и унизили.
«Никому я не нужна», — подумала Валентина Семёновна и ощутила, как что-то ледяное сжимается в груди. Не сердце — страх. Чистый, пронзительный, парализующий страх одиночества.
Она всю жизнь считала себя главной в семье. Думала, что её мнение важно, что к ней прислушиваются, что она заслуживает уважения. А оказалось — её просто терпели.
И даже собственная дочь не постеснялась сказать в лицо, что мать с её характером и претензиями никому не нужна.
Валентина Семёновна взяла в дрожащие руки телефон и долго смотрела на номер Веры в телефоне. Позвонить? Извиниться? Попросить прощения и умолять вернуться?
Но что, если Вера откажется? Что, если она тоже скажет те же слова, что и Зина: «Извините, но с вашим характером никто вас не выдержит»?
Тогда всё. Тогда окончательный конец. Тогда придётся доживать свои дни в грязи, одиночестве и холоде. Никому не нужной, забытой всеми старухой, которая сама оттолкнула от себя единственного человека, готового помогать.
Валентина Семёновна сжала телефон в холодных руках и впервые в жизни по-настоящему поняла, что значит — остаться совсем одной. И что это страшное, пустое, безнадёжное место в жизни она выстроила себе сама.
Каждым грубым словом. Каждой несправедливой претензией. Каждым унижением того.
И теперь жизнь показала ей это место — жёстко, беспощадно, без сантиментов и снисхождения.
